Зеркала и галактики (СИ) - Ворон Елена

Мишель была потрясена. Сперва зазвучал один голос – сильный, чистый; затем вступил второй, за ним третий, и вот уже целый хор суровых охотников провожал Крокодавов в иной мир. Не было плача, не раздалось ни единой горестной ноты, только торжественная, исполненная древней и могучей силы песня. Величальная – дань уважения людям, сумевшим достойно прожить отпущенный им срок и так же достойно, без жалоб и воплей, уйти. Мощный, неповторимый голос Элана разносился вокруг, вливался в ущелье, взлетал к небу – и успокаивал боль, внушал мужество, порождал новые силы. Когда песня стихла, Мишель уже твердо стояла на ногах.

– А теперь уходим, – Элан подобрал лопаты и первым двинулся по тропе к Приюту. – Майк, буди всех, – добавил он, не оборачиваясь.

В ущелье было жутко. Фонари заливали его мертвенным светом, и люди на дне казались беззащитны перед нависшими скалами. Стены ущелья как будто сдвинулись, зажали Приют в тиски, закрыли путь на Одиннадцатый. Бросив лопаты у крыльца, Элан прошел дальше, к озерцу с водопадом, остановился в том месте, где меньше суток назад Крокодав высматривал его следы, посветил на тропу. Песок был испещрен волнистыми линиями – следы нашествия змей – а воздух напитан зловещей угрозой. Выключив фонарь, Элан повернул обратно. Придется прорваться; другого пути отсюда нет.

От скальной стены отделился темный силуэт. Мишель? Она самая.

Тигреро остановился, ожидая, что она скажет. В смущении, версана машинально поправила волосы.

– Элан, я хотела сказать… – начала она, запинаясь. – У нас с Майком был договор…

– Да, я слышал, – отозвался он, спиной ощущая наползающую сзади жуть.

– Ах вот как. – Мишель не ожидала, что Элану известно про ее клятву. – Но мне показалось… – она с трудом подыскивала слова, – что сегодня действие договора прекратилось. Майк… он как бы разрешил.

– Неужели? – Тигреро коротко, сухо засмеялся.

– Элан, ну, что вы… Пожалуйста, выслушайте. – Смутившись, она умолкла.

Он тоже молчал. Мишель нерешительно взяла его за руки, притянула к себе – и ужаснулась. Перчатки были влажные от крови, а Элан дрожал.

– Простите, – она отступила. – Я не вовремя. Господи… я всегда не вовремя!

– Пойдемте, – он направился мимо нее к Приюту. – Здесь не стоит долго находиться.

– Элан! – в смятении окликнула Мишель, и он обернулся.

В предрассветном сумраке она не могла рассмотреть его лицо, только слабо поблескивали глаза. Она порывисто вскинула руки, провела пальцами Элану по скулам, по щекам, коснулась волос. Они оказались мягкими и одновременно упругими, точно молодая трава, и ей захотелось стоять так и долго-долго их гладить. Мишель ладонями сжала голову тигреро, наклонила к себе, заговорила под оглушительное буханье собственного сердца:

– Элан, рано или поздно наступает предел, за которым ломаются самые стойкие. Не доводите себя до этого предела, не надо! – Ее уносило в знакомую ледяную пропасть. – Я понимаю, как вам тяжело – тяжелей всех… Вы взяли на себя ответственность за нас, а люди гибнут.

– Вы пришли меня утешить? – осведомился он мягко, однако в голосе ей почудилась усмешка.

– Ах, Боже мой… если хотите, назовите так. Майк вернул вам жизнь, а я… – она сбилась.

Тихонько сжав ей запястья, Элан отвел руки Мишель, но выпустил не сразу, горько наслаждаясь прикосновением.

– Как подметил наш друг, при контакте с версанами я вырубаюсь через две-три минуты. Избавьте меня хотя бы от этого.

– Но Элан…

– Я уже отнял полжизни у Майка. Поверьте, мне это не в радость.

– Но я хочу вам помочь!

– Я не стану валяться подле вас в обмороке, – бросил он и зашагал к Приюту.

Мишель смотрела ему в спину, прижав руки к груди. Ее отвергли! Из гордости? Из желания уберечь? Тони поначалу тоже от нее отказывался. Она нащупала свой изумрудный перстень, погладила камень. Тони… Когда он был жив, она каждый вечер оставляла сообщение – нежные, теплые, необходимые ему слова. Тогда это было то, что нужно. А сейчас? Элан слишком порядочен, чтобы ловить с Мишель кайф, как Гайда со своего раба-версана; и слишком горд. Он хотел бы получить ее живую, любящую, а не полудохлую после сеанса; стоит только взглянуть на черного с лица Майка, как пропадет всякая охота иметь дело с такой же измотанной женщиной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мишель болезненно сглотнула, перевела дыхание. Как вышло, что она так скоро увлеклась другим мужчиной? Месяца не прошло с тех пор, как она потеряла Тони. Что, если Элан и впрямь исподволь заставил ее влюбиться? Экстрасенс, умеющий внушать свою волю; демон, способный кого угодно принудить к чему угодно… Нет! Если бы он такое затеял, Мишель не стояла бы тут, задаваясь вопросами, а давно поселилась в его комнате.

Отчего же он стал ей так дорог? Элан не раздумывая кинулся в драку с бандитами в кемпинге. Он умеет петь удивительные песни, и он очень обаятелен – даже сейчас, с этим израненным, страшноватым лицом. Он сильный, надежный, как Майк, и поразительно выдержанный; а сколько в нем чувства собственного достоинства… Но она, Мишель Вийон, недавно клялась в верности другому – и по-прежнему носит траур на сердце. Неужто Элан все-таки оседлал ее волю?

Но если так, почему он оттолкнул ее, отказался от тепла и участия? Потому что порядочный и гордый, сказала себе Мишель, успокаиваясь. И вдруг ощутила, какой мрачной угрозой дышит ущелье. Версана поспешила к Приюту.

В холле стоял винный дух, и царило нездоровое оживление. Лена хохотала, сгибаясь пополам и держась за живот; Борис порывался прижать ее к себе, но писателька вырывалась и продолжала заливаться. У столика с бесполезным передатчиком сидел Майк с Тамарой на коленях. На столике лежал открытый мешок с давлеными, потекшими ягодами, а колдунья шумно негодовала, извивалась и пыталась вырваться. Одной рукой версан удерживал ее, в другой сжимал ложку, полную ягод.

– Ложечку за Элана, ложечку за Майка, – приговаривал он с неистребимым добродушием, несмотря на ее возмущенные вопли. – Уж будь любезна: тигреро велел есть…

Изловчившись, колдунья поддала ложку, ягоды разлетелись во все стороны. На ковре заалели мокрые кляксы.

– Отвяжись, изверг!

С видом ласковой укоризны Майк снова зачерпнул снадобья.

– Ну пожалуйста, мадам Милован. Хоть ягодку. Не то вон Мишель пришла и все съест.

– Мишель вина не пьет и ягод не ест, – отозвалась версана.

Напрасно Майк позволяет себе вольности: колдунья – баба стервозная, ему ой как отольется.

В холл вошел Элан, глянул на спектакль.

– Тамара, я просил всех поесть ягод. Алкоголь снимает стрессы и помогает противостоять излучению Изабеллы. Иначе вы не сумеете выйти из ущелья, – объяснил он с обычной сдержанностью.

– Отвяжитесь от меня!!! – завизжала Тамара, хватила ноготками Майка по лицу.

Версан дернул головой, царапины налились кровью. Элан расстегнул кобуру, достал ракетницу.

– Майк, отпусти. Тамара, – повторил он отчетливо, – я сказал всем поесть ягод.

Она вскочила с колен версана, надменно выпрямилась.

– Не хочу!

Тигреро выстрелил. Ракета ударилась о стекло, отскочила на пол, зашипела, пылая желтым огнем. Элан направил ствол Тамаре в лицо.

– Три ложки. Полных. Быстро.

Она зачерпнула ягод. Отправила в рот. Проглотила. Вторую ложку; третью. Зачерпнула четвертую.

– Остановись, – посоветовал Борис, обнимая Лену; писателька больше не смеялась.

Ягоды полетели Элану в лицо. Он уклонился, и ковер испестрили новые кляксы.

– Благодарю вас; теперь соберите вещи, и через две минуты уходим. – Элан взял со стола мешок и чистую ложку, повернулся к Мишель. – Будьте добры.

– Не надо. Я и так пройду; и буду слушаться.

Тигреро протянул мешок.

– Я вас прошу. За мое здоровье, – промолвил он серьезно.

Мишель уступила. В конце концов, она уже пробовала винные ягоды, и на тропе от них ничего не сделалось. Версана съела свою порцию ягод и подняла взгляд. В измученных глазах тигреро таилась нежность. И тревога. И что-то еще, чему она не сумела дать названия. Ей захотелось прильнуть к нему, обнять за шею, благодарно уткнуться лицом в плечо. Защитник. Она улыбнулась и вернула Элану мешок.