История нравов России - Виталий Поликарпов

Надо сказать, что расчетливые царедворцы и вельможи не обманулись в своих ожиданиях. В день венчания Павел I наградил чинами и орденами более 600 человек, а 109 лиц получили имения, насчитывающие в сумме более 100 тысяч душ мужского пола. В «Сказании о венчании на царство русских царей и императоров» подчеркивается, что «в таком обширном размере милости никогда не давались как прежде, так и впоследствии» (248, 42). Опальные придворные и знаменитейшие особы ссылались в свои поместья, отстранялись от должностей, их место занимали другие лица, например были призваны ко двору известный поэт Г. Державин и И. Лопухин, пожалованный в сенаторы. Придворная жизнь шла своим чередом со всеми ее соблазнами и счастьем временщиков. Тот же честнейший сенатор И. Лопухин пишет: «Что же сказать о жизни придворной? — Картина ее весьма известна — и всегда та же, только с некоторою переменою в тенях. Корысть — идол и душа всех ее действий. Угодничество и притворство составляют в ней весь разум, а острое словцо — в толчок ближнему — верх его» (99, 87).

Особенностью Павла I было то, что его поведение (как и принятие решений) было непредсказуемым, оно не поддавалось никаким попыткам усмотреть здесь какие–либо причинно–следственные связи. Тогда–то и проявилась любопытная закономерность социальной психологии — вначале напуганные люди стали веселиться (терять им ведь было все равно нечего). «Современники рассказывают, — пишет В. О.Ключевский, — что не только на частных, но и на придворных балах никогда так не веселились и не дурачились, как. в последние месяцы царствования Павла» (120, 235).

Действительно, по распоряжению императора было выстроено за весьма короткое время здание Михайловского замка из гранита, кирпича, облицованного мрамором, где крыша была из чистой меди, подоконники мраморные, обитые деревом стены покоев украшены прекрасными картинами. Саксонский посланник при дворе Павла I так характеризовал архитектуру этого дворца, внушающую трепет: «У дворца было имя архангела и краски любовницы» (311, 72). По преданию, фаворитка Павла I княгиня А. Гагарина явилась однажды при дворе в перчатках красноватого цвета. В этом дворце императору было суждено прожить 40 дней перед убийством его знатными заговорщиками. И если восшествие на престол Павла I воспринималось как вторжение супостата, то его смерти радовались, подобно изгнанию неприятеля (восторг этот проявляло преимущественно дворянство). Моментально изменилась мода в одежде, прическах и экипажах: произошел как бы возврат к екатерининским временам; общество испытывало ребяческую радость, ибо было покончено с милитаризованным придворным бытом и управлением империей.

По воцарении Александр I, выросший в атмосфере придворных интриг, роль императрицы в большом дворе оставляет за матерью, а не женой. Вся его личность с ее неуловимостью и неустойчивостью в отношении к придворным и вельможам, которыми он пользовался для достижения своих целей, сформировалась под влиянием петербургского и гатчинского дворов. Внешний блеск двора, его условная величественность и салонное изящество, доведенное до уровня художественной картинности, не могли скрыть от него крайнюю распущенность нравов, разгул мелких интриг и корыстных происков, низость характеров и отношений, цинизм хищений и произвола. А. Е.Пресняков пишет: «Он видел императрицу окруженной «людьми, которых не желал бы иметь у себя и лакеями», а в их руках — власть над обширной империей…» (212, 152). Позднее, при восшествии на престол, Александр I объявит в манифесте намерение, даже «обязанность управлять по законам и по сердцу Екатерины Великой». Подписывая этот манифест, он подчинялся и стереотипам екатерининской эпохи, и условиям момента реакции против павловских «новшеств». Однако император–красавец был глубоко убежден, что двор его бабки с присущим ему французским ветрогонством, интриганством и пороками, в том числе и азартными играми, испортил воспитание во всей империи. Его симпатии находились на стороне гатчинского двора с характерными для него прусской дисциплиной и немецкими нравами[4].

Вполне естественно, что склонность Александра 1 к прусскому патриархальному монархизму оказала влияние на сменившего его Николая I. К тому же двор родителей Николая I находился под сильным немецким влиянием благодаря вюртембергскому родству императрицы, голштинскому наследству и прусской ориентации Павла. Новый император после подавления восстания декабристов проводит весьма жесткую политику и ссылается при этом на дорогие ему заветы «отца» — Фридриха — и брата Александра. «В русскую придворную среду и вообще в петербургское «высшее» общество входит с этих пор, все усиливаясь, немецкий элемент». (212, 250).

И при дворе Николая I велись интриги, причем здесь они проявляются наиболее ярка по сравнению с дворами других европейских монархий. Французский путешественник и литератор Астольф де Кюстин в своей известной книге «Николаевская Россия» пишет об этом так: «Повсюду, где есть двор и придворные, царят расчетливость и интриги, но нигде они так явственно не выступают, как в России. Российская империя — это огромный театральный зал, в котором из всех лож следят лишь за тем, что происходит за кулисами» (144, 86). Затем он подчеркивает азиатскую роскошь, господствующую при императорском дворе. Маркиз А. де Кюстин описывает ошеломляющее впечатление, произведенное на него церемонией венчания по греческому обряду великокняжеской пары — герцога Лейхтенбергского и внучки Павла I. Великолепие дворцового торжества, в котором придворная лесть бросалась всем в глаза, усиливалось блеском церковной службы. Золотом и драгоценными камнями сверкали не только одежды священнослужителей, но и стены и плафоны церкви, не говоря уже о сокровищах костюмов придворных. Пение хора без аккомпанемента сравнимо с церковным католическим пением (здесь для наибольшей свежести и чистоты звучания сопрановые и альтовые партии поручались кастратам) в святую неделю в Риме, в Сикстинской капелле. Все поражает даже самое непоэтическое воображение: «Это зрелище напоминает фантастические описания из «Тысячи и одной ночи». Оно захватывает, как восточная поэзия, в которой ощущение служит источником чувства и мысли» (144, 100).

Через полтора десятилетия о возрастающей роскоши двора будет писать в своих воспоминаниях фрейлина А. Ф.Тютчева: «Дворцовая прислуга теперь живет более просторно и лучше обставлена, чем в наше время жили статс–дамы, а между тем наш образ жизни казался роскошным тем, кто помнил нравы эпохи Александра I и Марии Федоровны» (275, 31). И далее она подчеркивает пышность и блеск двора при императоре Александре II.

Известный французский писатель Теофиль Готье, посетивший Россию в 1865 году и удостоившийся приглашения на один из придворных балов, признался, что ему пришлось исчерпать все богатство своего языка для описания этого празднества. Английский посланник, лорд Лофтус, так описывает в своих «Мемуарах дипломата» блестящий период жизни двора Александра II: «Двор блистает и поражает своим великолепием, в котором есть что–то, напоминающее Восток. Балы, с их живописным разнообразием военных форм, среди которых выделяется романтическое изящество кавказских одеяний, с исключительной красотой дамских туалетов, сказочным сверканием драгоценных камней, своей роскошью и блеском превосходят все, что я видел в других странах» (198, 562).

Роскошь императорского двора, и соответственно, субсидии на него постоянно возрастали при следующих двух царях — Александре III и Николае II; в начале XX века на содержание двора по государственному бюджету отводилось 16 миллионов рублей (132, 165). И в то же время происходило разложение нравов, достигшее своей кульминации к концу царствования Николая П. С. Мельгунов в своей брошюре «Последний самодержец» пишет: «Выродившаяся среда — это только слабый термин для определения того действительно невыразимого смрада, который окутывал монархию последних лет… Распутиниа–да лишь увенчивала собой разложение и вырождение голып–тин–готторпской династии… Прочтите книгу Иллиодора — ведь это сплошной ужас, какая–то мерзость запустения, в которой пребывали придворная челядь и чиновничья сферы до момента свержения старого режима» (164, 6). Здесь проявилась рабская и корыстная психология одних, убожество и кретинизм других и все они отвернулись от недавно обожаемого монарха, которому демонстрировали при дворе свою верность.

В данном случае просматриваются интересные параллели между концом старого королевского режима во Франции и гибелью российского самодержавия в нравственно–психологическом планах поведения монархов и их придворных. Знаменитый писатель С. Цвейг в своем известном романе «Мария Антуанетта» дает психологические портреты и нравы придворных, которые во многом подобны ситуации при дворе последнего российского самодержца. Людовик XVI и Мария Антуанетта по своим индивидуальным качествам не отвечали требованиям эпохи и общества, они проявляли пассивность, когда нужно было проявить волю, силу духа, инициативу, найти союзников; поэтому они были обречены. Так, хотя Людовик XVI не был ни тираном, ни злым или подлым человеком, против него выступили практически все слои общества. Его ближайшие родственники, стремясь захватить власть, занимались коварным интриганством, придворная аристократия не уважала своего короля и королеву, даже крестьянство с присущим ему монархическим чувством, измученное нескончаемыми налогами, утратило почтение к власти монарха.