На крыше храма яблоня цветет (сборник) - Ольга Иженякова

Кто-то из родни попробовал объектив камеры заслонить рукой, однако ученый повернулся в другую сторону и стал снимать развешанные по стенам песцовые шкуры. Тут решила вмешаться я.

– Извините, пожалуйста, – я подошла к делегации, – здесь не принято снимать.

Сразу же я стала объектом всеобщего внимания.

– Скажи русакам, – обратился ко мне хозяин, – чтобы убрали камеру и не злили Тэтамбоя. Если он рассвирепеет, а сегодня ему можно, то вся делегация здесь останется навсегда!

Я все перевела. Ученые поняли и, совещаясь, отошли в дальний угол чума, как раз к тому месту, где сидел шаман и разговаривал. Правда, они на него не обратили особого внимания. Собственно, он на них тоже.

Примечательно, но со мной хозяева старались говорить пусть и на ломаном, но русском языке, когда же в чум вошли москвичи, они все дружно, не сговариваясь, перешли на родной язык. И мне пришлось внимательно вслушиваться в разговор, к своему стыду, я язык ханты не так уж хорошо знаю. К тому же у березовских ханты довольно своеобразный диалект.

А между тем начиналось довольно интересное зрелище, на середину чума вышел наряженный сват и сказал:

– У нас есть очень хороший молодой человек, и некому шить и чинить его обувь и одежду, некому стряпать лепешки и варить уху, может быть, отдадите свою дочь-красавицу за него?

– Ну если будет ее всю жизнь кормить-поить, одевать-обувать, беречь и приумножать стадо, которое даем в приданое своей девочке, то почему бы и нет? Можно и отдать, – согласился отец невесты. – И, главное, чтобы хорошо берег ее, не выгонял на улицу в мороз, не шибко бил, особенно когда беременная или детишки малые, или это дни очищения случаются. Баба, она тепло и заботу любит. Пусть он помнит, что Нина – моя единственная и самая любимая дочь, а если обидит ее не по делу, пусть знает, на нашем стойбище завсегда хватит мужиков разобраться в случае чего…

* * *

После этих слов женщины затянули жалостливую песню про чужую суровую сторону, там северное сияние неяркое, как дома, дальнюю зимовку, где мало ягеля, а потому слабые и неторопливые олени.

В песне были слова, которые даже постороннего человека не тронуть не могли. О том, как с молодой невесткой плохо обращаются муж и свекровь, она, плача, убегает в родной чум, но тут же за ней приезжает муж и забирает ее. Отец невесты говорит жениху, чтобы берег его дочь, а потом, плача, напевает:

– Если ты мне друг, о мой дорогой зять, – постарайся понять меня, если ты мне враг – постарайся понять меня. Если ты просто так – извини…

А к утру умирает от горя и тоски…

Женщины не успели допеть, как вышла нарядная Коко, несмотря на относительно теплую для севера погоду, она обула новенькие кисы, обшитые соболем, и надела разукрашенную малицу. В этой одежде она была похожа больше на живую игрушку, чем на невесту. А на милый ободок из бисера была прикреплена фата. Признаться, я первый раз в жизни видела невесту, которой фата была очень некстати.

Но Коко считается цивилизованной и очень модной девушкой, пожалуй, самой модной в этом стойбище. Потому, видимо, и надела фату, чтобы показать всем, насколько она современно может выглядеть. Наряд произвел потрясающий эффект на жениха, он восторженного взгляда не сводил с невесты целый вечер. Шаман осторожно взял молодых за руки в специально украшенный угол чума. Там была заранее заготовлена арка и жертвенник.

Под аркой молодым предстояло пройти три раза, взявшись за руки, затем три раза их обходил, окуривая, шаман. После чего они вместе с гостями слушали длинный монолог о генеалогическом древе своих родов, которое, согласно версии шамана, когда-то было единым.

Я добросовестно перевела москвичам рассказ. На что те отреагировали довольно своеобразно:

– Какое генеалогическое древо может быть у людей со здешними обычаями, которые подставляют своих баб под первого встречного. Ну откуда, спрашивается, откуда местный мужчина – хозяин чума, может знать, какой ребенок от него, а какой нет?

– Не все же так делают, – заступилась я за северян, – и, во-вторых, любимую жену не отдаст ни один таежник, но это так, частности. Вульгарный, на наш взгляд, обычай продиктовала сама эволюция, только подобным образом можно защититься от кровосмешения и как следствие вымирания рода. Да и не в крови дело, а в духе.

В духе Севера. Национальная принадлежность мало что определяет. Есть человек, и есть земля, на которой он живет. И эти взаимоотношения для ханты куда важнее всего остального. У русских тоже так случается, что не все отцы воспитывают родных детей, ну и какая разница?

Завязался спор. Я отошла от москвичей и прислонилась к стене, рядом с жертвенником. Лучше все-таки слушать шамана, чем ученых. Хотя, признаться, свадьба меня начала уже утомлять.

И когда уже начало казаться, что свадебная церемония будет длиться по меньшей мере до позднего утра, шаман дал молодым выпить настойки из сухожилий белого оленя, надрезал легонько запястья, помазал им поочередно лбы кровью медведя и торжественно объявил, что с этого времени они муж и жена. Молодых наперебой начали поздравлять, Тэтамбоя с почестями усадили за ковер со снедью, а Коко женщины отвели в свою комнату, раздели с жалобным песенным плачем и по обычаю народа ханты накрыли семью покрывалами. В день свадьбы невеста не должна ни есть, ни пить – это вековой закон Севера. Зато на следующий день ей достанется самое вкусное – правое легкое свежеубитого оленя.

Так вышло, что мое место оказалось рядом с учеными, и я была вынуждена им переводить происходящее и его тайный смысл, потому моя строганина так и осталась на деревянном блюдце почти нетронутой.

Неподалеку от меня сидела пожилая женщина, все звали ее тетя Натэ, она постоянно вытирала слезы и приговаривала, какая же хорошая жизнь должна быть у молодых.

Тэтамбой в качестве дара пригнал родителям невесты тридцать восемь белых однолетних оленей, купил будущей теще импортную дубленку и справил новые унты тестю и младшему брату Коко – Шурке. И это скорее всего не все, если этой ночью окажется, что Коко девушка (а скорее всего так оно и есть, родители ее берегли как зеницу ока), то наверняка молодой муж подарит новой родне самое малое ящик маргарина, а потом будет дарить его каждый год – во какое подспорье в хозяйстве! Ведь Тэтамбой – очень порядочный и воспитанный молодой человек, к тому же красивый и мало пьет. Вот что значит удачно выйти замуж…

Тетя Натэ заплакала, я попыталась ее утешить, но от этого ей стало только хуже, всхлипывая, она рассказала, что когда она была совсем юной девушкой, а она, оказывается, ненка из далекой Антипаютинской тундры, родители ее были очень бедны, по тундре как раз мор прошел, и все стада вымерли подчистую. Не было денег даже на гроб бабушке, а в тундре, кто не знает, дерево в большой цене, это же не тайга, где что сосны, что кедрача, осины или березы хоть отбавляй. Так и возили ее тело на нартах в собачьей упряжке полгода, пока деньги не появились. Первого мая похоронили ее в долине предков, Натэ, как сейчас, этот год помнит.

Пришли, значит, к ним свататься с дальнего стойбища, уже весна начиналась, середина июня была, а родителям, конечно, выгодно отдать дочь – все-таки не кормить.

Видя нищету, жених брезгливо поджал губы и сообщил родителям, что передумал свататься. На что отец начал его уговаривать, он сказал, что отдаст Натэ даже за мешок ржаной муки и ежегодной платы за то, что девушка не потребует. Да и потом Натэ хозяйственная, все умеет делать по дому, где еще так за дешево можно найти рабочие руки.

Жених подумал-подумал, попил чаю с родителями и согласился.

С тех пор жизнь молоденькой Натэ превратилась в кошмар, хозяин мало ее любил, а после того как она родила дочку, женился на другой. Хоть и постарше Натэ, но красивой и ученой, она писать и читать умела, всему стойбищу помогала с грамотой, особенно тем, у кого сыновья в армии служили и надо было посылку отправить им или деньги. Все шли к ней бумаги разные писать, квитанции заполнять.

А Натэ хозяин сделал чумработницей и предлагал ее почти всем гостям, останавливающимся в чуме.

– Но сейчас другие, совсем другие времена, после того как Горбачев пришел к власти, жизнь, как он и обещал, сделалась поначалу хуже, а потом враз и во всем полегчало, теперь и жаловаться можно на хозяина в сельсовет, и даже уйти от него, и жить в городе в общежитии или интернате.

Сейчас всем места дают, и очень это культурно смотрится, приходишь в контору, а там тебя сразу уважают, так и говорят «Уважаемая», – завершила свой рассказ тетя Натэ.

* * *

Свадьба хоть и проходила в условиях Крайнего Севера и по всем обычаям Севера, все же здесь была водка, и, как это бывает почти на всех свадьбах в России, мужчины вскоре начали выяснять отношения между собой. Все произошло довольно быстро, хозяин и кто-то из гостей схватили ружья и с готовностью пристрелить врага вышли на улицу, вскоре раздались выстрелы.