Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

по голове.

Попугай начал всаживать записку обратно в ящик.

— Вот так, в ящике и быть ей надо. Ты думаешь, комиссарову надо. Никому ее, окромя красных, и белым ни-ни! Ну, давай другую.

Попугай вытянул записку до половины и покачал головой: нельзя-де.

— Правильно, прячь ее. Ты умница, попка, — похвалил Яшка. — Ну, попробуем.

Попугай начал выбрасывать билетики один за другим, но всякий раз обходил записку.

— Ее дай! — попросил Яшка.

Попугай покачал головой.

— Верно, попка, ее нет, не даешь никому… и мне нельзя.

За ночь Яшка выучил попугая отличать записку комиссара от билетиков и не выбрасывать ее.

— Красный ты, хохол-то огонь. Идем утром… Чтобы ни-ни…

Попка вспрыгнул на плечо Яшке и начал чистить клювом его волосы. Парень говорил ему:

— Выживем белых из города, Ефимку приструним, а парнишкам отдадим птичек. Как ты думаешь, будем мы с тобой гадать, когда белых выгоним? Нет, браток, воевать пойдем, пригодимся мы: мирные-то кому нужны. А у красных записочки туда-сюда… Э… хватит дела. Попка, не клюй в башку, больно… Ишь засветило, прожектор нас нашел. Ну, ну, погляди. Дальше поехал, нагляделся.

— …А ну, покажи! — велел комиссар Яшке.

— Запомнил, теперь уж никому не даст, не прошибется. Попка, товарищу билетик! — скомандовал Яшка.

Птица подала билетик с созвездием Орион, где было написано то же самое, что в первый раз выпало Махамаджану.

— Не этот, дай вот ту! — Парень показал на записку.

Попугай сердито каркнул на него и клюнул в руку.

— Видишь? — задорно сказал Яшка комиссару.

— Еще попробуй!

— Не этот, дай вот ту. Эту! — Яшка показал на записку. Попка отрицательно покачал головой.

— Еще попробуй! — испытывал птицу комиссар.

Попугай выдержал испытание и не дал записки, как ни просил ее Яшка.

— Иди, поберегайся пуль, про красных ни слова. Одно: не знаю, не был. Ты, попугайчик, не изменяй. Изменишь, расстреляю! — Комиссар взялся за телефон. — Слушаю! — А Яшке махнул: — Можешь идти!

Обежал Яшка казарму кругом и вышел переулком на большую улицу.

«Не задеть парня!» — был отдан приказ по красной линии фронта.

Белые задержали Яшку и привели к офицеру.

— Куда тебя красные послали? — спросил офицер парня.

Яшка расширил глаза, насколько мог.

— Ты ведь у них был, они тебя послали к нам высматривать? Чего таращишь глаза?

— Пули чуть не убили, страшно, — пролепетал парень.

— Перепугался, больше не пойдешь туда?

— А когда вы их побьете?

— Скоро… Попка, билетик! — скомандовал офицер.

Попугай выбросил.

Офицер развернул билетик и скомкал. То был самый обыкновенный билет с судьбой и счастьем какого-то человека.

— Еще!.. Еще!..

Яшка дрожал, боялся, что вдруг птичка ошибется и выбросит записку.

Попугай послушно исполнял приказания офицера, который развертывал бумажки и мял.

— Дяденька, не тронь! — захныкал Яшка. — Чем я торговать буду, они куплены.

— Еще!.. — не унимался офицер.

— Дяденька, не отбирай, живу этим. — Яшка готов был заплакать.

Офицер достал всю пачку билетов и ничего не нашел под ними, осмотрел величину их: все были одинаковы.

— Обыскать его! — крикнул офицер и пошел руководить защитой.

У Яшки ощупали рубаху, штаны, мяли их в руках. Не зашуршала бумага нигде; Яшке вернули ящик с билетиками и пустили:

— Иди, если что перенесешь, несдобровать!

Тихими, нелюдными улицами торопился Яшка за город, к Волге. Он не кричал, что продает счастье, попугая спрятал за пазуху, билетики прикрыл газеткой, чтобы не останавливали и не задерживали его; побоялся встречи с Васькой и обошел Рыбную.

Он подходил к цепи белых у Волги. Его заметили, закричали:

— Не ходи! Куда лезешь.

С коротким, пугающим воем над Яшкой летели пули, шлепались вокруг него на дорогу, взбивали пыль. За пазухой тревожился, хорохорился попугай.

— Дяденька, пусти, услонский[6] я, — пристал Яшка к солдату.

— Куда? В Услон? За Волгу не попадешь.

— Два дня не был, мамка там.

— Ничего твоей мамке не сделается.

И Яшку не пустили. Был сильный бой.

Когда Яшка попросил не стрелять, дать ему перебежать, над ним посмеялись.

— Уходи в город и здесь не шатайся!

Захныкал Яшка и пошел в свой подвал.

Казань торговала вовсю. Под пулями и ядрами были открыты магазины и лавки.

— Не по нас бьют, в крепость, — говорил торговец, у которого Яшка за два билетика купил хлеба. — Недолго красные баламутили жизнь. Пыжатся, думают вернуться. Не дадут наши, каюк красным.

Город метался испуганными огнями. Они освещали мужчин, убегающих с позиций, бандитов и воров, ломающих склады; освещали маленьких, беспризорных сирот, которым негде было ночевать, и они слонялись по городу. Яшка без цели шел по улицам. Птичка сидела у него за пазухой, она боялась снарядных огней и грохота.

Яшка видел, как снаряд ударился в ворота и пламенная вспышка вплоть до труб осветила ближайшее здание. Когда рассеялся дым от снаряда, он подошел к разбитым воротам. В подъезде лежала старуха с рассыпанными дровами, кирпичный щебень придавил ей ноги.

— Что, бабушка, жива? — спросил парень.

Старуха не ответила.

Двое сошлись под фонарем и встретились взглядами, не могли отвести их, стояли в двух шагах. Видел Яшка, как непонятное ему, страшное легло на их лица. Враги узнали друг друга — поднялись две руки. Два выстрела, но упал один, а другой взял револьвер убитого и ушел в темную смятенную ночь.

Утром Яшка подошел к белому фронту. Белые дремали