Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлинский насмешник

Да,

Уговаривали пылкоЖены мужа своего,Он же, с тихою улыбкой,Не сказал им ничего.

Умолкла старая наставница. Настал черед матери Ван. Юэнян, Цзяоэр, Юйлоу, Цзиньлянь, Сюээ, Пинъэр, дочь Симэня и Сяоюй хором восславили Будду, и мать Ван перешла к напевному псалму:

Восемь жен все расстилались пред мужем,чтобы в жизни держать при себе.«Поступать так жестоко не нужно,Не предай нас злосчастной судьбе!Малым детям готовишь ты слезы,Их страданья нет силы снести!Ты поверь, уходить – несерьезно,Можно дома заветы блюсти.Обрекаешь на тяжкие муки!Нас лишения ждут впереди!Лучше смерть, чем безвестность разлуки!Не бросай посредине пути!»Льнет к супругу жена, сын – к родителю.В свете горше не сыщешь обители!Поет на мотив «Золотые письмена»:Восемь жен, глаза все выплакав почти,Умоляли мужа жить в семье родной,Не блуждать напрасно горною тропой,Ведь и дома можно заповеди чтить.

И отвечал им муж так: «Премного благодарен вам, жены мои! Когда я умру и отойду в царство тьмы, тогда вы и замолите мои грехи, а теперь, прежде чем предстать пред Владыкою ада, мне хотелось бы выпить с вами чару вина». Пока они пили вино, у Чжана родился план. «Жены мои! – обратился он к ним. – Поправьте светильник, прошу вас». Жены нечаянно задули свет и побледнели от страха. Тогда богач Чжан крикнул: «Служанка! Сейчас же зажги свет!» Меж тем он выхватил стальной меч и до смерти напугал своих жен.

Псалом:

Чжан светильник опять зажигает.«Кто его и зачем потушил, –Своим женам мечом угрожает, –Чтоб навеки я мертвым почил?Кто же автор коварной затеи?Овладеть захотела добром?!Не сберечь тебе, курочка, шеи!»В страхе все, как одна, ввосьмером.«Государь наш, вы гнев свой умерьте,Милосердно даруйте нам жизнь!Ты видал, мы тушили все вместе,По-злодейски ты точишь ножи!Всех нас вместе, подряд, уничтожь скорей,Адский пламень владеет душой твоей!»

Богач усмехнулся и обратился к женам: «Вы потушили светильник предо мной, живым, и тут же стали отрекаться. Да разве после этого вы почтете своим долгом молиться за мои грехи, когда я уйду в мир иной? Неужто думали, что меня, достойного мужчину почтенных лет, вам, бабам, вот так легко удастся провести? Смешно!» Жены смолкли, ни слова не сказав в ответ. А Чжан, познав, что знатность и богатство – плод подвигов, свершенных в предшествующей жизни, позвал тотчас же мальчика слугу. «Повозки нагрузи, – сказал, – благовониями и маслом, рисом и лапшой, закусками и овощами. И не забудь положить серебра. Я ухожу в горный монастырь Желтой сливы молиться, жертвы приносить и проповеди слушать».

Поет на мотив «Золотые письмена»:

«Жены, истина любви в моих словах.Брахма[602] страсть, богатство – все презрел,И божественные сущности прозрел,Слился с миром и прославился в веках».

Итак:

Уходит ныне в монастырь богач,Родные, близкие – все в горький плач.

Мать Ван умолкла.

– Вам бы передохнуть да перекусить, досточтимые наставницы, – обратилась к монахиням Юэнян.

Она вызвала Сяоюй и велела ей принести четыре блюда овощей, два блюда солений и блюда со сладостями: сахаром, хрустящим печеньем, круглыми хлебцами и жареными лепешками, потом пригласила старшую невестку У, золовку Ян и матушку Пань составить монахиням компанию.

– Благодарю, я сыта и больше не могу, – отвечала госпожа У. – Пригласи лучше золовушку Ян. Ведь она, родимая, постится.

Юэнян разложила на позолоченные тарелочки сласти и подала сперва наставнице, потом золовке Ян.

– Откушайте за компанию с наставницами, – уговаривала ее хозяйка.

– Помилуй меня, Будда! – взмолилась Ян. – Я сыта, не могу больше. Да здесь какие-то жареные кости. Нет, нет! Уберите, сестрица! Еще проглотишь ненароком скоромное.

Все расхохотались.

– Да что вы, матушка, это же монастырские соленья, – объяснила Юэнян. – Кушайте, не бойтесь. Они только на вид как мясо.

– Ну, ежели постное, можно отведать, – согласилась Ян. – В глазах у старухи рябит, вот мясо и померещилось!

Только они сели за трапезу, в комнату вошла Хуэйсю, жена Лайсина.

– А тебе чего тут нужно, вонючка проклятая? – в упор спросила ее Юэнян.

– Я тоже хочу проповедь послушать, – отвечала Хуэйсю.

– Ведь ворота заперты. Как ты сюда попала? – не унималась Юэнян.

– Она на кухне была, – пояснила Юйсяо. – Печь тушила.

– То-то вижу, чумазая какая! – проговорила хозяйка. – И засаленная вся, как барабанная колотушка, а туда же – проповедь слушать!

Собравшиеся снова уселись вокруг монахинь. Служанки убрали посуду и начисто вытерли стол. Юэнян поправила свечи и воскурила благовонные палочки. Монахини ударили в гонг и продолжали напевно:

И начал богач Чжан жизнь праведную в горном монастыре Желтой сливы. Целыми днями простаивал на коленях, вникая в смысл Писания, а по ночам погружался в сидячую медитацию. Заметил его Четвертый Патриарх чаньский наставник,[603] и понял: необыкновенный это человек, быть ему истинным послушником Будды – на роду написано. Спросил Патриарх, из каких краев пожаловал, как прозывается. Ответил ему Чжан и поведал свою историю: «Ваш скромный ученик оставил богатства и жен своих и навсегда ушел из мира». И взял его Патриарх себе в послушники. Днем заставлял деревья сажать, а ночью – рис рушить. Так в трудах тяжких провел он шесть лет. Подвиг его поразил и Высокочтимого Ведану[604] стража учения Будды, и Четвертого Патриарха. Он-то и велел Чжану найти пристанище и покой. Приобщив его к Трем сокровищам, он вручил Чжану рясу, травяной плащ от дождя и причудливо изогнутый посох и направил его к берегам Мутной реки, где бы мог он вселиться в утробу, родиться вновь и обрести жилище. «Пройдет три сотни и шесть десятков дней, и созреет плод, – говорил Чжану Четвертый Патриарх. – Ты уже стар и обветшала келья твоя. Ты уж не сможешь распространять сокровенный закон, не сумеешь обратить в веру новых чад…»

Монахини довели рассказ о деяниях богача Чжана до Драгоценной девы и ее тетушки. Те стирали белье на Мутной реке, когда к ним приблизился монах и попросил приют, но они промолчали. Тогда старец бросился в реку…

Тут Цзиньлянь, давно уже клевавшая носом, ушла спать, чуть погодя удалилась и Пинъэр. Ее позвала Сючунь, потому что проснулся ребенок.

Остались Цзяоэр, Юйлоу, матушка Пань, Сюээ, золовка Ян и госпожа У. Они дослушали рассказ до того самого момента, когда из реки выудили рыбу. Ее проглотила дева и понесла, и ходила девять месяцев.

Мать Ван запела на мотив «Резвится дитя»:

Людям неведомо, странная вещь!Эта – пришедшая с Запада весть.Чудная сущность вселилась во чрево –Железноликим беременна дева.Чудо зачатья – не брачное дело.Корень – где свет достигает предела.Там, за Куньлунем – в безбрежном эфиреБудда Амида[605] радеет о мире.

Вошла Драгоценная дева к тетушке и говорит: «Что же такое случилось? Мы белье стирали. Старец попросился приютить его и почему-то бросился в реку. Я так напугалась! А потом съела персик бессмертия, и теперь меня раздувает. Каюсь, во чреве моем зреет плод».

Да,

Во чреве Девы-матери плод странного зачатия.Слезами умывается и в страхе ждет несчастия.

Как сказано стихами:

Откуда взялся этот плод, увы, не мнимый?Как быть? Молчит она, раскаяньем томима –На первый месяц показалася роса,Второй – вдруг затуманилась краса,На третьем – жилки заалели кровяные,Четвертом – выступили формы костяные,На пятом месяце уж стал понятен пол,Шесть полостей сформировались на шестом,Семь дыр проткнул седьмой иглою острой,[606]А на восьмом обрел плод человечий образ.Девятый месяц – вызрел долгожданный плод,Готова Дева-мать свой распахнуть живот.

Пятый Патриарх вселился в материнскую утробу, дабы спасти людей, а посему никто среди живущих не должен огорчаться. В древности, чтобы на землю снизойти, Будда в смертную утробу поселился и так явился в этом мире. Потом родившую Его вознес в Небесные чертоги.

Так будды светозарный дарВ утробу смертную проник,Так вызрел Пятый Патриарх,Спасителем явился в мир.

Тут Юэнян заметила, что исчезла дочь Симэня, а невестка У спит на ее постели. Зевала золовка Ян. Догоравшие свечи едва-едва мерцали.