Десять десятилетий - Борис Ефимов

(Под «замахнувшимся гранатой противником» я, разумеется, имел в виду эскимосика с эскимо.)

Следующий день прошел без всяких событий, а на другой — раздался телефонный звонок: «Товарищ Жданов просит вас приехать в ЦК к часу дня».

Я погрузился в размышления:

«Зачем меня могут вызывать? Ведь если рисунок не понравился, то в лучшем случае меня бы известили об этом через секретаря, а скорее всего просто передали бы эту тему другому художнику, тем же Кукрыниксам. А если карикатура получила одобрение, то вряд ли сам Жданов счел нужным мне об этом сообщить. Единственное объяснение — речь идет о каких-то поправках. Но каких? Первое предположение — Сталин нашел, что Эйзенхауэр на рисунке не похож. Или, может быть, не похоже северное сияние, на фоне которого я изобразил юрту и эскимосов? Ведь Сталин имел возможность наблюдать его в туруханской ссылке. Но я старательно перерисовал это сияние из энциклопедии. В чем же дело?»

В приемной перед кабинетом Жданова сидели десятки людей.

«Ну, до меня не скоро дойдет очередь», — подумал я.

Но когда из кабинета Жданова вышел через несколько минут увешанный орденами генерал, сидевший за большим письменным столом в приемной помощник, сняв трубку внутреннего телефона и ответив: «Да, здесь», пригласил меня вне всякой очереди в кабинет.

Жданов сидел не за монументальным письменным столом в глубине огромного кабинета, а на торце длиннющего стола заседаний, стоявшего перпендикулярно к письменному, и любезно поднялся мне навстречу. Приветливо взяв за плечи, он подвел меня к длинному столу, на котором я увидел свой рисунок.

— Ну вот, — сказал Жданов. — Рассмотрели и обсудили. Есть некоторые поправки. Все они сделаны рукой товарища Сталина.

Произнеся эти слова, он многозначительно на меня взглянул. Я, как и следовало, почтительно склонил голову и развел руками. Потом, внимательно взглянув на рисунок, сказал:

— Андрей Александрович. Мне кажется, что поправки — главным образом, по тексту. А по рисунку, как будто…

— Да, да. По рисунку все в порядке. Правда, некоторые члены Политбюро говорили, что у Эйзенхауэра слишком акцентирован зад, но товарищ Сталин не придал этому значения. Нет, против рисунка нет возражений. Но товарищ Сталин, вы видите, внес в рисунок уточнения, написал — «Северный полюс», «Аляска», «Канада», чтобы было ясно, что речь идет именно об Арктике.

Я снова склонил голову, преклоняясь перед мудростью Вождя.

Сталин, прежде всего, красным карандашом написал вверху рисунка его название крупными печатными буквами — «Эйзенхауэр обороняется». Он не оставил без внимания и написанный мною под рисунком текст и следующим образом его отредактировал: «бурная активность» он исправил на «боевая активность», «мирном районе» на «безлюдном районе». В следующей фразе он, подобно заправскому литературному редактору, волнистой линией переставил слова, чтобы вместо «здесь сосредоточены опасные силы противника», получилось «какие опасные силы противника сосредоточены здесь». Фразу о противнике, замахнувшемся гранатой, он целиком вычеркнул и вместо нее написал: «Как раз отсюда идет угроза американской свободе».

И тут я услышал от Жданова нечто непостижимое:

— Полчаса тому назад, — сказал Жданов, — звонил товарищ Сталин и спрашивал, пришли ли вы уже? Я ответил ему, что вы ждете у меня в приемной.

«Фантасмагория! — пронеслось у меня в голове. — Сталин спрашивал у Жданова обо мне… Расскажи об этом — кто поверит?!»

— При этом, — продолжал Жданов, — он велел мне зачеркнуть в последнем предложении слова «как раз» и написать вместо них — «именно».

И действительно, на моем рисунке можно увидеть над зачеркнутым «как раз» начертанное рукой Жданова «именно».

Что можно об этом сказать?

Не трудно себе представить, какое множество вопросов и проблем, важных и неотложных, политических, хозяйственных, культурных, международных ждали рассмотрения и решения Хозяина. Людям отвечали: «Товарищ Сталин занят. Ждите». И люди со своими срочными делами и проблемами безропотно ждали, не смея обнаруживать нетерпение. А чем был занят Генералиссимус? Он возился с моей карикатурой, исправляя «как раз» на «именно». Но карикатура на Эйзенхауэра была тогда для Сталина отнюдь не случайной причудой или забавой, а глубоко продуманной политической акцией, имевшей целью показать, что возникшее со стороны бывших союзников недружественное, настороженное, почти угрожающее отношение к Советскому Союзу его не пугает, а только смешит…

— Ну что ж, — сказал Жданов, — с поправками все. Отсылаем рисунок в газету.

— Андрей Александрович, а, может быть, я оперативно сделаю точно такой же рисунок, а этот мне бы хотелось оставить у себя.

Жданов посмотрел на меня и улыбнулся.

— Хорошо. Я вас понимаю…

Карикатура «Эйзенхауэр обороняется» была через два дня напечатана в «Правде» и вызвала определенную сенсацию и у нас, и за рубежом. По существу это была, в форме смешного рисунка, констатация состояния «холодной войны», начавшейся на много лет между Западом и Востоком.

Остается добавить маленькую забавную деталь: после опубликования моей работы в «Правде» немедленно нашлись дотошные читатели, ехидно поставившие мне на вид, что пингвины в Арктике не водятся. Но когда стало известно, что карикатуру рассмотрел и одобрил сам Сталин, критики прикусили языки. Наличие пингвинов в районе Северного полюса было таким образом узаконено. Я даже удивлен, что их туда не перебросили из Антарктиды.

…Позволю себе небольшое авторское отступление. Хочу напомнить, что работа политического карикатуриста неразрывна и неотделима от событий и явлений своего времени. Если пейзаж березовой рощи или натюрморт с фиалками мог быть написан художником и сегодня, и сто лет назад, то в политической сатире это исключено. Вот почему, повествуя о своем творчестве, я не могу обойтись без характеристики тех международных событий, отражением которых является моя деятельность.

А какова была международная обстановка второй половины сороковых годов? Еще сидели на скамье подсудимых в Нюрнберге те, на ком лежала вина за развязывание страшной Второй мировой войны, а в воздухе уже носились странные и зловещие разговоры о возможности третьей. Уже в американском городе Фултоне в присутствии президента США Трумэна произнес весьма знаменательную речь Уинстон Черчилль. Он публично возвестил о «русской опасности», о том, что Европу перегородил «железный занавес». Со своей стороны он был недалек от истины: страны Восточной Европы — Польша, Восточная Германия, Чехословакия, Венгрия, Югославия, Болгария, Румыния и Албания — становились фактически сателлитами Сталина. На их территории стояли мощные, закаленные в боях советские армии, готовые в любой момент рвануться к Ла-Маншу. И, кто знает, может быть, их от этого удерживало только наличие у американцев атомного оружия. Рассказывали, что на Потсдамской конференции 1945 года Трумэн, посоветовавшись с Черчиллем, счел нужным после очередного заседания остановить уходившего Сталина и сообщить ему об успешном испытании нового сверхмощного атомного оружия.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});