Невидимый человек - Ральф Уолдо Эллисон

при этом она только что сделала мне скромное предложение совершить с ней абсолютно омерзительный ритуал.

— Что вы сказали? — переспросил я, и она повторила.

Неужели жизнь в одночасье превратилась в безумные картинки Тёрбера?

— Ну пожалуйста! Ты ведь не откажешь мне, голубчик?

— Вы правда этого хотите?

— Да, — задохнулась она, — да!

В ее лице читалась истинная непорочность, что расстроило меня еще больше: Сибилла не переходила ни на юмор, ни на оскорбления, а я не мог понять, что ею движет: ужас, рожденный из этой невинности, или невинность, вышедшая целой и невредимой из непристойных планов на вечер. Только теперь до меня дошло, что вся эта затея была ошибкой. Интересующей меня информацией она не владела, и я решил выпроводить ее из квартиры, покуда мне не пришлось вплотную соприкоснуться с невинностью или с ужасом, покуда я еще мог обратить это дело в шутку. «Как поступил бы на моем месте Райнхарт?» — подумал я, решив ни под каким видом не позволять ей склонить меня к жестокости.

— Сибилла, вы же видите: на такие действия я неспособен. Рядом с вами я проникаюсь лишь нежностью и заботой… Кстати, тут жара, как в духовке, давайте-ка оденемся и выйдем в Центральный парк на прогулку, согласны?

— Но мне такие действия необходимы! — заявила она, нетерпеливо садясь в кровати и раздвигая бедра. — Ты справишься, это просто, голубчик. А если я начну отбиваться, пригрози мне убийством. Говори со мной грубо, понимаешь, голубчик? Подруга мне рассказывала, что один парень так ей и сказал: «А ну, снимай трусы», а сам…

— Что он сказал?! — переспросил я.

— Вот прямо так и сказал, — ответила Сибилла.

Я посмотрел на нее в упор. Она залилась краской, ее щеки и даже веснушчатые груди сделались пунцовыми.

— Продолжайте, — велел я, и она снова улеглась на спину. — Что было дальше?

— Понимаешь… он бросил ей плохое слово, — сказала она, лукаво помедлив.

Это была тощая, с дряблой кожей особь не первой молодости, чьи слегка вьющиеся от природы каштановые волосы сейчас веером рассыпались по подушке. Сибилла раскраснелась донельзя. Что стало тому причиной: попытки меня возбудить или нечаянное выражение неприязни?

— Ужасно пакостное слово, — продолжала она. — Ох, это был дикарь, здоровенный, белозубый. Таких называют быками. И он повторил: «Снимай трусы, сучка», а потом сделал свое грязное дело. Вообрази, она ведь чудесная девушка, хрупкая, нежная, а цвет лица — просто клубника со сливками. Мыслимо ли представить, чтобы кто-нибудь обозвал ее таким словом.

Она снова села и, вдавив локти в подушку, заглянула мне в лицо.

— Но что же было дальше: его задержали? — спросил я.

— Нет-нет, что ты, красавчик, она рассказала только нам, двум подружкам. Она не могла допустить, чтобы об этом прознал муж. Сам-то он… ладно, это долгая история.

— Какой ужас, — сказал я. — Ну что, может, выйдем на свежий?..

— Действительно, сущий кошмар. Несколько месяцев она не могла оправиться… — Лицо ее резко переменилось и приняло какое-то расплывчатое выражение.

— Что с вами? — Я испугался, что она сейчас заплачет.

— Знаешь, мне просто интересно, что она чувствовала на самом деле. Очень интересно. — Она вдруг бросила на меня таинственный взгляд. — Можно доверить тебе огромный секрет?

Я сел ровно.

— Только не говорите, что это приключилось с вами.

— Нет, что ты, это случилось с моей близкой подругой. — Она заулыбалась. — Но знаешь, красавчик, — Сибилла доверительно склонилась ко мне, — у меня такое ощущение, что я — нимфоманка.

— Вы? Исключено-о-о-о!

— Правда-правда. Иногда меня одолевают такие мысли и желания, что… Конечно, им нельзя поддаваться, но я и впрямь нимфоманка. Таким, как я, просто необходима железная дисциплина.

Я втайне хохотнул. Очень скоро она превратится в толстуху с двойным подбородком и наденет трехслойный корсет. Сейчас на отечной щиколотке поблескивала тонкая золотая цепочка. Но при всем том ощущалось в моей гостье какое-то теплое, вызывающе женское начало. Я придвинулся и погладил ее по руке.

— По какой причине у вас возникают эти мысли? — спросил я, наблюдая, как она приподнимается и теребит угол подушки, вытаскивает перо в крапинку и счищает пух с его стержня.

— По причине вечного подавления, — с глубоким знанием дела ответила она. — Мужчины всегда нас подавляли. Мы вынуждены отказываться от простых человеческих радостей. Хочешь, открою еще один секрет?

Я склонил голову.

— Ты не против, красавчик?

— Ничуть, Сибилла.

— Так вот: с тех пор, как я в ранней юности услышала эту историю, мне хотелось испытать то же самое.

— Вы имеете в виду историю вашей подруги?

— Угу.

— Боже мой, Сибилла, неужели вы так ни с кем и не поделились?

— Конечно нет, я бы не посмела. Ты потрясен?

— В некотором смысле. Но, Сибилла, почему вы решили открыться именно мне?

— О, я чувствую, что тебе можно доверять. Я знала: ты поймешь, ты не такой, как другие. Мы с тобой родственные души.

Она с улыбкой вытянула руку, чтобы легонько меня толкнуть, и я подумал: ну вот, опять за свое.

— Ложись, дай мне разглядеть тебя на этой белой простыне. Ты прекрасен, я всегда так считала. Словно теплое черное дерево на девственно чистом снегу… видишь, что ты со мной делаешь, — я уже говорю стихами. «Теплое черное дерево на девственно чистом снегу» — разве это не поэтично?

— Не смейтесь надо мной, я очень чувствительный организм.

— Да, это правда, и я верю, что могу говорить с тобой без утайки. Тебе этого не понять.

Я смотрел на красные отпечатки от бретелек лифчика и думал: ну, и кто кому мстит? Впрочем, стоит ли удивляться, если женщин учат этому с младых ногтей? Учат пресмыкаться перед любым проявлением силы. Что им ни говори, все равно хотя бы одной захочется примерить на себя чужую роль. Завоевать завоевателя. Не исключено, что многие втайне этого хотят; наверное, потому и кричат от невозможности…

— Все, довольно, — резко сказала она. — Смотри на меня так, будто хочешь разорвать в клочья. Я мечтаю, чтобы ты так на меня посмотрел!

Рассмеявшись, я взял ее за подбородок. Она загнала меня на канаты, я чувствовал себя как оглушенный ударом кулака и оттого не мог ни ублажить ее, ни возненавидеть. Мне захотелось прочитать ей лекцию о принятом в нашем обществе уважении к партнеру в постели, но я уже давно не строил иллюзий, что сумел вникнуть или вписаться в это общество. А кроме всего прочего, говорил я себе, она считает, что ты обязан ее развлекать. Этому их тоже учат.

Я поднял бокал, и она, придвинувшись ближе, последовала моему примеру.

— Ты же сделаешь то, о чем я прошу, да, голубчик? —