Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник

– Но ведь у каждой из вас есть и наряды, и украшения – жемчуга, цветы…

– Голову украсим, а себя чем прикроем? Старьем, что ли? Нет уж, нечего позориться.

– Хозяйкам обновы, а тебе ничего, – засмеялся Симэнь, – вот отчего ты и не в духе, болтушка. Ну, ладно, не тужи. Позову портного. Дочке будет шить, а заодно и вам. Каждой по парчовой безрукавке и по атласной кофте с юбкой.

– Меня с ними не равняй, – заявила Чуньмэй. – Мне надо будет еще белую шелковую юбку и ярко-красную парчовую безрукавку на подкладке.

– Если б тебе одной, а то и дочь запросит.

– Да не будет она просить! У нее и так есть. Это у меня надеть нечего.

Симэнь взял ключи и пошел наверх. Он вынул атласу на пять кофт и юбок, парчи на две безрукавки и кусок белого шелку на два халата. Ярко-красные парчовые безрукавки предназначались только для дочери Симэня и Чуньмэй; служанки Инчунь, Юйсяо и Ланьсян должны были удовлетвориться ярко-красными кофтами из отделанной золотом парчи и голубыми длинными юбками. Симэнь опять позвал портного Чжао и передал ему материал на семнадцать обнов. Кусок желтого ханчжоуского флера пошел на изготовление поясов.

Довольная Чуньмэй целый день угощала Симэня вином, но оставим их вдвоем.

Итак, прибыли Юэнян и остальные жены в гости к Цяо. Надобно сказать, что жена Цяо пригласила в тот день жену ученого[614] Шана, из соседей – жену цензора Чжу и сватьюшку Цуй, двух племянниц – Дуань Старшую и жену У Шуньчэня, Чжэн Третью. Для услаждения пирующих позвали двух певиц.

Услышав о прибытии Юэнян и остальных жен Симэнь Цина, госпожа Цяо вышла к парадным воротам и проводила их во внутреннюю залу, где во время приветствия называла Юэнян «тетушкой», Цзяоэр – «тетушкой Второй» и так каждую по старшинству, пока не дошла до супруги У Старшего. После того как она представила прибывших женам ученого Шана и цензора Чжу, начались взаимные приветствия. Низким поклоном встретили жен Симэня племянницы хозяйки – Дуань Старшая и Чжэн Третья. Наконец гостьи заняли свои места.

Подали чай. Появился сам господин Цяо и, раскланиваясь, поблагодарил прибывших за подарки. Хозяйка пригласила всех в свои покои, где они сняли верхнюю одежду и стали пить чай. Каких только изысканных сладостей не было на изящно сервированном столе! Воздушные пирожные и пирожки с фруктовой начинкой, сладкое печенье и всевозможные фрукты.

Кормилицу Жуи и Хуэйсю угощали в отдельной комнате, где они смотрели за Гуаньгэ.

После чаю гостьи вернулись в залу. Кругом на ширмах красовались павлины, на тюфяках пестрели лотосы. Посредине стояли четыре стола. Юэнян усадили на почетное место, за ней расположились супруги ученого Шана, У Старшего и цензора Чжу, Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, Ли Пинъэр и госпожа Цяо. За столом рядом сели Дуань Старшая и Чжэн Третья. Сбоку встали прибывшие от ученого Шана певицы.

Начался обед. Подали блестящего, как хрусталь, гуся, и Юэнян одарила поваров двумя цянями серебра. Потом на столе появились вареные свиные ножки, и Юэнян выложила еще цянь. Столько же вручила она поварам и после жареной утки. Госпожа Цяо наполнила чарки и поднесла сперва Юэнян, потом жене Шана.

Юэнян вышла из-за стола и удалилась переодеться. За ней последовала Мэн Юйлоу. В хозяйкиной спальне Жуи присматривала за Гуаньгэ. Он лежал на тюфячке. Когда рядом с ним положили новорожденную семьи Цяо, Чжанцзе, младенцы сразу потянулись друг к дружке ручонками и начали резвиться, чем привели в восторг Юэнян и Юйлоу.

– Ну, чем не пара, а? – воскликнули они.

Тут в спальне появилась старшая невестка У.

– Тетушка, полюбуйтесь-ка, что за парочка! – позвали ее обе женщины.

– Что за прелесть крошки! – восхищалась тетушка У. – Как ножонками сучат, а ручонками-то что выделывают! До чего ж похожи на молодую чету!

В комнату вошла госпожа Цяо, а за ней и остальные гостьи. Услышав, что сказала жена У Старшего, госпожа Цяо заметила:

– Мы, почтенная сударыня, не смеем даже мечтать о соединении узами родства со столь именитым родом, – она обернулась к Юэнян, – который имеете честь представлять вы, тетушка.

– Напрасно вы так говорите, сударыня! – отвечала Юэнян. – Давайте лучше не будем разбирать, кто такая моя сестрица или госпожа Чжэн. Я была бы не против породниться с вашим домом, и мой сын, полагаю, не унизит престижа вашей барышни.

– А ты что скажешь, сестрица? – толкнув Пинъэр, спросила Юйлоу.

Пинъэр молча улыбалась.

– Если вы не согласитесь, свашенька Цяо, я на вас обижусь, – заявила госпожа У.

– Но хватит скромничать, соглашайтесь же! – уговаривали госпожу Цяо жена ученого Шана и жена цензора Чжу. – А то вы ставите почтенную госпожу У в неловкое положение. Чжанцзе ведь родилась в одиннадцатой луне?

– А мой сын в шестой луне двадцать третьего дня, – сказала Юэнян. – Значит, на пять месяцев старше. Чем не пара!

И гостьи, не дожидаясь договоренности обеих сторон, подхватили госпожу Цяо, Юэнян и Пинъэр и повели их в залу, где по обычаю у каждой из них было отрезано по куску от полы. О помолвке сообщили господину Цяо. Он поднес на блюде фрукты и три куска красного шелку, потом налил каждой по чарке вина. Юэнян велела Дайаню и Циньтуну тотчас же доложить Симэню, и тот прислал два жбана вина, три куска атласу, мотки красного и зеленого шелка, выделанные из золотых нитей цветы и четыре короба фруктов и сладостей. Сватьи украсили себя красными цветами. Пир продолжался.

Загорелись узорные свечи и раскрашенные фонари. Залу наполнил благоуханный аромат. Певицы радостно улыбались, и в обрамлении алых уст сверкали белизною зубы. Они взяли в руки лютню и цитру, и, нежно коснувшись струн, запели цикл романсов на мотив «Бой перепелов»:

Там зимородки на гардинах,И утки глядят со стрехи,Там шторы в блестящих павлинах,В священных цветах тюфяки,Колышется газовый полог…Курильница-утка дымится,Светильники блещут парадно,У окон – парчовые лица, —Хоромы министра обрядов.Он зять государя, он молод.

На мотив вступления к «Лиловому цветку»:

В шатре правитель знатный,Меня к нему зовут.У стражника булатныйКлинок из царства У.Обласкан гость высокий,В дворцовый вхож уют.Искусницы-красоткиВокруг него поют.Все вычурно и броскоВ распахнутом дворе,Бьют кастаньеты жесткоВ ритмической игре.Размытый, будто снитсяСвирели Шуня всхлип,[615]Красавиц вереницыК гостям склоняют лик.И лютни серебристы –Напев любви журчит,И яшмовые кистиЛаскают струны цитр.

На мотив «Листья пальмы золотой»:

Вижу я пламя светильников ясное,Пенится в кубках вино бесподобное,Как величав, как изыскан прекрасный мой!В тень притаюсь, налюбуюсь я допьяна!На мотив «Шуточной песенки»:Уж пять возрождений прошло,А мне все забвений нет.Бурьяном веков поросло.Хронометр – дробь кастаньетГде ива с твоим жеребцом?Иссохла – другие растут.Где встретиться с милым лицомМеж новых любовных пут?Во сне горы Солнца вершиной-резцомПрорезали пленку туч,И ливень явился бессмертья гонцомВ ущелье с небесных круч.

На мотив «Алеет персик»:

Юйсяо[616] сдула персика цветок…И в сладких лепестках не ждет разлада,Но от безвольных слез промок платок,И щеки обагрились – вот расплата!Юйсяо ведь всего шестнадцать лет,Невестою не принимала сватов.Привил юнец меж ног пиона цвет,Бутона пленку не срастить обратно.Призыв весны воспламенит сильней,Не смыть водой, не остудить в вине!На мотив «В трех ведомствах обители умерших»:Во мне бурлит источник счастья.И хлещут слезы окаянно!Я необузданная в страсти –Нежнейшая – цветок Лояна,[617]Я так бесхитростно правдива,Я так насмешливо глумлива.Тиха душа моя, пуглива,Отчаянна, красноречива.Мой голос иволгою свищет,Мой говор грубый режет слух.Лишь вырвав стебель с корневищем,Познаешь мой умерший дух.

На мотив «Плешивый малый»:

Он и на дне девицу сыщет,И в облаках.Таращит на меня глазища,Вгоняет в страх.Шутник он лихой и проказник –Ученый муж.Меня разыграл он и в праздникСорвал свой куш.

На мотив «Властитель эликсира бессмертия»:

Приманить Гунсунь Хуа[618] – бесплодная цель,Он кичливый придворный мудрец.Расшумелся вельможа в Восточном дворце,И актеров прогнал под конец.Драгоценные кубки аж вдребезги бьет,Топчет оземь парчовые шторы.Там светильников яркий прощальный полет,Под мечом и зловещим и скорым.

Заключительная ария: