Следы на воде - Лариса Петровичева

— Здравствуйте, девочки, — промолвил Провозвестник, поворачиваясь к Пряхам. Обычно сдержанный, он позволял себе в обращении с ними фривольность, граничащую порой с откровенным хамством: Пряхи равнодушны, а он, выражаясь современным людским языком, мог «оттянуться». — Как дела, что новенького?

Первая — ее так и звали: Первая — вечно молодая особа с собранными в дульку волосами какого-то невнятного мышиного цвета и изумительно постным выражением лица, которое не изменилось даже в тот день, когда Провозвестник ущипнул ее за плоский зад, подняла голову от бесчисленных сияющих веретен и молочной субстанции для нитей и проронила:

— Родилось сорок тысяч пятьсот пятнадцать смертных.

— Блестяще, — похвалил Провозвестник с той серьезностью, что граничитс ядовитой иронией и сделал вид, что аплодирует. Первая опустилаголову, и ее цепкие пальцы погрузились в пряжу. «Дура», — подумал Провозвестник и пошел вдоль станков туда, где на изящном золотом троне восседала Вторая, пышногрудая дама в расцвете, красивая, так и пышущая силой и абсолютным здоровьем. Провозвестнику пришла в голову мысль, что Вторая является чем-то вроде генератора энергии для этой махины.

Единственная из всей троицы, она умела улыбаться. За это Провозвестник испытывал к ней особые чувства: ненавидел не так сильно, как ее товарок.

— До конца света еще ой как далеко, — сказала Вторая. — И до вашего персонального конца тоже, если это вас интересует.

— О, — произнес Провозвестник. — Весьма. Что еще?

Вторая окинула взглядом ряды станков. Провозвестник увидел, как несколько нитей, до этого туго натянутые, ослабли и заструились в другой край зала, во тьму. Видимо, он переменился в лице, потому что Вторая коснулась его руки и повторила:

— Вам еще не скоро, уверяю. А это, — она кивнула в сторону темного угла, — ураган в Японии. Через четыре дня.

Провозвестник качнул головой.

— Знаете, — произнес он, — у меня все утро омерзительное предчувствие. Похоже, вот-вот случится какая-то гадость, но везде дела идут тихо и спокойно. Что бы это, по-вашему, могло быть?

Вторая пожала плечами и пробежалась пальцами по нитям, регулируя направление.

— Может быть, Отступник плетет новые козни? — предположила она.

— Разведка сообщает, что все спокойно, — ответил Провозвестник.

Вторая поправила последнюю нить и села обратно, сложив мягкие пухлые руки на коленях.

— У вас есть друзья? — спросила она, немного подумав. — Существа, которыми вы дорожите?

Провозвестник пристально посмотрел на нее. Затеяла собственную игру? Маловероятно: к чему? Хотя эоны тому назад именно Вторая выступила со Светоносным против Совета, говоря что-то о судьбе и предрешении. Бабьи бредни, из-за которых едва не треснуло Мироздание! Светоносному в итоге ее поддержка не помогла, и он пал, Второй ничего не сделалось — что ей может сделаться! — а последствия раскола в Совете пожинать приходится до сих пор.

— Есть, — непроницаемо спокойно ответил Провозвестник.

— Может быть, скоро пойдет их Срок, — невозмутимо промолвила Вторая, бросив на него быстрый взгляд из-под темных острых ресниц. Провозвестник одарил ее дежурной улыбкой и кивнул:

— Может быть.

С этими словами он пошел дальше, туда, где сгущалась тьма, воздух делался горьким, а станки оканчивались. Там на сыром мраморном полу лежала одноглазая образина в непередаваемо грязных лохмотьях и с хищно блестящими серебряными ножницами в заскорузлой руке. За ней во мраке располагался архив: разномастые катушки с мертвыми серыми нитками; на плитах перед ней свернувшимися змейками валялись нити тех, чей срок уже пришел: тускнеющие, жалкие, обреченные. Когда-нибудь и его нить вот так же совьется в ногах этой беззубой старой уродины — одинокая, никому не нужная.

— Умерло сто девятнадцать тысяч семьсот один, — проскрипела Третья, завидев Провозвестника. — Голод, мор, война, пожары… Бытовуха… Криминал… Много будет работы твоему отделу, хотя и меньше, чем в Мировую…

Покопавшись в своих лохмотьях, она извлекла несколько измятых листков с номерами нитей и не глядя швырнула Провозвестнику.

— Так-то, красавчик мой… Всему приходит Срок… в разное время, но обязательно… Младенцы, старики — каждый умирает, когда должен… даже ангел…

Нити перед него шевелились, угасая. Провозвестник взвесил на ладони листки — а выглядели они отвратительно: мятые, рваные, воняющие тухлятиной и гнилой болотной водой — и произнес:

— Да будет так.

Третья что-то невнятно пробормотала, щелкая ножницами, и этот звук, нервный и лязгающий, заставил Провозвестника, имевшего в общем-то непробиваемую психику, содрогнуться. Он поежился и спросил нарочито грубо:

— Что же вы нефалима-то прохлопали? Может, они уже готовятся Высь штурмовать, а вы тут втроем мух ловите!

Третья фыркнула.

— Нету его ниточки, нету… нечего обрезать мне. Бессмертен, бессмертен, не то, что Светленькие… упокой их Благодать… Нету ему срока и твой меч с ним не сладит, да, так-то…

Провозвестник непроизвольно зажмурился: то ли представив, что будет, если Отступник переманит мерзкого полукровку на свою сторону, то ли слишком отчетливо вспомнив Светлого нефалима, плачущего у него на руках, и собственный тогдашний ужас при виде уродливого гукающего младенца — плоть от плоти, дух от духа.

А потом…

Провозвестник не понял, что происходит. Мир внезапно пополз во все стороны, словно куски старого тряпья, в щели проглянул Хаос, голодный, алчный и ликующий, а станки в панике забились, пытаясь устоять в распаде реальности. Последним, что увидел Провозвестник, была его нить, багровая до черноты, с невообразимо сложным бугристым узлом.

Затем стало темно.

Провозвестник плыл в бескрайнем Хаосе ледяной растрескавшейся глыбой, слепой, глухой и бесчувственный — почти как в тот день, когда его Светлый ребенок умирал, извиваясь и барахтаясь в колыбели. Теперь, как и тогда не было ничего: исчезли Высь, Низ, Твердь и Пекло, сгинули люди и ангелы, лишь жадный бескрайний Хаос тек кругом, поглощая жалкие остатки Яви.

…естн…

Не звук даже — осколок звука коснулся того, кто раньше был Вторым в Совете Восьми и моментально истаял.

…естн…естн…

Хаос взвился клубами, проглатывая новую добычу. Но звук упорно пробивался из неизведанных глубин, погибал и возвращался вновь и вновь, упрямо и спокойно, стойко и уверенно.

…естн…естн…естни…

Хаос ворочался, недовольный и раздраженный.

— Про…ее…ин!

Это…

Чьи-то руки нырнули во тьму, прорастая сквозь его искореженную оболочку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});