Дневник 1905-1907 - Михаил Кузмин

30_____

Что было утром? Был у Сомова, играл Гретри, тогда как он рисовал эмблемы жизни в виде Амура, держащего отраженными в зеркале влюбленных. Денег не платить, что ли? Гржебин просит до среды. Обедал в «Вене», почему-то вспоминая Дягилева; оттуда проехал к Сереже, и мы пошли к Сологубу. Его не было дома, напились чаю у меня, Нувель долго не шел, никуда не шли, просидев у меня, и потом потащились зачем-то в «Вену», чувствуя какую-то тяжесть, неохотно. Было пусто, к нам подсаживался только Потемкин, хотя были и Каменский, и Ю. Беляев, и Маныч, и Гордин, и Гога Попов. Довольно скверно. Денег нет. Жалели, что пропустили Тавриду.

31_____

Ждал Сережу, который не зашел, пиша музыку к «Ослу». Пошел в парикмахерскую и в Central. Сережа видел Блока. «Руно» действительно предлагало ему быть редактором, но отказался, чтобы предоставить Иванову, если тот не откроет собственного <журнала>{861}. Потемкин к Сереже не пришел, и я, посидев, отправился обедать в «Вену», где беседовал с Косоротовым; в театре были Аргутин<ский>, Бенуа и Анна Петровна. «Китеж» — невообразимая скука, но сидеть было приятно{862}; видел Трубникова, в антракте ходил с Нувелем, ища пищи для глаз. Пошли с В<альтером> Ф<едоровичем> в «Вену», где сегодня у нашего стола сидели Каменский, Пильский, Потемкин, Гога, Цензор и еще кто-то. Насилу наскребли денег, Гога налил в кофе зельтерской и уверял maître d’hotel, что это за кофе; потребовал деньги обратно. Все целовались, мы не были отринуты и покинуты, как вчера. Пильский потащил меня и Потемкина в шахматный клуб без денег, П<етр> П<етрович> мне шепнул, чтобы уезжал, как только он скажет, а то у Пильского есть такая манера покидать, завезши без денег. Пили очень вкусный кофе и коньяк, закусывая лимоном с сахаром. Дали мне билет. Пильского не отпускали ни на шаг. Когда он куда-то вышел, мы ушли, смеясь. Дома я нашел у себя еще 85 коп.

Сентябрь

1_____

Ходил в библиотеку, денег ни гроша, переезжаю в другую комнату. Вечером был у Дягилева. Там были Бенуа, Аргутинский, Серов и Нувель. Приехал Рябушинский. Таврида сияла, когда я проходил мимо. Дягилев ужасно мил, хотя и сообщил мне, что мой студент, за которым и он бегал уже года 2, — Поклевский-Козел, имеющий 4 миллиона и равнодушный к этому вопросу. Рассказывал про гимназиста Руслова в Москве, проповедника и casse-téte, считающего себя Дорианом Греем, у которого всегда готовы челов<ек> 30 товарищей par amour, самого отыскавшего Дягилева etc. Возможно, что вместе поедем в Москву.

2_____

Чуть встал, приплелся Павлик. Quel type! Стал разбирать книги, вдруг стук в двери — Рябушинский. Просидел 1 ч. 20 м., очень любезен и т. д., заказал мой портрет Сомову. Просил меня стихов о Венецианове{863}. У Сережи же были Тастевен с Чулковым. Балет был не плох номерами двумя-тремя{864}; бесподобна Павлова; был Курбатов; была в ложе настоящая Таис, подле которой все казались тетушками. Она была одна, в громадной rose forée шляпе, в драгоценн<остях>, и молча печально смотрела. В «Вену» пришли Тастевен, Гога, Потемкин и Нувель из la princesse{865}.

3_____

Кто-то приходил, когда я еще спал; из «Перевала» прислали аванс, тот же почтальон, что на Суворовском. Поехал купить кое-чего к вечеру; без меня был Наумов, какая досада! какая жалость, где его найти? Все прибрал в комнате. Пришел Потемкин, Сережа и Нувель, приходил Костя звать меня наверх. Марья Мих<айловна> в оживлении и волнении, что не видела Рябушинского, вся в «Руне», в «Орах» и т. п. Костя очень вырос и стал похож на Юсина. У нас читали разные вещи, пили чай, сидели на диване. Первый вечер на новом месте.

4_____

Письмо от Сологуба, обиженного на «Карт<онный> домик»; ответил как следует{866}. Ездил в почтамт отправлять книги Соколову и рассказ в «Столичное утро»{867}. Написал письма Наумову. Приплелся после обеда Павлик; что мне с ним делать? Сейчас же вышел, чтобы, зайдя за Сережей, идти к Ремизовым. Они живут в двух больших комнатах, ходят молодые люди, студенты, играют цыганские песни, вальсы. Одевались идти ко мне. Все такие же. Ремизов читал новый рассказ, я — стихи. Т. к. утром я потерял 10 р. и был давно не мыт, то решил истратить и остаток, пойдя в pays chauds. Потому я торопился. Простился на Невск<ом> с Сережей и было в 9<-ю> л<инию>, но, увидя, что 11 час. уже, повернул на Конюшенную, посмотреть Алексея. Лучший лицом, чем Степан, он безучастен, непредприимчив, печален и грубее телом и кожей. Девы еще не совсем спали. Вот без денег опять, но чист и более бодр, имею папиросы, сыр и печенье. И марки в изобилии. Писать письма, произведения, se tenir coït[276]. Начну «Ореста». Когда же увижу Наумова?

5_____

Не дождавшись Ремизова, на последний полтинник в 2 ч. поехал в «Шиповник». Потемкин, выходящий оттуда, сказал, что Гржебина нет, что и подтвердила Коппельфраулейн и какой-то невежливый господин, сидевший там же. Я не уверен, что Гржебин не прятался. На Невском попал в обьятья Павлика, видевшего вчера Сомова в Тавриде. Оказывается, он был вчера у нас, потом, не нашед ничего в Тавриде, встретил Нувеля и Гричковс<кого> на Невском и зашел с ними в Café Reiter. У Нувеля было очень мило: 3 плана: 1) журнал, где редактором был бы Дягилев, 2) общество вроде Гафиза, без Ивановых, наше, 3) дело Наумова, — довольно для начала. В «Бирж<евых> ведом<остях>» Брешко-Бреш<ковский> уже изображает Валентина{868}. Вечером застал у Renouveau С<ергея> Павл<овича>, играющего «Бориса». С ним поехал в карете к Бенуа. Нувель, кажется, подозревает, что я неравнодушен к Дягилеву. У Бенуа были еще Аргутинский, надутый Сомов и Черепнин. Играл «Куранты», видел Дягилева, болтали, смеялись. Завтра пойдем открывать новое Café, в пятницу к Нувелю, где будет Птичка, в понедельник к Сомову, во вторник ко мне. Вчера у меня был Ю. Верховский, сегодня Ремизов.

6_____

Утром явился злополучный Павлик, принесший «Весы» и печальное письмо от сестры. Думая от него отвязаться, зашел к Чичериным, уезжающим сегодня же в Монрепо. Они укладывались при мне, дружественные и радушные. Завтракал, болтал, поехал с Ник<олаем> Вас<ильевичем> по дороге в Сенат. В Мошковом встретил Поклевского-Козла, повернувшего на Мойку, очаровательного и равнодушного. В «Супаннике» Гржебина опять не оказалось{869}. На Невском попал опять к Павлику, караулившему меня. Что за наказанье! он хныкал и приставал. Насилу отстал. Швейцару велел его не пускать. Дома пришел Юраша, читал стихи, пил чай, пыхтел и жаловался. Пописав и прочитав «Весы», после обеда отправился к Сереже. Тот кончил свою статью, ждет Нину Петровскую{870}. Теперь я знаю, как зовут сапуновского Амура, — Чурикин. Он написал в «Весах» статью о моск<овском> балете, описывая красоту танцоров с красноречием настоящей тетки{871}. Café, оказывается, открывается только 8-го. Сомова не дождались и пошли втроем в Рейтер. Скука в этом café адская. Меня ангажировал Толстой, знакомя со своей дамой и делая художественные справки. Пошатавшись по Невскому, встретив Аргутинского из Алекс<андринского> театра; пошли к Дягилеву. Там вся комиссия была в сборе: Шаляпин, Головин, Санин и т. д. Шаляпин интересен, хотя и похож на Гогу Попова. Смешон и остроумен. Говорит, что у баритона Смирнова такое лицо, будто он им несет яйца. Оставшись втроем, беседовали о Наумове, о любви, о журнале, о моей музыке. Дягилев завтра не едет в Москву, а прямо в воскресенье или понедельник в Венецию. Что же Виктор-то нейдет ко мне? я сам о нем соскучился, хотя это — не passion, a intrigue[277] и желание добра Нувелю, или, м<ожет> б<ыть>, Дягилеву? Сам же я все без романа, пронзенный платонически Козлом, мечтая о московских. Очень надеюсь, что с Мейерхольдом приедет Сапунов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});