Письма на воде (СИ) - Гринина Наталья "NataBusinka"

Тот сидел в одиночестве, бледный и задумчивый, и смотрел в никуда, что случалось с ним в последнее время довольно часто и уже не удивляло принца.

– Опять уезжаешь? – сумрачно поинтересовался Кванджон. – Тебе до такой степени невыносимо находиться здесь, что ты с каждым разом бываешь в Сонгаке всё меньше и пропадаешь на всё более длительный срок?

– Ваше Величество… – только и выдохнул Бэк А, силясь понять причину столь мрачного настроения императора. Не мог же Кванджон скорбеть из-за свершившегося возмездия над изменником Ван Воном, которого на дух не переносил!

– Ты отказался быть рядом со мной в качестве моего советника, – с горечью продолжал император. – Покинул дворцовую службу. Но неужели тебя ничего здесь не держит помимо долга? А память? А те, кто был дорог тебе, пусть и остался лишь в твоём сердце? От них ты тоже бежишь?

Бэк А в смятении пытался понять, к чему Кванджон завёл этот разговор. Сколько раз он уезжал из дворца, и брат отпускал его, пусть и нерадостно, но спокойно, без неодобрения и упрёков. Что же случилось сегодня? Почему вдруг император так тяжело смотрит на него, будто в чём-то обвиняя?

А тот, вторя его мыслям, ронял свинцовые вопросы, один за другим:

– Что молчишь? Думаешь, тебе это поможет – твое бесконечное бегство? Чего ты добиваешься? Что ищешь? Чего хочешь от жизни?

– Я хочу быть свободным! Я хочу жить и любить. Любить жизнь, а не пережидать её в застенках дворца, – не выдержал этого неожиданного напора Бэк А и ахнул, поразившись, с какой пылкой откровенностью ответил императору. Видимо, сказалось напряжение последних дней и подступившая к горлу тоска, что неизменно охватывала его, когда он входил в ворота дворца. Он до сих пор не мог поднять взгляд на крепостные стены, где всякий раз видел У Хи.

– Свободным? – едко усмехнулся Кванджон, вставая с трона и медленно приближаясь к нему. – А что дала тебе твоя свобода? Ты любил. Любил двух женщин – и был свободен? Ты лишился их, не обладая ни одной!

– Кто тебе сказал? – Бэк А, от негодования и ужаса потеряв контроль над собой, не замечал, что перестал говорить с императором и теперь обращался к брату, который жестоко вспарывал своими словами еле затянувшиеся раны на его сердце.

Перед глазами тринадцатого принца промелькнуло нежное, как шёлк, лицо Мён Хи, которого он так и не смог коснуться, но столько раз делал это в мечтах, что пальцы его и сейчас хранили прохладу её прозрачной кожи.

Он увидел россыпь звёзд на ночном небе, укрывающем их с У Хи в лесу. Это ночное небо дарило их друг другу и позволяло ему делать всё, что он хотел. Он до последнего вздоха не забудет, как целовал У Хи там, в дурмане полнолуния, как она жарко льнула к нему и как стала его, когда он растворился в ней, как ночь растворяется в зовущей нежности утра.

Он не обладал ни одной?

Ложь! Чудовищная ложь!

В нём неудержимым потоком поднимался гнев. Он не испытывал подобного прежде и не умел с этим справляться, поэтому только дрожал и стискивал зубы, чтобы сдержаться и не совершить что-то непоправимое.

Почему Кванджон вдруг заговорил о свободе и любви, зная, как ему больно всё это слышать и вспоминать? За что он так с ним?

Бэк А сжал кулаки и, подняв голову, встретил пронзительный взгляд брата, который будто испытывал его и чего-то добивался.

И его понесло.

– Кто. Тебе. Сказал? Кто дал тебе право?! Ты любил одну-единственную. Обладал ею – и что? Смог удержать её рядом с собой? Смог подарить ей свободу? Защитить? Сберечь? Нет! Ты выбрал не её! Не её! – Бэк А уже не понимал, что кричит, и ни в его голосе, ни в его словах больше не осталось ни тени почтительности ни к императору, ни к старшему брату. Осталась только боль, приправленная горькой сладостью невозвратных воспоминаний.

Кванджон задохнулся, не дойдя до него каких-то пару шагов и побледнел так, что его округлившиеся чёрные глаза показались принцу провалами в преисподнюю на невинном белом снегу.

– Ты готов был потерять всё, чтобы обрести её одну. И что? Ты всё равно лишился её! И что у тебя осталось – это?! Это ты выбрал вместо любви? Вместо Хэ Су? – Бэк А ткнул в пустой трон за спиной императора, не задумываясь о том, что за его тон, за его слова, за любое из них его могут тут же казнить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но ему больше нечего было терять. Дворец отобрал у него самое дорогое. Как и у Ван Со. И сейчас Бэк А видел перед собой брата, которого любил несмотря ни на что, человека, который, стоя на вершине мира, не имел ничего, что согревало бы его душу и наполняло бы её счастьем и теплом. Бэк А шёл за ним, рядом с ним столько лет! Он был для него опорой и стеной и остался ею. Только брат своими руками разрушал всё, к чему прикасался.

Кроме империи.

Созданная им империя – империя Кванджона Ван Со – останется в веках под девизом «Квандок – блестящая власть». Но что останется ему самому и стоит ли оно того?

Жизнь так коротка и скоротечна! А любовь – так хрупка!

Дворец убивает любовь. Во дворце нет места любви. Это Бэк А испытал на себе. Это доказал его брат, который сделал свой выбор и принёс в жертву собственное счастье и счастье Хэ Су, о которой Бэк А всегда думал с щемящей братской нежностью и сочувствием. И поэтому он своими руками растерзал бы Ван Со за этот выбор. Если бы только мог. Если бы не любил его!

Выговорившись, выплеснув то, что не мог произнести ранее, стыдясь и ужасаясь, Бэк А с удивлением ощутил, что ему непостижимым образом полегчало. Оказывается, всё то, что он годами не решался сказать Кванджону, камнем лежало у него на сердце, а теперь исчезло.

Внезапное понимание того, что он только что осмелился заявить императору, отрезвило Бэк А, и он испуганно посмотрел на чёрную фигуру, столбом застывшую посреди тронного зала.

Кванджон не моргая смотрел на него и, казалось, даже не дышал.

– Брат, – прошептал Бэк А, протягивая к нему руки. – Прости… простите меня. Ваше Величество, я не знаю, что на меня нашло! Мне нет оправдания.

Император отшатнулся от него и, сгорбившись, побрёл обратно к трону, как-то разом растеряв всё своё величие. У нижней ступени он остановился и, не оборачиваясь, глухо произнёс:

– Я всегда выбирал её.

– Ваше Величество! – взмолился Бэк А, поражённый изменениями, произошедшими с Кванджоном. Он видел, душой чувствовал неизмеримую глубину страданий старшего брата, отчаянно хотел помочь ему, но не знал как.

Император, по-прежнему не оборачиваясь, уронил едва слышно:

– Уходи. Ты свободен, – немного помолчав, он повторил, жадно вслушиваясь в звучание этого слова: – Свободен.

Только оказавшись на воздухе, за воротами дворца, Бэк А осознал всё значение того, что натворил. Так до конца и не уяснив для себя цель и причину этого странного разговора, он понял одно – император отпускал его и дарил ему свободу, которой был лишён сам.

Кванджон гнал его, спасая тем самым от медленного умирания в дворцовой преисподней, хотя отчаянно нуждался в нём.

Бэк А было до безумия жаль старшего брата, который существовал во мраке одиночества. Принц понимал, какая это бесконечная мука. Жизнь перестаёт быть быстротечной, она останавливается, и остаётся провожать день за днём, зная, что дальше – только кромешная пустота.

Он многое бы отдал, чтобы помочь Ван Со, но это было не в его силах.

Поэтому он просто последовал его доброй воле – и покинул дворец.

 

– Свободен, – пробормотал Бэк А, входя в поместье-тюрьму восьмого принца.

– Свободен! – радостно повторил он, выйдя оттуда несколькими часами позже.

Разговор с Ван Уком вытянул из него последние душевные силы, что ещё теплились в нём после встречи с Ван Воном и визита к императору. То, что восьмому принцу осталось недолго, не составляло тайны и очень печалило Бэк А. Ван Ук угасал от той же болезни, что сожгла Мён Хи, но по-прежнему интересовался политикой и с уважением отзывался о Кванджоне, как о мудром и дальновидном правителе, который освободил рабов и ослабил влияние многочисленных кланов, централизовав власть в государстве.