Дымовое древо - Денис Джонсон

отмахнуться. Клод отдал свою жизнь за нацистов, вот ещё один непреложный факт. Но жизнь Клода была не просто чередой биографических фактов: то была семейная легенда, не сходившая с отцовых уст; был он хоть и мёртв, но на всём протяжении молодых годов Феста оставался для отца живее самого Дитриха… Фест, не считая, сунул девушке стопку вьетнамских купюр и отослал её прочь.

Пока на площади за окном шумела праздничная толпа, гремела музыка и грохотали взрывы, разом вызывающие мысли о войне, поражении и победе, он поужинал в номере и приготовился лечь спать пораньше. У него имелся тайник, имелось место встречи и последнее средство на самый крайний случай. Начиная с этого момента его не сможет найти никто – уж точно не местные кураторы. Шампанское оставило на память о себе головную боль, которая теперь не давала уснуть. Он сел за письменный стол номера 214, разобрал и изучил своё оружие. Увидел, что стволовой канал снабжён направляющим жёлобом и расширен вручную. Если что, пуля внутри не застрянет. Он вновь собрал пистолет. Обе обоймы вошли в магазин как влитые, а когда он подёргал взад-вперёд кожух-затвор, пули циклически прошли внутри почти без звука. И глушитель, и участок ствола с резьбой для глушителя были изготовлены на заводе. Кто-то уделил пистолету внимание. Однако эта бессмысленная встреча в Гонконге, эта спешка, с которой его передал с рук на руки Кеннет Джонсон, ощущение, будто его перебрасывают от одного дальнего родственника к другому, всё дальше и дальше от исходной точки… Да и вообще используют. Не то чтобы работа на другие спецслужбы была для него чем-то беспрецедентным. Девять или десять лет назад был какой-то алжирец в Мадриде; а ещё человек с яхты на озере Комо в Италии – Фест подумал, что это вполне могла быть какая-то мафиозная шишка. А ещё Филиппины – тот священник из Америки. Ни один из них не был врагом его родине. Итого одиннадцать операций, включая эту. Шоуолтер описал её как «срочную работу», и всё же Шоуолтер развлекал их добрую пару недель, прежде чем хоть словом обмолвиться о задании, а затем опять ни слова до начала этого месяца, и даже тогда – никаких обсуждений плана действий, и вот – ствол у Феста в руках… Да и пал бы вообще выбор на меня, если бы я в наш летний отпуск съездил с семьёй в Берлин, если бы не избегал, как последний трус, очередного лицезрения отца на смертном одре, если бы не провёл отпуск, показывая юному Клоду и Доре Новую Англию из окошек арендованного автоприцепа? На полуострове Кейп-Код они припарковались за летним домиком Шоуолтера. Обе семьи были хорошо знакомы и, в сущности, считались друзьями, однако его с Чарльзом Шоуолтером не связывала ни одна совместная операция. Он был начальником, вот и всё. Шоуолтер не выказывал никаких иллюзий, не поддавался никаким искушениям – вот почему они понравились друг другу. Вот почему Фест ему доверял. «Останься ещё на недельку, останься ещё на денёк» – ну конечно же они останутся, он ведь начальник! И Мэг туда же – даже после двух недель с протянутыми из окна проводами, вставленными в розетки на кухне, невзирая на то, что все три гостя расходуют горячую воду и мочат все её полотенца, на то, что Дора вечно жалуется на Лэнгли, разглагольствуя на своём беглом английском о фирменном американском идиотизме, на то, что юный Клод втихомолку таскает еду из холодильника и засыпает её разговорами про школу и спорт, потому что Мэг красива и готова выслушать, – и она туда же: «Ну останьтесь ещё немножко, нам это нравится, нам так одиноко на этих поросших лесом дюнах!» За две недели улыбки Мэг сделались нервными, смешались с невидимыми глазу капельками пота. Стресс подчеркнул её силу и грацию, обострил, казалось, её интеллект. Чарльз взял Феста с собой на край мыса, выдающийся далеко в Атлантический океан, чтобы показать гостю домик на берегу моря, который подумывал приобрести. Фест похвалил выбор места, но сам бы ни за что там не поселился. Оконные стёкла дребезжали на неослабевающем ветру, а прибой вгрызался в берег в считанных метрах от опорных свай. Шоуолтер стоял на своём будущем балконе, взирая на свою будущую Атлантику, а его седые космы растрепались во все стороны, как у поэта.

– Есть одно дельце в Сайгоне. Я бы хотел назначить на него тебя. Работа срочная, придётся поторопиться.

– В Сайгоне?

– Или где-то в окрестностях.

Сначала Филиппины, а теперь вот это. Да и зачем забрасывать его за полмира ради одной единственной операции, когда в тех краях стоят целые армии?

– Это же за десять тысяч миль отсюда, – удивился Фест.

– Это почти точная цифра.

– Вы припишете меня к программе «Феникс»?

– Это не «Феникс» и не «Айс-Икс». Мы не хотим, чтобы об этом знали наши люди.

– Наверно, какой-то особо засекреченный объект?

– Похоже, что так, – произнёс Шоуолтер таким тоном, который означал, что он думает не столько о засекреченности объекта, сколько о бессмысленности всей операции. – Ему обещана наша защита.

– Ясно. Сколько вы ещё можете мне рассказать?

– Ничего. Мы поговорим об этом в Лэнгли. Когда снова вернёмся к рабочим будням.

– Получу ли я сначала известие от своих людей?

– Считайте, что получили его сейчас.

– Уточнять нет нужды?

– Нет нужды. И вот что, Дирк…

– Да, Чарльз?

– Это война. Так что ты там давай, ствол в руки и вперёд.

Сейчас перед ним лежал триста восьмидесятый автоматический – очень американское оружие до крайности боевого вида. С его помощью, вероятно, можно было с двадцати метров снять восьмисантиметровую мишень. Выстрел с более дальнего расстояния был непредсказуем. С сумпитаном – духовым ружьём – и рядом не стояло! Но откуда ему знать, пока Фест не прицелится и не выстрелит?

Никакой команды, никакого обсуждения плана действий, никаких упражнений с оружием.

Почему вот нельзя было им выдать ему документы США здесь, в Сайгоне – официально заверенные паспорта с подлинными вьетнамскими визами? Зачем было останавливаться в Гонконге и получать немецкие?

Потому что документы эти были фальшивыми. БНД в этом участия не принимала. Впрочем, Шоуолтер предельно внятно намекнул на то, что БНД всё же дала добро. Без незримого штампа БНД Фест был всего лишь преступником.

Существовала некая черта. Он её перешёл. Но ведь перешли её и коммунисты. Он – преступник? Да как бы ни так! В Китае они столько положили народу, сколько Адольф Гитлер и мечтать не смел. Нельзя было произносить это вслух,