По воле судьбы - Колин Маккалоу

— Если не вспоминать о его роли в печальном деле Милона и Клодия, думаю, да. Кроме того, если быть справедливым, он принял приглашение Милона, не зная о его планах. Выбор его Милоном — хорошая рекомендация. Вероятно, Кален безупречен.

— Ага! — Цезарь откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел на Исаврика. — А ты не хотел бы управлять Римом в мое отсутствие? — спросил он.

Ватия Исаврик был весьма удивлен.

— Как начальник конюшен?

— Нет! Я в диктаторах не задержусь.

— Не задержишься? Тогда зачем старался Лепид?

— Чтобы передать мне всю власть на период, достаточный для того, чтобы навести тут порядок. А точнее, пока меня не изберут консулом с правом выбрать себе коллегу. И я хочу, чтобы моим коллегой стал ты.

Это явно была хорошая новость. Ватия Исаврик просиял.

— Цезарь, это большая честь! — Он вдруг нахмурился, о чем-то подумал. — Ты поступишь так, как Сулла? То есть назначишь лишь двух кандидатов?

— О нет, Ватия, нет! Мне все равно, сколько у нас будет соперников!

— Ну, Сенат, разумеется, тебя поддержит, но всадники! Они боятся тебя. Результаты выборов могут быть не такими, как ты ожидаешь.

Предположение вызвало смех.

— Уверяю тебя, Ватия, что всадники восемнадцати римских центурий будут вставать в очередь, чтобы отдать нам голоса. Еще до выборов я намерен внести в Трибутное собрание ряд предложений с целью урегулировать римскую экономику. Это успокоит все страхи. Коммерсанты поймут, что я вовсе не собираюсь аннулировать все долги или выкинуть что-то еще в этом роде. Что нужно Риму — это правильное законотворчество, чтобы восстановить в деловой жизни финансовую стабильность. К этому все стремятся: и кредиторы, и должники. Умеренность и здравомыслие — вот на что все мы должны сейчас опираться. И человек, на которого я оставлю Рим, тоже должен быть сдержанным и разумным. Вот почему я хочу, чтобы это был ты.

— Я не подведу тебя, Цезарь.

Затем пришел Лепид — совершенно другой человек.

— Через два года, Лепид, я думаю, ты будешь консулом, — сказал Цезарь, разглядывая холеного и чуть взволнованного красавца: высокомерен, не лишен слабостей, возможно, порочен.

Лепид был явно разочарован.

— Не ранее, чем через два?

— Согласно lex Annalis скорее никак нельзя. Я не хочу нарушать mos maiorum Рима больше, чем это необходимо. Хотя я иду по стопам Суллы, я не Сулла.

— Ты все время это подчеркиваешь, — с горечью заметил Лепид.

— У тебя очень древнее патрицианское имя и большие шансы вернуть ему былую славу, — холодно сказал Цезарь. — Ты выбрал сторону победителя, и ты преуспеешь, я обещаю тебе. Но терпение, дорогой мой Лепид, — это хорошее качество. Попробуй ввести его в практику.

— Я-то могу, но у моего тощего кошелька терпения нет.

— Откровенное заявление для будущего правителя, не сулящее ничего хорошего Риму. Однако я заключу с тобой сделку.

— Сделку? — переспросил осторожно Лепид.

— Информируй меня обо всем, что покажется тебе важным, и я велю Бальбу регулярно подкармливать твой кошелек.

— Какими суммами?

— Это будет зависеть от точности информации. Мне не нужны искаженные к твоей выгоде факты. Только голая правда. Учти, информаторов у меня много, и я не дурак.

Несколько помягчавший, но все-таки недовольный, Лепид ушел.

Остался Марк Антоний.

— Я буду начальником конюшен? — первое, что спросил он.

— Антоний, я не останусь диктатором на столь долгий срок.

— Какая жалость! Из меня вышел бы потрясающий заместитель!

— Не сомневаюсь, ибо Италия под тобой жила вполне сносно. Правда, мне не очень нравились твои львы, паланкины, любовницы и фигляры. Ни дать ни взять второй Дионисий. К счастью, в ближайшем будущем это все прекратится.

Антоний надул губы, опустил голову.

— Почему?

— Потому, Антоний, что ты едешь со мной. В Италии останется претор по иностранным делам Марк Целий. А ты войдешь в мой офицерский совет.

Глаза засияли.

— Так это намного лучше!

«Вот хоть один человек, которого удалось порадовать, — подумал Цезарь. — Жаль, что в этом мире Лепиды попадаются гораздо чаще».

Закон Цезаря, призванный стабилизировать и активизировать деловую жизнь Рима, нашел горячую поддержку как у всадников восемнадцати старших центурий, так и у многих и многих тысяч коммерсантов помельче. Действие его распространялось на всю Италию, а не только на Рим. Имущественные и финансовые проблемы получили наконец долгожданное разрешение. Кредиторам, считавшим свои деньги пропавшими, предлагалось брать в качестве возмещения земли. Но оценку этих земель должны были проводить независимые арбитры под контролем городских преторов. Кредиторы были довольны, но облегченно вздохнули и должники. Двухлетний начет на основную заемную сумму был определен в двенадцать процентов, и в десять — на все новые займы. Разумеется, с серией оговорок, что очень устраивало и тех и других. Но с самым большим облегчением римляне восприняли пункт, предусматривавший строгое наказание для любого раба, вздумавшего донести на своего господина. Поскольку прежний диктатор, наоборот, поощрял рабов-доносчиков, всадники Рима наконец поняли, что Цезарь и впрямь не Сулла и что проскрипций не будет.

Коммерческий мир Рима ожил, стал выправляться. Отличный закон, уверяли и кредиторы и должники. Аттик, раньше всюду твердивший, что Цезаря нечего опасаться, очень гордился своей проницательностью. «Я же вам говорил!» — повторял он то и дело и принимал поздравления.

Поэтому вовсе не удивительно, что выборы магистратов всех рангов прошли для кандидатов Цезаря на ура. На консульские посты помимо Цезаря и Ватия рискнули баллотироваться еще несколько человек, но кто стал старшим консулом, а кто младшим? Цезарь и Ватия, разумеется. Этим восемнадцать старших центурий в один голос сказали: благодарим, благодарим, благодарим!

Вакансии в коллегиях жрецов тоже заполнились, а на горе Альбан провели Латинский фестиваль, давно обещанный римлянам. Каждый день что-то происходило! Впрочем, припоминал Рим, так всегда было и в прошлом, когда Цезарь находился у власти, несмотря на то, что Бибул очень старался ему помешать.

Поскольку второе консульство Цезаря начиналось лишь с первого новогоднего дня, он продолжал оставаться диктатором, а потому сумел без помех наделить всех жителей Италийской Галлии полноправным гражданством. Давняя обида на несправедливость прошла.

Еще он восстановил в правах сыновей и внуков тех, кто пострадал от проскрипций Суллы, потом возвратил домой ссыльных. Но только тех, кого счел изгнанными незаконно. Так, Авл Габиний опять стал влиятельным римским гражданином, а Тит Анний Милон и Гай Верес — нет.

Каждому римлянину в знак благодарности за любовь и поддержку Цезарь выдал бесплатно лишнюю долю зерна, покрыв расходы золотом из кладовых храма Опы. Казна Рима на этот раз осталась нетронутой, но ему предстояло сделать там еще один большой заем для финансирования своей кампании в Македонии.

На десятый день своего пребывания в Риме он еще раз созвал Сенат, и так уже сбившийся с ног. «Вот оно, значит, что происходит, когда Цезарь спешит», — думали многие из почтенных отцов, тяжело отдуваясь.

— Завтра я покидаю Рим, — объявил он с курульного возвышения.

Его забавляло, что он стоит под статуей человека, который тут уже не хозяин. Настойчивые предложения убрать ее Цезарь отверг. Пусть Помпей Магн учится, как надо делать дела.

— Вы, конечно, заметили, что я не предпринимаю попыток лишить гражданства своих перебравшихся через Адриатику оппонентов. Я не усматриваю измены в их горячем желании обратить меня в пыль. Они просто неправы, они заблуждаются, они не видят, что хорошо, а что плохо для Рима. И я искренне надеюсь обойтись без кровопролития, как обходился без него до сих пор. Гораздо труднее мне простить им то, что они оставили вверенную их попечению Италию в хаосе, в состоянии, близком к упадку, к обвалу. Счастье, что я успел выправить положение. Поэтому они должны будут заплатить по счетам. Разумеется, Риму, не мне. Я присвоил статус врага Рима только одному человеку — царю Нумидии Юбе, за подлое убийство Гая Скрибония Куриона. А статусом друзей и союзников Рим наделил Бокха и Богуда, мавританских царей. Как долго меня не будет, не знаю, но я уезжаю в уверенности, что Рим, Италия и наши западные провинции будут и далее процветать при вашем заботливом и разумном правлении. Я также намерен вернуть отечеству наши провинции на Востоке. Такова сейчас моя главная цель.

Он умолк и обвел собравшихся медленным взглядом.

В тот день присутствовали даже колеблющиеся: дядя Цезаря Луций Аврелий Котта, его тесть Луций Кальпурнии Пизон и его племянник со стороны жены Луций Марций Филипп. Все имели очень суровый вид, считая себя выше таких вещей, как междоусобная борьба. Простительно для Котты, пережившего два удара. Может быть, простительно для Филиппа, по своему характеру неспособного ни в чем принять какую-либо сторону. Но Луций Пизон, высокий, смуглый, со свирепым оскалом (Цицерон как-то назвал его варваром), раздражал. Абсолютный эгоист. Его дочь слишком хороша и не заслужила такого отца.