Властители Рима - Владимир Викторович Дмитренко

на Клавдия пагубно сказывалось на состоянии правосудия. В суде многое зависело от того, кто выступает обвинителем и кто защитником. Некоторые влиятельные лица стали этим злоупотреблять, становясь на сторону того, кто больше заплатит.

Повествуя о тех временах, Корнелий Тацит сокрушался, что «ничто из доступного подкупу не было столь продажным, как бессовестность судебных ораторов». Гонорары известных судебных защитников доходили до невероятных величин, причем, даже взяв деньги, человек, обещавший выступить в защиту кого-либо, мог самым бессовестным образом стать на сторону его противников. Так, сенатор Суиллий, взяв у римского всадника Самия 400 тысяч сестерциев за защиту того в суде, тайно договорился с противниками Самия, после чего узнавший о двурушничестве Суиллия Самий покончил с собой, бросившись на меч. Такие случаи были не единичны, и поэтому в 48 году, по почину влиятельного тогда Гая Силия, друга императрицы Мессалины, большинство сенаторов обратились к Клавдию, прося «восстановления в силе закона Цинция, со стародавних времен воспрещавшего принимать деньги или подарок за произнесение в суде защитительной речи». Те, кому это угрожало потерей доходов и бесчестьем, принялись шуметь, но Гай Силий стоял на своем, доказывая, что красноречие, «прекраснейшее и главнейшее из всех благородных искусств, оскверняется грязной продажностью: где гонятся за высоким вознаграждением, там не останется безупречной и честность. Притом, если никто не будет получать плату за выступления на судебных процессах, их станет меньше: ныне же вражда, обвинения, ненависть и беззакония встречают со стороны некоторых поддержку и поощрение, ибо подобно тому, как поветрия приносят доход врачам, так и порча нравов — обогащение адвокатам». Заинтересованные в гонорарах противники Гая Силия, стараясь склонить на свою сторону императора, возражали, что «если не вознаграждать тех, кто проявляет усердие, от их усердия ничего не останется». В итоге Клавдий, «сочтя эти доводы не столь благородными, как доводы их противников, но тем не менее не лишенными основания», «установил предел для вознаграждения адвокатов в размере десяти тысяч сестерциев, с тем чтобы превысившие его привлекались к суду по закону о вымогательстве».

Храм Клавдия в Риме. 50-е гг. Субструкции

Конечно же, этот закон неоднократно нарушался, но на какое-то время он действительно ограничил алчность адвокатов и судебный произвол.

Надо сказать, что оговоры и доносы были чаще всего связаны с политическими интригами (о чем еще будет сказано далее, в разделе о гибели жены Клавдия Мессалины). Жертвами доносов и оговоров становились в основном сенаторы и всадники. Что же касается простых граждан, то при всех недостатках тогдашнего судопроизводства в целом простые римляне могли быть довольны политикой Клавдия. Как пишет тот же Тацит, Клавдий «обуздал кровожадную алчность ростовщиков, особым законом запретив им ссужать деньги молодым людям с отдачей после смерти родителей». Уделяя большое внимание судебной системе, Клавдий нередко сам вел заседания суда и, как пишет Светоний Транквилл, «делал это с величайшим усердием, даже в дни своих и семейных торжеств, а иногда и в древние праздники, и в заповедные дни», причем не всегда следовал букве законов, а часто «умерял их суровость или снисходительность милосердием и справедливостью». Порою его действия в суде не были лишены тонкого юмора, так однажды, когда речь зашла о праве гражданства и защитники сторон заспорили, следует ли ответчику выступать в плаще (как иностранцу) или в тоге (которую мог носить только тот, кто имел римское гражданство, а именно на это претендовал ответчик), то Клавдий «приказал ему все время менять платье, глядя по тому, обвинитель говорит или защитник». В другой раз, когда его попросили объявить, кого он поддерживает, Клавдий заявил: «Я поддерживаю тех, кто говорил правду».

Серебряный цистофорий Клавдия

Экстравагантный юмор императора ценили далеко не все. Хотя в ходе судебных заседаний Клавдий «иногда поступал осмотрительно и умно», некоторые его решения казались римлянам нелепостью, так как они его не понимали.

Однако надо сказать, что в целом Клавдий вызывал в сердцах простых римлян все больше симпатий. Не жалея денег на устройство обожаемых римлянами общественных зрелищ, на себя Клавдий тратил сравнительно мало. Было ли это показухой или соответствовало его убеждениям, но и на судебных заседаниях, и в сенате Клавдий «в своем возвышении держался скромно, как простой гражданин». Предложенное ему сенатом имя «император» и «непомерные почести» он отклонил (то есть не пользовался им как личным именем). Тут следует напомнить, что титулом «император» как личным именем пользовался император Октавиан Август. Императоры же Тиберий, Калигула и вслед за ними Клавдий это слово как личное имя не использовали — только в некоторых надписях после похода в Британию Клавдий именуется Император Тиберий Клавдий. Лишь преемник Клавдия Нерон, а за ним и все последующие императоры стали пользоваться словом «император» как своим личным именем. Понравилось римлянам и то, что он без лишней помпезности отпраздновал помолвку своей дочери Антонии, а затем и рождение ею внука. Клавдий старался ничем не пренебрегать, показывая, что правит с согласия сената и в соответствии с древними обычаями. По словам Светония Транквилла, «ни одного ссыльного он не возвратил без согласия сената. О том, чтобы ему было позволено вводить в курию префекта преторианцев и войсковых трибунов и чтобы утверждены были судебные решения его прокураторов, он просил как о милости. На открытие рынка в собственных имениях он испрашивал дозволения консулов. При должностных лицах он сидел на судах простым советником; на зрелищах, ими устроенных, он вместе со всей толпой вставал и приветствовал их криками и рукоплесканиями. Когда однажды народные трибуны подошли к нему в суде, он попросил прощения, что из-за тесноты вынужден выслушивать их, не усадив».

Такое поведение было чисто популистским — в случае надобности Клавдий быстро и безжалостно расправлялся со своими противниками. Но Клавдий отнюдь не зря выставлял напоказ свою скромность. Он знал, что делал. «Всем этим он в недолгий срок снискал себе великую любовь и привязанность. Когда во время