Евгения, или Тайны французского двора. Том 2 - Георг Борн

Но когда наконец голодный, униженный город стал просить помилования и сдался победителю, когда страна, опустошаемая собственными шайками и кроме того разоряемая пруссаками, пришла в полный упадок, тогда разгорелась междоусобная война в стенах Парижа, увеличивая несчастья.

Шайки грабителей наполняли улицы; безумные предводители народа, которые будут прокляты историей, стояли во главе дикой толпы и побуждали ее к новым насилиям. Кровь лилась ручьями; началась борьба, по ожесточению ничем не уступавшая битвам с победоносными немцами.

Несчастная нация в слепой ярости терзала сама себя. Спасшиеся от пуль в предыдущих сражениях и от голодной смерти нападали теперь и убивали друг друга, как будто все были объяты страшной безумной яростью, как будто превратились в диких зверей, которые уничтожают друг друга.

Толпы женщин, грабя, бегали по улицам и вламывались в дома зажиточных жителей, желая выместить на них свою ярость и похитить их имущество. И горе несчастным, принадлежавшим к немецкой нации и не успевшим скрыться, горе также всем богатым и чиновникам низвергнутого правительства!

Их волокли за волосы по улицам, и если яростная толпа не убивала их, то они находили верную смерть в приговоре предводителя.

Не было ни защиты, ни правосудия, никто не мог поручиться за свою жизнь, ибо достаточно было доноса негодяя, чтобы попасть на эшафот или видеть разграбление имущества, нажитого с трудом.

Наступило царство ужаса! Анархия заменила трон, разрушая и уничтожая все, что пощадила империя, и таким образом совершилась гибель всех партий, уничтожение всех классов.

Еще свирепствовал хаос, еще продолжались убийства, раздавались вопли безумной ярости на площадях. Куда ни взглянешь, везде свирепые, жаждущие крови лица, обнаженные руки машут красными шапками, раздаются дикие крики восторга несмотря на то, что все вокруг залито кровью убитых братьев!

Не видно еще конца, не видно голубя с масличной ветвью, но проклятия и бедствия восседают на троне Франции, железная рука правосудия исполняет свою ужасную обязанность; история представляет в страшной картине свои вечные истины и все их последствия.

Гордая нация, утопавшая в страсти к наслаждениям, обращена в прах, сама над собой исполняет страшное наказание, какое только может постигнуть народ!

Прочь из этого Содома! И его наказание кончится, и для него опять засветит новая утренняя заря…

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. ДОЛОРЕС И ОЛИМПИО

Прежде чем проститься с читателем, мы представим картину спокойствия и истинного счастья, которая произведет примиряющее и отрадное впечатление.

После описанных нами сцен человеческая душа требует радостных картин, чтобы постигнуть вечную благодать Бога.

Правосудие, являясь во всей своей наготе и силе, имеет нечто такое, что тяжело отзывается на наших чувствах, и хотя мы, по нашему бессилию, должны преклониться перед ним, однако стремимся избавиться от производимых им впечатлений.

Но мы не должны останавливаться перед одним заключением, которое можем вывести из истории, потому что ни в победе над гордостью и самолюбием, ни в стремлении к окружающим нас удовольствиям заключается величие души и вечное блаженство, а в сознании своих ошибок и слабостей.

Заносчивость, гордость, покоящаяся на лаврах, высокомерие и уверенность в своей непобедимости — вот пороки и заблуждения, которые привели Францию к падению.

Между тем как Евгения со своим сыном жила в купленном ею дворце Чизльгерст, Людовик Наполеон также явился туда после заключения предварительных статей мира с целью склонить английский кабинет к смягчению приговора, предложенного победителями. Королева Виктория незадолго перед этим нанесла визит изгнанной императрице Евгении, чтобы утешить ее; зять этой самой королевы с таким усердием постарался со своей непобедимой армией втоптать в грязь и прогнать наемников Наполеона.

Англия уже не в первый раз принимала спасающуюся царственную чету Франции. Людовик Наполеон, как нам известно, знал Лондон и его окрестности; Евгения также познакомилась с ним. Там же искал помощи и убежища самый смелый и богатейший король со своей супругой, в то время, как Людовик Наполеон и Софья Говард спешили занять его трон.

Мы говорим о Людовике Филиппе и его супруге, которые с таким же трудом и усилиями достигли английского берега, после июльской революции, с какими через двадцать два года прибыла супруга Бонапарта.

И разве тогда возглашали не те же имена? Разве тогда не являлись Араго, Кремье, Луи Блан, Тьер, Гранье-Паже, которые составляют теперь новое правление?

О, как переменчиво мнение толпы и величие людей!

Те же самые лица, которые радовались учреждению королевства, а затем присягали в верности революции, которые, за немногими исключениями, радовались войне с Пруссией, принадлежат теперь к врагам отечества.

Но вернемся к окончанию романа.

Андалузия, эта прекрасная и благословенная провинция Испании, не знает зимы. Голубое, улыбающееся небо покрывается только на несколько недель облаками, которые изливают на поля благотворный и желанный дождь. Уже в феврале леса и долины покрываются новой богатой зеленью, так что большая часть деревьев и растений никогда не теряет здесь своей листвы.

Андалузия — эдем Старого Света!

Над Гранадой и ее окрестностями расстилается безоблачное ярко-голубое небо, и в то время как на суровом севере лед еще покрывает реки, а снег — поля и леса, здесь зеленеют пальмы, а фиалки, розы и мирты разливают дивный аромат.

Андалузцы гордятся своим прекрасным отечеством и совершенно справедливо называют его раем. Кругом веселые, цветущие сады; среди густолиственных деревьев высятся верхушки пальм, слегка колеблемые ветерком, всюду зеленые долины и покрытые лесом горы, а между ними извивается, как серебряная лента, река, блестя золотом на солнце, или в тихую летнюю ночь отражая волшебный свет южного месяца.

Вблизи города Гранады, лежащего, как жемчужина, в этом чудном уголке земли, у подножия холма расположены богатые цветами сады и парки. В глубине этих садов находятся две великолепные дачи, совершенно скрытые зеленью. Хотя по величине они походят на дворцы, однако построены так легко, как строятся дома на юге.

Парки соединяли их между собой, и с террас обеих дач открывался обширный ландшафт; отсюда были видны самые дальние дома Гранады, лежащие как бы у ног зрителей.

Позади этих новых дворцов на холме находится обширное укрепление — это Альгамбра, древняя столица мавританских королей.

Высокая, почти в восемнадцать футов толщиной стена из красного выветрившегося кирпича заключает в себе древние постройки. Разрушившиеся башни возвышаются над стеной, а за ней лежат дворы и сады, как бы совершенно отделенные от внешнего мира. Здесь как монумент прошлого времени высится полуразвалившийся дворец древних мавританских королей, который Карл V пытался разрушить, подобно большой Кордовской мечети. И как бы в наказание за это, король не мог окончить постройку своего дворца, начатого им подле мавританского. Теперь огромная стена закрыла обе развалины, рядом с которыми лежат монастыри, сады, дворцы, пустые площади; с невысоких холмов можно видеть степи, называемые вега, и покрытые снегами вершины Сьерра-Невады.