Милые обманщицы. Бессердечные - Сара Шепард

– Как думаешь, почему мама так хотела услышать от тебя, что Йен виновен? – спросила Спенсер.

Пожав плечами, Мелисса потянулась за своей сумочкой Foley + Corinna, лежавшей на заднем сиденье.

– Может, почувствовала, что я что-то недоговариваю, и пыталась добиться правды. Хотя… – Она на мгновение смутилась.

– Что… хотя? – допытывалась Спенсер.

Мелисса пожала плечами, давя большим пальцем на логотип «Мерседес» в центре рулевого колеса.

– Кто знает. Может, она просто чувствовала себя виноватой перед Эли: мама ведь никогда ее особо не любила.

Спенсер прищурилась, приходя в еще большее замешательство. Насколько она могла судить, к Эли мама относилась так же хорошо, как и к остальным ее подругам. Если кто и недолюбливал Эли, так это Мелисса. Ведь Эли увела у нее Йена.

Мелисса натянуто улыбнулась сестре.

– Сама не знаю, зачем говорю тебе все это, – беспечным тоном произнесла она и потрепала Спенсер по плечу. Потом вышла из машины.

Спенсер тупо смотрела, как Мелисса, обойдя стол с отцовскими инструментами, входит в дом. Собственная голова казалась ей выпотрошенным чемоданом, а мысли – одеждой, в беспорядке разбросанной по полу. Все, сказанное Мелиссой, было безумием. Сестра ошиблась насчет удочерения Спенсер и сейчас тоже ошибалась.

Освещение в салоне «Мерседеса» погасло. Спенсер отстегнула ремень безопасности и выбралась из машины. В нос ударила умопомрачительная смесь запахов моторного масла и дыма пепелища. В боковом зеркале «Мерседеса» на мгновение отразился чей-то темноволосый силуэт на другой стороне улицы. Спенсер даже почувствовала на себе чей-то взгляд, но, обернувшись, никого не заметила.

Девушка взяла в руки телефон, собираясь позвонить Эмили, Ханне, Арии – и рассказать им то, что только что узнала от Мелиссы. Но на экране высветилось уведомление: Одно новое сообщение.

Дурное предчувствие овладело ею.

Все подсказки, что ты получила от меня, верны, Милая Обманщица – только не в том смысле, что ты думаешь. Но я человек добрый и потому вот тебе еще один намек. У тебя под носом кроются важные тайны… а все ответы знает близкий тебе человек.

Э.

8

Ханна. Прерванная жизнь[11]

Ясным ранним утром вторника отец Ханны вел машину по узкой проселочной дороге, затерявшейся в лесных дебрях Делавэра. Изабель, сидевшая рядом с ним впереди, вдруг подалась всем телом вперед и показала:

– Вон туда!

Мистер Марин резко крутанул руль. Они свернули на асфальтированную дорогу и вскоре остановились у ворот с закрепленной на прутьях вывеской «Лечебница Эддисон-Стивенс».

Ханна обмякла на заднем сиденье. Майк, сидевший рядом, стиснул ее руку. Чтобы добраться, им пришлось полчаса поблуждать. Даже GPS-навигатор не знал, где они находятся, все пищал: «Перерасчет маршрута!» Только ни черта он не перерассчитывал. Ханна изо всех сил надеялась, что ме́ста, в которое они направлялись, вообще не существует. Ей хотелось одного: вернуться домой, свернуться калачиком в обнимку с Крохой и забыть про этот нескончаемо кошмарный день.

– Ханна Марин. На лечение в стационаре, – сказал отец сидевшему в будке охраннику в форме цвета хаки. Тот сверился с журналом и кивнул. Ворота за ним медленно поднялись.

Последние двадцать четыре часа в жизни Ханны пронеслись галопом. Все вокруг суетились, принимали решения относительно будущего девушки – совершенно не интересуясь при этом ее мнением. Словно она беспомощный младенец или несмышленый щенок. После того приступа паники за завтраком мистер Марин позвонил в клинику, которую, Ханна была уверена, порекомендовал «Э». И лечебница Эддисон-Стивенс согласилась принять Ханну буквально на следующий день. Кто бы сомневался? Потом мистер Марин позвонил в школу куратору Ханны и сообщил, что его дочь пропустит две недели занятий; если кто-то станет про нее спрашивать, она улетела к маме в Сингапур. Потом он позвонил Вилдену и предупредил, что, если кто-либо из журналистов появится в клинике, он подаст в суд на все отделение полиции. Своим следующим шагом он посеял еще большую смуту в душе Ханны, у которой и без того было неоднозначное отношение к отцу: глядя в лицо Кейт – та все еще торчала на кухне, без сомнения, наслаждаясь каждой минутой происходящего, – мистер Марин сказал, что если о пребывании Ханны в лечебнице станет известно хотя бы одному человеку в школе, виновной в этом он сочтет ее. Ханна пришла в полнейший восторг и потому не удосужилась прокомментировать, что даже если Кейт и будет держать язык за зубами, то за «Э» никак нельзя поручиться…

Отец Ханны поехал к зданию клиники. Изабель заерзала в пассажирском кресле. Ханна поглаживала аккуратно сложенные в сумочке лоскуты «Капсулы времени». Один из них принадлежал Эли, второй она нашла в школьном кафе на прошлой неделе. Ей не захотелось оставлять их без присмотра. Майк между тем вытягивал шею, пытаясь разглядеть лечебницу. Ханна не опасалась, что он может проболтаться – в отличие от Кейт. Парень получил предупреждение: если вздумает трепать языком, то будет лишен доступа к содержимому ее лифчика.

Они катили по круговой подъездной аллее. Наконец перед ними возникло величавое белое здание с греческими колоннами на втором и третьем этажах, больше похожее на особняк железнодорожного магната, чем на больницу. Мистер Марин заглушил мотор, и они вдвоем с Изабель обернулись. Отец Ханны попытался улыбнуться. Изабель сочувственно морщила губы, вытягивая их в трубочку – как делала все утро.

– А здесь красиво, – заметила она, показывая на бронзовые скульптуры и фигурно подстриженные кусты и деревья. – Как во дворце!

– Красиво, – быстро согласился мистер Марин, расстегивая ремень безопасности. – Пойду достану твои вещи из багажника.

– Нет, – запротестовала дочь. – Я не хочу, чтобы ты шел со мной, папа. И уж тем более не хочу, чтобы меня провожала она. – Ханна кивнула на Изабель.

Мистер Марин сощурил глаза. Вероятно, собирался сказать, чтобы Ханна вела себя уважительно по отношению к Изабель – как-никак та скоро станет ей мачехой, бла-бла-бла. Но Изабель тронула его за плечо своей костлявой оранжевой рукой:

– Все нормально, Том. Я понимаю.

Ханна разозлилась еще больше. Она выскочила из машины и принялась вытаскивать из багажника свои чемоданы. Привезла она с собой целый гардероб. Если ее заставляют лечь в клинику, это не значит, что она обязана расхаживать по лечебнице в больничном халате и шлепанцах Crocs. Майк тоже вылез из автомобиля. Сложив чемоданы на громоздкую тележку, он покатил ее в здание больницы. В огромном просторном вестибюле с мраморным полом пахло цитрусовым мылом – таким же, какое Ханна держала на своем туалетном столике. Стены украшали большие полотна – современная живопись маслом, в центре журчал фонтан, в глубине находилась широкая каменная стойка регистратуры. Персонал – в белых лабораторных халатах, будто в косметических салонах Kiehl’s; а на диванах пшеничного цвета сидели, смеясь и болтая, симпатичные молодые парни и девушки.

– На Алькатрас не похоже, – прокомментировал Майк, почесывая голову.

Ханна стреляла глазами по сторонам. Ну да, вестибюль впечатляющий, но это наверняка только фасад. А фланирующие здесь люди, скорей всего, нанятые актеры, как труппа шекспировского театра, сыгравшая спектакль «Сон в летнюю ночь» на ее тринадцатый день рождения – это была идея ее родителей. Ханна была уверена, что настоящих пациентов держат где-то в глубине здания, наверняка в зарешеченных собачьих конурах.

К девушке кинулась светловолосая женщина в платье-футляре цвета полыни и беспроводных наушниках.

– Ханна Марин? – Она протянула руку. – Я Дениз, дежурная медсестра. Мы рады, что ты будешь лечиться у нас.

– Я рада за вас, – холодно отвечала Ханна. Она не намерена целовать задницу этой тетке, говоря, будто счастлива у них лечиться. Не дождутся.

Дениз повернулась к Майку и виновато улыбнулась ему.

– Дальше вестибюля мы посетителей не пускаем. Вам придется попрощаться здесь, если не возражаете.

Ханна схватила Майка за руку, жалея, что он не плюшевый мишка, которого она могла бы взять с собой. Майк отвел Ханну в сторону.

– Теперь слушай, – негромко сказал он. – В твой красный чемодан я сунул тебе слоеный рулет с сыром. В нем напильник. Перепилишь решетки на двери своей палаты и смоешься, когда охранников не будет рядом. Это давний трюк.

Ханна нервно рассмеялась.

– Вряд ли здесь на дверях решетки.

Майк прижал палец к губам.

– Как знать.

К ним снова подошла Дениз. Положив руку Ханне на плечо, она сказала, что им пора идти. Майк на прощанье прильнул к губам Ханны в долгом поцелуе, жестом показал на красный чемодан, напоминая про напильник, и зашагал к выходу. Шнурок на одной из его кроссовок развязался и теперь хлопал по мраморному полу. На запястье болтался браслет школьной команды по лакроссу. Глаза Ханны застлали слезы. Они с Майком официально встречались всего три дня. Какая несправедливость!