Первокурсник - Моника Мерфи

себе прикоснуться.

При этой мысли меня бросает в дрожь.

В дверь быстро стучат, и в комнату проскальзывает Палмер, полностью одетая и готовая куда-то идти.

– Ты еще в кровати! – ее голос звучит обвиняюще.

Я откидываюсь на подушки, голова погружается в пуховую мягкость.

– Ну и что? Сегодня же воскресенье.

– Папа ждет нас на завтрак в «Уитморе».

«Уитмор» – модный отель в центре Сан-Франциско; когда-то особняк одной из самых богатых семей на Западном побережье.

– Он уже уехал вместе с Лори. Я сказала, что нас отвезешь ты.

– Я не готова. – Я закрываю лицо руками. Так и представляю: я ем киш и французские тосты бриошь, потягиваю «Мимозу»[16] и узнаю знакомых за другими столиками. А папа, раздутый от гордости, рассказывает о своих девочках, взглядывает на Лори.

Нет, спасибо.

– Ну так собирайся. – Палмер шлепает по моим укутанным в плед ногам. – И побыстрее.

Я подчиняюсь, поручив младшенькой выбрать мне наряд. Вернувшись домой вчера вечером, я приняла душ, так что эта часть приготовлений, к счастью, отпадает. Я делаю легкий макияж. Палмер завивает мне волосы.

Из дома мы выходим примерно через двадцать минут. Просто чудо.

К удивлению, движение на дорогах тоже на нашей стороне, и когда мы входим в ресторан отеля, папа и Лори только принимаются за еду. Папа замечает нас, его глаза загораются, он вскакивает на ноги, бросив салфетку на стол.

– А вот и мои девочки! – приветствует он нас. Палмер, как восторженный щенок, кидается к нему, обнимает и целует в щеку. Мое приветствие более холодное. Более утонченное. Я все еще немного обижена из-за того, как он вчера со мной обращался, и хочу, чтобы он знал об этом.

Лори наблюдает за нами с тонко завуалированным отвращением на лице. Она пока не осознала, в чем заключается цель позднего завтрака в отеле, хотя суть показушного субботнего ужина в клубе, безусловно, понимает. Если она продержится достаточно долго и родит от отца детей, то, в конце концов, поймет.

Может быть.

Я думаю о Лори. Особенно теперь, когда знаю, что Джозеф, сын пластического хирурга, пытается залезть к ней в трусики.

Мерзость.

Папа отправляет нас к шведскому столу. Мы берем тарелки и расхаживаем среди заставленных едой столов. Это не типичный шведский стол «бери все, что можешь съесть», которые популярны в центральной части США. Единственное, с чем могу это сравнить, – воскресный бранч в Ritz[17] в Париже. Здесь нет переваренных яиц в огромном чане, подогреваемом под лампой. Здесь изящные стеклянные тарелки со свежими пышными блинчиками и идеально золотистыми хрустящими французскими тостами. За перегородкой ждет повар, готовый испечь блинчик с любой начинкой, какую пожелаете. Разнообразие свежеиспеченных булочек и свежайшего сыра. Мясо всех видов, большинство из которых вы никогда бы не подумали съесть на завтрак. Сладкая выпечка, напоминающая произведения искусства.

И шампанское. Много шампанского. В школьные годы я чувствовала себя ужасно взрослой, когда отец брал меня сюда. Особенно мне запомнился один воскресный бранч. Мне было семнадцать, я только окончила школу, и было холодно. Типичный летний день в Сан-Франциско. Я выпила столько шампанского, что раскраснелась и постоянно болтала. В общем, была сама собой, если умножить на миллион.

Как только мы усаживаемся за стол, где нас ждут свежие коктейли, папа заводит:

– Где ты была вчера вечером?

Мой рот набит омлетом, который мне только что приготовил шеф-повар. Я жую, а папа наблюдает за мной, готовый уличить во лжи. Пусть мне всего двадцать и я еще только вступаю во взрослую жизнь, но я живу с ним достаточно долго, чтобы знать, что у него на уме. Мне хорошо знакомы его вопросительные взгляды, его подозрения.

– В Окленде, – отвечаю я, проглотив омлет и сделав глоток «Мимозы». В коктейле больше шампанского, чем апельсинового сока, и пузырьки щекочут мне нос.

Его правая бровь взлетает вверх.

– Какого хрена ты делала в Окленде?

Лори кладет руку ему на плечо:

– Брайан. Пожалуйста. Тебя услышат.

Он тяжело дышит. Его ноздри раздуваются. Я продолжаю есть омлет, хотя внутри дрожу от страха. Я не думала, что он настолько разозлится.

– Ты знаешь, во сколько ты вернулась домой? – спрашивает он напряженно.

Я кладу вилку на край тарелки и встречаюсь с ним взглядом.

– Да, папа.

– Полагаю, в Окленд ты ездила не одна.

Я молча качаю головой.

– В кампусе ты живешь самостоятельно, но здесь, под моей крышей, ты должна следовать моим правилам. Ты поняла?

Я киваю и склоняю голову, опустив взгляд. Ему это и нужно – послушная дочь, публично наказанная посреди одного из лучших в городе ресторанов. Здесь обедают деловые партнеры. Мужчины, с которыми он играет в гольф. Женщины, с которыми он, возможно, спал. Это его территория, и мне повезло, что меня пустили сюда.

– А с кем ты была, Хайден? – спрашивает Лори. Я слегка поднимаю голову, глядя на нее. Это не по сценарию. Мне не нравится, что она вмешивается. В прошлом, когда я попадала в похожие ситуации, то сразу признавала свою вину, и отец не вдавался в подробности. Он быстро забывает, с кем я была и что делала.

Потому что он не хочет знать? Не хочет иметь представление о том, чем может заниматься его старшенькая, когда гуляет допоздна?

Это мое предположение.

Лори же очень любопытна. Хуже того, она, возможно, беспокоится, что я была с ее драгоценным Джозефом. Я не отвечаю. Лори, у которой язык без костей, продолжает:

– Джозеф ушел вскоре после тебя.

Интуиция меня не подвела. Я по-прежнему не отвечаю. Мои губы складываются в легкую улыбку.

Ее взгляд пронзает меня. Ревность ей не к лицу.

Я смотрю на отца. Он заметно расслабился. Напряжение спало с его плеч. Вероятно, он доволен, что я ездила в Окленд с Джозефом. И занималась бог весть чем. Надеюсь, Лори в подробностях представила, как мы сплелись в экстазе, обвив друг друга руками и ногами, как лианами. Она заслужила это за то, что поддалась искушению изменить отцу.

Если он когда-нибудь поймает ее с Джозефом, ее ждет адская расплата.

– Ты пойдешь с нами на вечеринку, – сообщает он так, будто выбора у меня нет.

– Но мне пора ехать. Завтра к первой паре.

– Ты все равно вечно не спишь по ночам, – возражает он. – Ты едешь с нами. К себе вернешься позже.

Я непонимающе моргаю и перевожу взгляд на Палмер. Она слишком занята едой и ведет себя так, будто все, что сейчас происходит, – не происходит вовсе.

Завидую ее молодости.

К ней тоже предъявляются ожидания, но не