Птица Карлсон - Владимир Сергеевич Березин

Жюля, правда, он добавляет, что мозг преподобного был съеден вождём, но это нам неизвестно. Так и здесь — эта цепочка убийств очевидно, ритуальная. Это дело рук азюлянтов, которые принесли к нам свои страшные обряды. Для того ли рыбы выбрались когда-то на берег… — Красавец возвысил голос, начав готовится к ударной коде своей речи, комиссар знал эту привычку адвокатов.

— Акула вечно рассказывает какие-то гадости, — сказала дама с голыми плечами.

— Почему вы называете его «Акула»? — спросил комиссар.

— Потому что он — акула, — пожала она своим голым роскошеством.

— Самодовольный, напыщенный индюк, — произнёс над ухом комиссара Гдынц — как бы про себя.

— Правда? — рассеянно сказал комиссар.

— Разумеется. Он ищет красивых решений парадокса, а жизнь всегда скучна. «Ищи скучное объяснение», вот что говорю я себе. Правда всегда скучная и должна разочаровать слушателя. Я много интересовался маниаками-убийцами.

Комиссара удивило произношение австрийца, но он не подал вида.

— Одним просто нравится преступать закон, не ваш записанный в книгах закон, а то, что воспринимается людьми как священное правило. Другим важно, чтобы публика оценила красоту его мысли. Такие маниаки похожи на тореадоров, которым важно мнение зрителей. Маниаку-актёру нужно, чтобы спектакль был по достоинству оценен, а ум и изобретательность режиссёра вызвали восхищение. Есть третий тип маниакальных людей — и вот он по-настоящему страшен. Маниак этого типа просто другой, он существо иного порядка, мы только принимаем его за одного из нас, а он — другой. Ему не нужно от нас ничего, просто иногда его путь, к несчастью, пересекается с нашим. Помните сказки про человека, живущего среди снега и скал? Что толку требовать от него приличий? А теперь представьте, что он живёт не в горах, а среди нас.

— Я сочувствую вам, комиссар, — закончил Гдынц. — Очень сложно найти человека среди тихих и безвредных рыб. У него нет наших мотивов для убийства, у него вообще нет наших привычек.

Комиссар вернулся домой поздно, и быстро раздевшись, скользнул в кровать и прижался к жене. Он долго не мог заснуть, перебирая слова психиатра, как чётки.

Утром, не дожидаясь пробуждения Луизы, он отправился на службу. Улицы поливал нескончаемый дождь, и чтобы как-то заглушить свою тоску, комиссар зашёл в кафе. Хозяин был ему знаком и, ни слова ни говоря, сразу налил ему бокальчик.

Карлсон едва успел опрокинуть его, как телефон на стене задребезжал и затрясся. Да, никуда не скроешься, все знали, где он любит выпить.

На этот раз это была мадмуазель Бетан. Она еле сдерживала торжество, но удача её распирала. Связь между жертвами есть, они все были беременными — на разных сроках, но все. И судя по всему, серия жертв под Рождество — тоже. Одна из них — уж наверняка.

Комиссар расплатился за абсент, и вышел.

Почему у нас столько дождя? Если это расплата, то за что? За то, что мы забыли Тетис, мировой океан и полезли на сушу, смешно мельтеша своими маленькими плавниками? И теперь хватаем проклятый воздух жабрами. Впрочем, есть же места, например, в наших колониях, где за год на землю не падает ни капли дождя.

Плотва уже была в полном сборе. Малыш рвался в бой, близнецы ели начальство глазами, а Боссе был молчалив, но это означало готовность рыть носом землю.

Комиссар рассказал им подробности, а сам вспоминал слова модного психиатра.

— Мы не знаем, что он хочет, но как-то он узнаёт своих жертв в толпе и идёт за ними.

— Беременные по-другому пахнут, — брякнул Малыш и расплылся в неуместной идиотской улыбке. ― Это такой запах… Вы не понимаете, — продолжил он. — Просто у вас никогда не было детей…

И сам тут же втянул голову в плечи от своей бестактности:

— Простите, комиссар.

Детей у него действительно не было. Жена несколько раз метала икру, но не выжил никто. Комиссар не знал, кто из них в этом виноват, в конце концов, врачи сейчас делали чудеса. Можно было бы поехать к истокам восточных рек. Но на это решались только отчаянные люди, которым ради потомства жизнь была недорога. Комиссар видел в каком-то фильме, как любовники поднимаются по реке из последних сил, и челюсти их уже мертвеют, ведь рыба гниёт с головы. Одним словом, они с женой вдруг потеряли всякий интерес к размножению.

Запах, да. Комиссар подумал, что озарения всегда внезапны.

Жаль, нельзя набрать десяток беременных сотрудниц и, вооружив их, пустить по улицам в качестве наживки. Но почему убийства идут сериями, будто у маньяка случаются приступы. На Рождество, потом сейчас, будто ему нужно наполнить какую-то ёмкость внутри себя. Убийца ни разу не ошибся в выборе места и времени. Ни один свидетель не мог с уверенностью сказать, что видел его в действии или, по крайней мере, на месте преступления. У него не было примет и следов. Ни чешуйки на полу. Ни следа плавника.

Архаичное зло. Были же существа без чешуи. Что-то типа угрей. Угрей он не любил и предпочитал не иметь с ними дела.

«Для того ли рыбы выбрались когда-то на берег, — подумал комиссар, — для того ли, чтобы их сожрали на берегу». И еще он вспомнил психиатра по имени Гдынц, о котором, в сущности, ничего не знал. «Почему вы зовете его Гдынц?» — «Потому что он — Гдынц». Отчего бы психиатру самому не оказаться убийцей?

Прошло две недели, и речная полиция обнаружила сразу два тела. Газетчики бесновались, на этот раз они узнали новости раньше прочих. Если что-то выловили в реке, то такое трудно скрыть.

Но на этот раз нашлась свидетельница. Американская туристка видела на мосту Людовика необычную фигуру в плаще. Туристам всё кажется необычным, и поэтому они стреляют из своих фотографических аппаратов как пьяный ковбой в баре.

Комиссар плохо понимал английский, но рядом был Малыш, настоящий флик будущего, владевший языками в совершенстве. Вместе они слушали, как щебечет американка.

— Вы знаете, комиссар, у него необычное лицо. Кажется, в носу фильтры — так уже теперь не носят, только при эпидемиях. Ну, или когда вода заражена.

Теперь у них была ненадёжная примета и два размытых фотоснимка, мгновенно размноженные.

Бригада разошлась по городу и опросила сотню гостиничных администраторов и ещё столько же хозяев апартаментов, сдававшихся внаём.

Ничего, ровно ничего.

Прошёл ещё один день и комиссар стал чувствовать смертельную усталость. Но он представлял третью жертву, что беззаботно идёт по городу, и это придавало ему силы.

Дождь лил, как из ведра, и шляпа успевала намокнуть, когда Карлсон выходил из служебной машины.

В этот