Две Дианы - Александр Дюма

— Я вам повинуюсь, государь, — отозвалась королева и вышла.

И действительно, Екатерина Медичи со всем двором, за исключением Дианы де Кастро, присутствовала на первом турнире, когда в течение целого дня король преломлял копья, сходясь в поединке с каждым желающим.

— Итак, сударыня, звездам свойственно ошибаться, — так, смеясь, сказал он вечером королеве.

Королева только покачала головой:

— Увы, июнь еще не миновал!

На следующий день, 29 июня, повторилось то же самое — Генрих, смелый и удачливый, не покидал ристалища.

— Видите, звезды и на второй день тоже ошиблись, — заявил он королеве, когда они возвращались в Лувр.

— О государь, тем более я боюсь третьего дня! — глухо отозвалась Екатерина.

Третий день турнира, 30 июня, приходился на пятницу. Это был самый блестящий, самый увлекательный турнир из всех трех. Он как бы достойно завершал первый цикл празднеств.

Схватки чередовались со схватками, день близился к концу, но никак нельзя было определить, кому выпадет честь стать победителем турнира. Генрих II был возбужден до крайности. Военные игры и состязания были его родной стихией, и победа в них ему была дороже, чем на настоящем поле брани.

Однако уже подкрадывался вечер, трубы и флейты возвестили последнюю схватку. На этот раз под рукоплескания всех дам и остальных зрителей одержал верх герцог де Гиз.

Наконец королева со вздохом облегчения встала. Это было сигналом для разъезда.

— Как! Уже конец? — с досадой вскричал король. — Разве сейчас не мой черед выходить?

Г-н де Вьейвиль заметил королю, что он первый открыл ристалище, что четыре лучших партнера одержали равное число побед и награды будут поделены между ними, ибо состязания закончены, а главного победителя так и не удалось выявить.

Но Генрих заупрямился:

— Нет, уж если король начал первым, то ему надлежит уйти последним! Это пока не конец! Кстати, вот еще два свежих копья!

— Но, государь, — возразил де Вьейвиль, — ведь вы не найдете противников…

— Почему? — сказал король. — Вот, например, поодаль стоит рыцарь со спущенным забралом, он ни разу еще не выходил. Кто он такой?

— Государь, — ответил де Вьейвиль, — я его не знаю… Я его не заметил…

— Эй, сударь! — крикнул Генрих, шагнув к незнакомцу. — Не угодно ли вам преломить со мной копье?

Сначала незнакомец ничего не ответил, но через мгновение из-под забрала раздался звучный, торжественный голос:

— Разрешите мне, ваше величество, отказаться от такой чести.

При звуке этого голоса Генриха, раздраженного и возбужденного, охватило какое-то непонятное, странное смятение.

— Вы просите моего разрешения? Я его не даю вам, сударь! — злобно дернувшись, выпалил он.

Тогда незнакомец молча поднял забрало, и в третий раз за эти две недели король увидел перед собой бледное и суровое лицо Габриэля де Монтгомери.

XII

РОКОВОЙ ТУРНИР

Мрачный и торжественный вид графа де Монтгомери поразил короля. Чувство удивления и ужаса пронизало все его существо. Однако, не желая сознаться в нем, а тем более выказать его перед другими, он тут же подавил в себе это не подобающее храбрецу ощущение и, вконец озлившись, повел себя более чем безрассудно.

Медленно и раздельно Габриэль повторил:

— Я прошу, ваше величество, не настаивайте на своем желании.

— А я все-таки настаиваю, господин де Монтгомери! — отчеканил король.

Генрих, охваченный самыми противоречивыми чувствами, прекрасно видел, что слова Габриэля никак не вяжутся с его тоном. Жгучая тревога вновь закралась в его сердце, но, восстав против собственной слабости и желая разом покончить с этими позорными для короля опасениями, он упрямо тряхнул головой:

— Извольте, сударь, выйти против меня.

Габриэль, потрясенный и удивленный не меньше, чем король, молча поклонился.

В этот момент де Буази, главный оруженосец, торопливо подошел к королю и сказал, что королева заклинает короля во имя любви к ней отказаться от поединка.

— Передайте королеве, — бросил Генрих, — что именно во имя любви к ней я намерен преломить это копье!

И, обратившись к де Вьейвилю, добавил:

— Скорей! Господин де Вьейвиль, наденьте на меня доспехи!

Второпях он обратился к де Вьейвилю за услугой, которая входила в обязанности де Буази — недаром тот был главным оруженосцем. Де Вьейвиль почтительно напомнил об этом королю. Генрих хлопнул себя по лбу:

— А ведь и верно! До чего же я рассеян!

Но, встретив холодный, застывший взгляд Габриэля, он тут же добавил:

— А впрочем, я так и хотел. Господину де Буази надлежит, выполнив поручение королевы, немедля вернуться обратно и передать ей мой ответ! Я знаю, что говорю и делаю. Одевайте меня, де Вьейвиль!

— Если ваше величество непременно хочет преломить последнее копье, — медлил де Вьейвиль, — то позволю себе заметить, что эта честь принадлежит мне. Я настаиваю на своем праве. Графа де Монтгомери не было в начале турнира, и явился он на поле, как говорится, под занавес.

— Вы совершенно правы, сударь, — встрепенулся Габриэль, — я удаляюсь, уступая вам место.

В этом отказе Генрих усмотрел оскорбительную снисходительность врага, уверенного в том, что он, король, испытывает тайный страх.

— Нет, нет! — гневно топнул ногой Генрих. — Я желаю преломить копье с графом де Монтгомери и ни с кем другим! И довольно! Одевайте меня!

И, надменно взглянув на Габриэля, не сводившего с него бесстрастного пристального взора, он молча наклонил голову, чтобы де Вьейвиль мог надеть на него шлем.

В эту минуту явился герцог Савойский и повторил просьбу королевы. Когда же король не пожелал его выслушать, он тихо добавил:

— Государь, госпожа Диана де Пуатье просила передать вам, чтоб вы остерегались вашего противника.

Услышав это, Генрих невольно вздрогнул, но тут же овладел собой. «Мне ли выказывать страх перед моей дамой?» — с раздражением подумал он и высокомерно промолчал.

Между тем де Вьейвиль, надевая на него доспехи, шепнул ему:

— Государь, клянусь Богом, вот уже три ночи мне снится, что нынче с вами произойдет какое-то несчастье!

Но король, казалось, не слыхал его слов. Облачившись наконец в доспехи, он схватил копье. Габриэль поднял свое и вышел на поле.

Оба рыцаря вскочили на коней и стали в позицию.

Все зрители затаили дыхание, и над полем нависла напряженная, глубокая тишина.

Поскольку коннетабль и Диана де Кастро отсутствовали, никто, кроме Дианы де Пуатье, даже и не догадывался, что между королем и графом де Монтгомери были свои, далеко не безопасные счеты. Ни у кого и в мыслях не было, что это условное сражение может привести к кровавой развязке. И тем не менее буквально всё — и загадочное поведение графа де Монтгомери, и его упорное уклонение от поединка, и такое же слепое упорство короля — было таким необычным, таким пугающим, что все замерли в томительном ожидании. В воздухе повеяло ужасом. Почему? Никто толком не сумел бы ответить.