Евгения, или Тайны французского двора. Том 2 - Георг Борн

Госпожа Лебретон старалась поддерживать в ней твердость и присутствие духа.

Море было неспокойно, когда маленький корабль оставил французский берег, в воздухе стояла холодная, пронизывающая насквозь мгла; корабль тронулся и занырял среди возрастающих волн.

Когда пристань Трувиль постепенно скрылась и стала наконец заметна в виде пятнышка, госпожа Лебретон опустилась на колени и принесла теплую молитву Творцу.

Теперь императрица была спасена.

Вечером корабль достиг небольшого острова Уайт и на его рейде бросил якорь.

Развенчанная императрица нашла себе убежище на берегу Англии. Растерянная, больная и измученная, вступила она в маленький городок, в котором ее подруга решилась на время устроить для нее резиденцию.

И Евгения должна была благодарить Бога за такую подругу, как госпожа Лебретон, сумевшую устроить для нее побег.

Спустя несколько дней, проведенных ею в городке, в тщетном ожидании каких-либо известий о сыне, ее беспокойство и отчаяние возросли до ужасных размеров. Она разослала телеграммы всюду, куда только могла разослать, и наконец императрица-изгнанница получает ответ, что «дитя Франции» точно так же, как и она, спасено чудесным образом и находится в Гастингсе.

В ту же минуту она оставляет остров Уайт и спешит через Портсмут в город Гастингс, у самого пролива Па-де-Кале, и там соединяется с дорогим сыном.

Из Гастингса императрица направляется со своим дорогим Люлю в Лондон, где у известных банкиров достает нужные для себя суммы денег. Между тем повсюду уже разносится слух, что изгнанная императрица с сыном находится здесь, в Англии; слух этот возбуждает всеобщее любопытство, которое наконец становится для нее в тягость, так что она была принуждена удалиться из Лондона. Евгения выбрала для своего пребывания уединенный замок Чизльгерст в шести милях от города, где и старалась по возможности приучить себя мириться с мучительной мыслью о потере царства и короны.

Счастливая звезда Евгении угасла.

XXX. ПАРИЖ

Там в Париже, где в былое время наслаждались и утопали в самых утонченных удовольствиях, вдруг узнали все ужасы голода. Исхудалые жители сидели скорчившись на углах улиц; лица со впалыми глазами виднелись из окон; хижины и дворцы были опустошены войной. Самые отвратительные животные считались лакомством, а хлеб манной небесной! Отец оставлял детей, мать с лицом страшно искаженным от голода прижимала младенца к иссохшей груди. Голод доводил мужчин и женщин до помешательства, до бреда, мальчики и девочки отыскивали в сточных трубах самые отвратительные остатки.

Похоронные процессии беспрестанно тянулись по улицам, гробовщики с трудом исполняли все заказы, кладбища были переполнены. Между тем голод со всеми своими ужасами и последствиями продолжал свирепствовать на улицах и внутри домов. Ужас смерти обезображивал бледные искривленные судорогами лица. Мучения были неописуемые.

Париж, суетный, гордый Париж, испытывал мучения голода. Огромный город разрушился под своей собственной тяжестью! Это была страшная перемена, ужасное наказание!

Немцы осаждали столицу Франции, сильно укрепленную, к своему несчастью; гордые парижане полагали, что они могут еще победить.

Члены временного правления Франции, с Гамбеттой во главе, отступили сначала к Туру, а потом к Бордо, чтобы привести государство к окончательной гибели. Депеши Гамбетты по своей лживости превосходили даже депеши императора, которого он напоминал своими диктаторскими повелениями. Все это продолжалось до тех пор, пока Гамбетта не исчез без всякого следа с поля сражения в минуту страшной опасности, подобно благородным хозяевам Тюильри.

Члены этого временного правления были: Араго, Кремье, Фавр, Ферри, Гранье Паже, Гле-Бизуан, Греви, Кератри, Лефло, Маньен, Пельтан, Пикар и Симон. К ним присоединился Трошю, губернатор города, поклявшийся скорее умереть, чем сдать Париж.

Этот благородный, храбрый человек поступил так же, как Гамбетта и Наполеон. Когда дела приняли Дурной оборот, он не умер, но передал начальство другому, не желая лично сдать Париж. Таким образом он сдержал клятву, повергнув Париж в бездну новых бедствий.

Первым геройским делом этого правления был приказ об изгнании чужеземцев, и приказ был так приведен в исполнение относительно несчастных немцев, оставшихся в Париже, что напоминал разбой. Поощряемая толпа напала с яростью на невинных мужчин и женщин, вытащив их на бульвары, чтобы тут излить свой бессильный гнев. Беззащитные немцы едва спасли свою жизнь.

Париж в это время был окружен пруссаками. Железное кольцо вокруг города становились все уже. Все попытки пробить его были неудачны; войска диктатора Гамбетты были разбиты, и его лживые депеши не могли более скрывать фактов.

Жизненные припасы исчезали, отчаяние увеличивалось, гнев возрастал не только против немцев, но и против Гамбетты, находившегося в безопасности от гнева парижан, так как его отделял от них прусский лагерь.

Голод усиливался. Смерть в этом огромном городе собирала обильную жатву; холод, снег, гранаты осаждающих… Измученные голодом жители бежали толпами в подземные ходы и залы, в парижские катакомбы.

Наполеон и его династия были низвержены, но, несмотря на то, несчастья увеличивались от часа к часу.

Искатели приключений стремились сюда из всех государств, чтобы, как говорили они, помочь французской республике и посвятить этому делу все свои силы. На самом же деле они только увеличивали несчастья народа.

Гарибальди, его сыновья, поляки и испанцы собрались в Париж, боровшийся со смертью, чтобы еще более разорить страну продолжением этой несчастной войны. Бомбы падали почти среди города, разрушая все; жизненные припасы истощились, и хотя ели все, что только можно было найти, и эти источники должны были иссякнуть.

Так, хлеб пекли из овса, крахмала и отрубей и раздавали небольшими порциями. Кошки, собаки и даже крысы постепенно исчезали вследствие начатой против них ужасной охоты, и только за огромную цену, и то с большим трудом, можно было достать кусок конины.

Дрова и уголь также убывали, а между тем холод был такой страшный, что полуголодные люди замерзали на улице.

Бедные умирали тысячами, богатые могли устоять дольше, так как изобретательность парижан давала им новые средства к жизни. Для них приготовляли масло из помады и из других остатков косметических принадлежностей. Сало заменяло масло, мыши считались лакомством и даже сами кости превращались в мягкое вещество, которое, под названием оссеина (желе из костей), ценилось очень дорого.

Но когда наконец голодный, униженный город стал просить помилования и сдался победителю, когда страна, опустошаемая собственными шайками и кроме того разоряемая пруссаками, пришла в полный упадок, тогда разгорелась междоусобная война в стенах Парижа, увеличивая несчастья.