История нравов России - Виталий Поликарпов

Домострой ориентирован на прошлое и замкнут на тот общественный быт, с которого и был «снят» как образец «праведного жития». До его появления, например, знатные женщины имели сравнительно широкие права и играли заметную роль в политических событиях; теперь же: «домашнее затворничество женщин стало в конце XVI — начале XVII веков отличительной чертой домашнего быта российской феодальной знати и именитого купечества» (216, 21). Княгини и боярыни не имели права ездить в гости, посетить церковь, даже просто выйти из дома без ведома мужа; они были обречены вести «теремный образ жизни». Домострой освящен авторитетом веры и Бога, он накладывает отпечаток на нравы допетровской эпохи. Так, поскольку родственниками в России считались люди, имевшие родство, начиная с 7 колена, постольку греховной объявлялась интимная связь с родственниками даже в виде объятий или танцев, когда они «приводили к высшему пику наслаждения» (85, 17). Следует помнить, что мерой цивилизованности, мерой благородности нравов служит отношение мужчины к женщине, а они в московской старине были весьма жестокими и грубыми. Мы уже не говорим о «площадных обхождениях» в среде старинного высшего света, когда словом оскорбляли князья, бояре и думные дьяки друг друга, что вызвало рост непомерного сутяжничества, когда появился «Тайный приказ», занимавшийся розыском по делам, связанным со «словом и делом» (90, 349; 225, 125; 323, 193). Нравы, рожденные в среде старомосковского высшего света XVII столетия, надолго сохранятся в России, несмотря на облагораживающее влияние западноевропейской культуры и нравов.

Во времена Алексея Тишайшего западное влияние на русскую жизнь и ее нравы осуществлялось по двум каналам: иностранная книга в виде романа, а затем и научного или публицистического трактата и иностранец в качестве сначала военного инструктора, а потом учителя и гувернера. При Петре Великом появился третий канал — непосредственное знакомство русского общества с Западом благодаря путешествиям за границу (достаточно вспомнить путешествия боярина Б. Шереметева, дипломата П. Толстого), обращавших внимание на нравы Польши, Австро — Венгерской империи, Венеции, Милана и других городов Европы (25, кн. V, 87; 196). В эпоху петровских преобразований новые нравы стали распространяться прежде всего в высшем свете.

Здесь необходимо учитывать то, что верхний слой дворянства, в котором потонули остатки боярства, в эпоху становления Российской империи представляет собой слияние представителей родословного боярства (князья Голицыны, Долгорукие, Репнины, Щербатовы, Шереметевы, Головины, Бутурлины), провинциального дворянства (Ордин — Нащокин, Неплюев), «убогого шляхетства» и слоев «ниже шляхетства» (Нарышкины, Лопухины, Меньшиковы, Зотов), холопства (Курбатов, Ершов и др.), иноземцев (Шафиров, Ягужинский, Остерман, Брюс, Миних, Геннинг и др.). По этническому составу верхний слой дворянства был весьма разнообразным — в него входили служилые люди из московского государства, из татарских орд, из кавказских народов, особенно грузин (из всех 250 существовавших на Руси княжеских фамилий 56 % составляли грузинские князья), из поляков, немцев, литовцев и др. (121, т. IV, 66–67; 114). Среди высшего света времен Петра Великого многие из иноземцев были образованными людьми, они не порывали связей с западноевропейским миром, своим уровнем цивилизованности и заслугами кололи глаза «невежественному и дармоедному большинству русской знати» (12.1, т. IV, 217).

Так как в первую половину XVIII столетия было очень мало школ, то русских дворян массами посылали за границу для обучения. Их ум оказался неподготовленным к восприятию западноевропейской цивилизации, поэтому они, осваивая нравы, порядки и обстановку европейского общежития, не различали «див культуры от фокусов и пустяков» (В. Ключевский), не выделяли существенное в море непривычных впечатлений (это не значит, что все были такими; встречались и самородки типа П. Толстого). Все это нужно учитывать для понимания тех нравов, которые складывались в эпоху петровских реформ, когда новый покрой платья, парики, бритые бороды, ассамблеи ставили целью преобразить русских людей снаружи и внутри по подобию просвещенных европейских народов.

Высший свет тогда был очень пестрым по своему составу и уровню культуры, он отличался примитивной грубостью и невзыскательностью своих запросов. После тяжелого труда сподвижники Петра Великого старались найти отдых в шумной пирушке, чтобы забыться. «По наследованной от предков привычке немалое значение в этом отдыхе имело «питие непомерное», а по усвоенному с иноземных образцов обряду развлечение обставлялось новыми западными формами» (124, 614). Здесь старое, дедовское, причудливо смешивалось с новым, иноземным, создавая причудливую смесь нравов, в которой московское «варварство» уживалось с европейским «политесом». Так, приближенные Петра должны были вести широкую жизнь с приемами, пирами и весельем, на которых старались ввести вельможный тон и манеры французского дворянства, но иногда Государь смешивал бал с матросской попойкой (только к концу жизни приучил себя не смешивать их).

На приемах и балах в домах представителей высшего света молодые люди, побывавшие за границей и вкусившие всю прелесть тогдашней европейской цивилизации, уже не только вкушают яства и пьют вина и водку, но спешат к танцам и стараются быть галантными с дамами, ведут беседу на прекрасном французском языке. Этому способствовала переведенная и напечатанная по приказу царя книжка «Юности честное зерцало, или показание к житейскому обхождению, собранное от разных авторов». Идея этой книжицы заключается в том, чтобы преподать правила поведения в обществе для достижения успехов при дворе и в свете. Первое общее правило — ни в коем случае не быть похожим на деревенского мужика, а шляхетство достигается тремя благочестными поступками и добродетелями: приветливость, смирение и учтивость. Затем следовали полезные для молодого русского шляхтича наставления: «повеся голову и потупя глаза на улице не ходить и на людей косо не заглядывать, глядеть весело и приятно с благообразным постоянством, при встрече со знакомыми за три шага шляпу снять с приятным образом, а не мимо прошедше оглядываться, в сапогах не танцевать, в обществе в круг не плевать, а на сторону, в комнате или в церкви в платок громко не сморкаться и не чихать, перстом носа не чистить, губ рукой не утирать, за столом на стол не опираться, перстов не облизывать, костей не грызть, ножом зубов не чистить, руками по столу не колобродить, ногами не мотать, над пищей, как свинья, не чавкать, не проглотя куска не говорить, ибо так делают крестьяне». Чтобы стать придворным и иметь успех в свете, молодой шляхтич должен быть «обучен языкам, конной езде, танцам, шпажной битве, красноглаголив и в книгах начитан, уметь добрый разговор вести, обладать отвагой и не робеть при дворе и государе». Все направлено на то, чтобы дворянин мог стать лощеным светским фатом и придворным пройдохой. В заключение перечислены 20 добродетелей, долженствующих украшать благородных девиц. Особенно любезны были «младым отрокам» советы не говорить между собой по–русски, чтобы не поняла прислуга и их можно было отличить от незнающих болванов, со слугами не общаться, обращаться с ними недоверчиво и презрительно, всячески их смирять и унижать. Немецко–дворянское «Зерцало» после смерти Петра Великого использовалось для возможно наиболее резкого обособления господствующего сословия от других сословий, особенно крестьян и холопов (в высшем свете господствуют немецкие и французские по преимуществу, а в низших сословиях — старорусские, полуазиатские нравы и обычаи, связанные с городской и сельской культурами).

Под влиянием иноземной моды (в Европе с 1350 года по 1880 года утвердилось царство моды, причем оно явилось весьма многоликим — бургундская, французская, итальянская, испанская, английская, турецкая и пр.)[5], новых вкусов и модного воспитания к первой половине XVIII столетия нравы высшего света получили своеобразный отпечаток. Перед нами модный свет столичных и губернских городов, в котором представители праздного сословия оттачивают знание французского языка и занимаются чтением легкого романа. И если в самом начале это чтение служило средством занять скучающую лень, то потом оно превратилось в моду, в требование светского приличия, в условие благовоспитанности, причем читали все без разбору: и историю Александра Македонского по Квинту Кур–цию, и роман «Жиль — Блаз» и пр. Писатель А. Болотов говорит, что именно с половины века, «с середины царствования Елизаветы, вместе с карточной игрой и вся нынешняя светская жизнь получила свое основание и стал входить в народ тонкий вкус во всем» (120, 185). Несколько позже французский посол Сепор, подметив под внешним лоском петербургского света некоторые остатки старинных нравов, изумляется успехам, каких достигло высшее общество в усвоении иноземной культуры: «Все, что касается до тонкости обращения и до светских приличий, усвоено петербургским обществом в совершенстве» (120, 185). Это значит, что дворянский бомонд получил светский блеск взамен старой выправки казармы (не следует забывать, что при Петре Великом ценился дворянин–артиллерист, что все общество строилось по военному образцу, что характерными были матросские пирушки), что начала развиваться эстетическая восприимчивость и чувствительность. Представители высшего света кажутся весьма слабонервными, ибо они в любом случае плачут, например, высокопоставленный граф И. Чернышев плачет радостными слезами от умиления, с которым костромские дворяне встретили императрицу; он также со слезами вспоминал Петра Великого и говорил, что это «истинный бог был на земле при наших предках».