Семь дней Создателя - Анатолий Агарков

Но какова. Белые брючки и туфельки белые. Шляпка широкополая, с белоснежным страусиным пером — у миледи должна быть такая. Но вот чего не было у шпионки французского кардинала — белой блузки, едва-едва стягиваемой бриллиантовой застёжкой под высокой грудью. Помнится, у моей возлюбленной размера на два поменьше была.

Не перестаю дивиться причудам параллельных миров.

— Мирабель?

— Ага, кажется, мы действительно знакомы, — взгляд, речь и жесты самоуверенной светской львицы.

Откуда это у скромной содержанки? А вот голос прежний — голос сирены, зовущей в ночи.

— Только почему я тебя не помню?

— Зачем же позвали?

— Хотела сказать, напрасно рискуешь — этих остолопов кулаками не убедить. И увезти отсюда.

— Так увезите.

Мирабель запустила двигатель, развернула машину и не спеша покатила с привокзальной площади, вливаясь в общий поток автомобилей. Что там предпринимали менты по моему розыску, осталось позади, стало фактом пережитым, и требовало забвения.

— Куда?

Назвал дачный посёлок.

— Ну, или ближайшая остановка электрички в том направлении.

— Отвезу, а ты расскажешь, от кого узнал о моём имени.

А почему не рассказать? Надоело врать и напускать на себя менторский вид — всё-то я про вас знаю. Параллелики такие же люди, как и мы, в этом убедился ещё в первый визит в Зазеркалье. Это Билли нудит, что они де наше отображение. Разобраться — и не ясным станет, кто есть чьё отображение, где изначальное звено, а где производное.

…. Ауди упёрся подслеповатыми фарами в стальные ворота виллы. Мирабель выключила двигатель и погасила их. Слышней стала канонада надвигающейся грозы.

— Пожалуй, останусь у тебя ночевать — заслужил: ни одной, наверное, женщине не плели такую чушь, добиваясь расположения.

— Вы мне не поверили.

— А ты хочешь, чтоб тебе ещё и поверили — не много ли в один вечер?

Господи! Конечно, это не Мирабель. Не моя Мирабель. Думал, открывая ворота и пропуская Ауди под навес возле гаража.

— Билли, откуда эта миледи с внешностью и голосом моей возлюбленной?

— Отражение реального мира.

— Чувствую, с немалыми погрешностями.

— Ну, так прогони.

А я пригласил.

Вообще-то, дача не моя. Я её охранял и жил в маленькой сторожке в углу сада.

Мирабель эта метаморфоза ничуть не расстроила. Рухнула на широкую, в пол-избенки, постель, откинув руки за голову.

— Чем угощать будешь кроме баек?

Растерянным взором окинул обитель — на столе и полках книги, пробирки, мензурки с реактивами. В шкафчике….

— Есть пакетики китайской лапши.

— Экзотика студенческой жизни? Восхитительно! Но для романтичного ужина скудновато. Не находишь?

Пожал плечами. Я вообще обходился без пищи, исполняя роль тутошнего Алексея Гладышева — биолога-недоучки, но с амбициями Нобелевского лауреата. Даже арбуз нужен был для опытов — обитатель садовой лачужки стоял на пороге величайшего открытия вечности растительной жизни без репродуктивных способностей.

— В багажнике машины кой-чего для пикника — слетай, пока дождь не начался.

Слетать не удалось — ливень застиг и вмиг промочил до нитки.

Вернулся с пакетами — Мирабель на кровати не было. Она сидела за столом и просматривала мои записи.

Возникла неловкая пауза.

— Дождь?

Я молчал. Весь мой вид требовал ответа — что это значит? по какому праву?

— Я только хотела узнать: всё ли ты врёшь, — оправдалась Мирабель, забирая у меня пакеты со снедью. — Освободи стол.

Пришлось довольствоваться объяснением.

Гостья извлекла на свет Божий и водрузила на рабочий стол сторожа-алхимика коньяк, вино, деликатесы в банках, колбасы и соки

— Ножи, вилки, чашки, ложки есть?

Я стоял в углу, спиной к Мирабель, и тянул с себя намокшую одёжку.

— А ты отлично сложен.

Оглянулся. Мирабель присматривалась ко мне оценивающим взглядом.

— Отвернитесь.

— Ой, ой, ой! Благородная девица. Мужчинам идёт нагота. Будь я тобой — вот так бы по улицам ходила. Стой, стой! Не одевайся. Уравняемся.

Мирабель разделась очень быстро. И не отворачиваясь. И не требуя от меня отвести взгляд. Даже поощряла:

— Нравлюсь?

За окном была ночь и грохотала гроза. Голая Мирабель сидела на кровати, я в кресле без ремка на теле. Стол с яствами барьером между нами. Мы тяпнули коньячку по рюмашке, смаковали винцо, зажёвывая дольками консервированных фруктов.

— Ты не хмелеешь. А мне хочется быть пьяной.

— Зачем?

— А вот. Давай по полному.

В руках у нас двухсотграммовые стаканы с коньяком.

— За что?

— За нас. За эту ночь. За то, чтоб утром мы расстались и никогда больше не встретились.

На мою удивлённо вздёрнутую бровь Мирабель пояснила:

— Настоящая любовь может быть только мгновенной, разовой, как искра Божья, как молния. А потом начинается привыкание, сожительство, порабощение. И ложь…. Ложь…. Ложь! Самое ненавистное в этой жизни.

— У вас был несчастный брак?

Мирабель замахнула коньяк в несколько торопливых глотков, спрыгнула с кровати, метнулась к двери, распахнула, шагнула за порог, обернулась.

— Ха-ха-ха! Была ли я замужем? Я похожа на женщину, способную променять свободу на семейную каторгу?

Она разметала волосы по плечам, вскинула руки к разверзнутым небесам, и они щедро кропили её ладное тело крупными частыми каплями, более похожими на струи. Освещали стрелами громовержца. Грохот его колесницы придавил окрестность, сады и крыши, но не Мирабель. Она скакала в луже у порога, размахивая руками, то ли райской фурией, то ли адской гурией.

— Студент, кончай журиться, айда плясать.

Но меня не увлекала вакханалия.

— Тогда грей постель, — приказала гостья.

И я с охотой нырнул в кровать, до подбородка натянул ватное одеяло. Будто бронёй прикрылся — вернулись уверенность и ирония.

Мирабель сушила волосы полотенцем, изящно изгибая стан. Мой взгляд ей не понравился — она поджала губки.

— Теперь слушай сюда. Из того, что ты рассказал, правда, что мы с мамой жили на Готланде, и нарекла она меня Мирабель. Отец был русским моряком и после её смерти забрал к себе. Назвал Машей. По паспорту я — Мария Денисовна Забелина. Закончила юрфак и по распределению попала в столицу. Работаю судьёй в районном суде Москвы. Встречался ли мне человек по фамилии Гладышев? Да. И оставил о себе самые негативные впечатления.

— Вот как! — я тоже был не против поджать губы.

— Владимир Константинович, занимался фармакологией — разрабатывал и внедрял новые лекарства. На том и попался. Один из рекомендованных им препаратов был недоработан и повлёк ряд смертельных исходов. Но следствие провели безграмотно и обвинение развалилось. Я вынесла оправдательный приговор, хотя сомнения в обратном отсутствовали напрочь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});