Веспасиан. Трибун Рима - Роберт Фаббри

До городских стен оставалось всего несколько сот шагов. Масштаб укреплений поражал – неприступная кирпичная гора вздымалась к самому небу. К северу от города, в паре миль правее от них, Веспасиан видел изящные, шестидесятифутовой высоты арки недавно построенного акведука Аква Вирго. Здесь, на Марсовых полях, заканчивалось двадцатитрехмильное путешествие, которое проделывала чистейшая вода из источника, указанного, как гласила легенда, страдающим от жажды после жестокой битвы римским воинам, некоей юной девой.

Шум толпы вкупе с грохотом обитых железом колес бесчисленных тележек и фургонов, влекомых ревущими животными, достиг крещендо в том месте, где две дороги в буквальном смысле сталкивались друг с другом. Веспасиан озирал этот невообразимый хаос – люди, повозки и упряжки сновали во всех направлениях, выворачивая на дорогу. Никто не хотел уступать, потому как это означало не только задержку, но и жестокий толчок от напирающего сзади транспорта.

Бывшие легионеры теперь заняли место во главе семейного каравана, крепкими шестами прокладывая путь к Номентанской дороге. Когда удалось свернуть на нее, движение пошло быстрее, поскольку фургоны и повозки торговцев, въезд которым в столицу днем не дозволялся, стали съезжать на обочины и вставать, дожидаясь захода солнца. Как только наступит ночь, они продолжат путь, и стук колес и крики возниц гарантировали, что тишина не опустится на улицы Рима ни в какой час дня или ночи.

Неподалеку от Коллинских ворот Тит договорился о носилках для Веспасии, на которых ей предстояло въехать в город. В эту минуту сзади послышался низкий гул трубы и крики столь громкие, что заглушили гомон. Обернувшись, Веспасиан различил украшенные красными конными гривами шлемы воинов кавалерийской турмы – подразделения всадников из тридцати человек, – прокладывающей путь через толпу.

– Нам лучше посторониться, – сказал Тит. – Похоже, это кавалеристы преторианской гвардии, а они бывают не слишком любезны, особенно когда сопровождают какую-либо важную персону.

Турма приближалась колонной по четыре в ряд. Белые рослые жеребцы с глазами навыкат, с выступившей на морде пеной, прокладывали себе путь, не останавливаясь ни перед чем. Любой недотепа, не убравшийся вовремя на обочину, получал от всадника удар плоской стороной меча или древком копья.

– Дорогу, дорогу! Императорское дело, уступите дорогу! – выкрикивал центурион.

Трубач издал новую руладу. Бронзовые нагрудники и окованные серебром шлемы гвардейцев блестели на солнце, красные с золотой окантовкой плащи развевались за спинами – все в этих воинах кричало о власти и богатстве императорской семьи, которую они призваны оберегать. Воины безупречно держали строй, их мускулистые бедра и икры плотно прилегали к потным бокам коней, удерживая скакунов строго по центру дороги. Посреди отряда виднелись носилки из дорогого дерева и слоновой кости, обитатели их скрывались от глаз за богатыми занавесями, на которых золотой и серебряной нитью были вышиты астрологические символы. С каждого из углов носилок выступал шест, за который их на высоте талии несли по три дюжих негра. Темнокожие двигались быстро, но так плавно, что носилки буквально плыли над дорогой, не причиняя драгоценным пассажирам даже секундного беспокойства. Такое искусство достигалась годами тренировки под бдительным оком надсмотрщика, щедро наказывающего за малейшую ошибку ударом хлыста.

Веспасиан наблюдал за имперским кортежем, спешащим по Номентанской дороге.

– Отец, кто это может быть – император?

– Нет, едва ли. Покидая Рим, Тиберий все чаще предпочитает проводить время на юге и никогда не въезжает в столицу с этого направления. Это, должно быть, кто-то из придворных, владеющий поместьями в горах на востоке, – ответил Тит, когда носилки поравнялись с Флавиями.

В этот миг какой-то пес с капающей из пасти пеной, очумевший от рева трубы и цоканья копыт, выскочил из-под тележки рядом с Веспасианом и метнулся к передовой группе негров. Клыки собаки вонзились в ляжку ближайшего к носилкам раба. Тот с воплем упал, отчаянно стараясь оторвать от себя взбесившееся животное. Товарищи несчастного резко остановились, в результате чего их ноша закачалась. Гвардейцы мигом окружили неподвижные носилки, нацелив острия копий на толпу. Декурион подъехал, чтобы выяснить ситуацию. Он окинул сцепившуюся пару взором и двумя быстрыми ударами копья положил конец тяготам обоих. Потом отдал гвардейцам резкий приказ вернуться в походный порядок, и колонна приготовилась следовать дальше.

Но прежде, чем это случилось, занавесь немного приоткрылась, и из-за нее выглянула юная девушка. У Веспасиана захватило дух – никогда не видел он подобной красоты. Густые черные волосы, контрастировавшие с безупречной белизной кожи, завитками ниспадали на резные плечи. На шее и ушах блестели драгоценные камни. Губы, полные и подведенные темно-розовой помадой, располагались на идеальном расстоянии между слегка вздернутым носиком и твердо очерченным, гордым подбородком. Но именно ее глаза, две сияющие голубые звезды, остановившиеся на юноше на несколько участившихся ударов сердца, заставили его забыть обо всем на свете. Потом личико скрылось, и носилки двинулись вперед.

Громкий хохот вернул юношу к реальности.

– Ты глянь, отец, твой младший сын застыл, разинув рот, как карп, извлеченный из сети рыболова, – заявил Сабин. – Полагаю, наш бедолага только что был сражен стрелой Купидона. И даю правую руку на отсечение, что знаю, кто она. Впрочем, толку от этого мало, до нее ему все равно не дотянуться.

Когда отец присоединился к смеху, Веспасиан густо покраснел.

– Таким потерянным я тебя еще никогда не видел, мой мальчик! – сказал Тит. – Надеюсь, ты не влюбился в нее, а? – Все еще фыркая от хохота, он знаком велел телохранителям продолжить путь.

Веспасиан остался стоять, устремив невидящий взор на мертвого пса, челюсти которого продолжали сжимать труп чернокожего невольника. На протяжении нескольких часов молодого человека дважды поразил разряд молнии: внезапная, неизъяснимая любовь к городу, который он видел только издалека, и к девушке, показавшейся пред ним лишь на мгновение. Кто она? Впрочем, скорее всего ему никогда не встретиться с ней снова. С трудом овладев собой, юноша тронул коня в след своим, но, проезжая через Коллинские ворота и вступая в Рим, он ощущал, как стремительно колотится в груди сердце.

Глава 6

Сразу за воротами Номентанская дорога сужалась так, что две повозки едва могли разминуться друг с другом. На смену тянущимся вдоль обочин хижинам-времянкам и склепам пришли трех-, четырех- и даже пятиэтажные многоквартирные дома – инсулы. Их высокие стены преграждали солнечным лучам путь к улице практически все время, если не считать пары часов около полудня. На нижних этажах зданий размещались выходящие на дорогу лавки, где продавались всевозможные товары. Лоточники сновали между мясниками и продавцами изделий из кожи, у дверей таверны примостился торговец живой птицей, свои услуги предлагали цирюльники, предсказатели и изготовители крохотных статуэток, изображающих богов и героев. Блестящий от пота кузнец махал молотом у открытого огня, портной сгибался, орудуя иглой, пекарь выкладывал на полки караваи хлеба, пироги и сладкие булочки.

Зазывные крики лавочников наполняли воздух, и без того напоенный разного свойства ароматами, приятными и не очень, являющимися следствием человеческой деятельности. Веспасиана ошеломил этот поток людей: свободных, вольноотпущенников и рабов, снующих по своим повседневным заботам, бесцеремонно толкающим друг друга, чтобы не слететь с приподнятой мостовой или не угодить в покрывающую дорогу грязь – по большей части представлявшую собой человеческие или скотские испражнения.

С наружной части небольших зданий – чтобы сэкономить драгоценное внутреннее пространство – размещались хлипкие деревянные лестницы, ведущие к столь же утлым балкончикам, откуда можно было попасть в комнаты второго или третьего этажа. Этот верхний уровень был населен по преимуществу женщинами. Одни занимались тем, что скребли щетками одежду, разложив ее на деревянных досках. Относительно чистые вещи уже сохли на веревках, колыхаясь на легком ветру. Другие готовили пищу, чтобы поставить ее на огонь в ближайшей пекарне. Пока обед варился, хозяйки судачили с соседками, а дети шныряли у мам под ногами или играли в бабки или кости. Размалеванные шлюхи предлагали свои услуги прохожим и перекидывались между собой непристойными шуточками, кудахча от бесстыдного смеха. Старухи просто выглядывали из окон, наблюдая за жизнью, в которой не могли больше принимать участия.

Низшие слои общества в лице воров, мошенников, шарлатанов и жуликов вели охоту на наивных и простаков, рыща среди толпы и вычисляя жертву с точностью, которая вырабатывается только за годы бесчестной жизни. То, что ускользнуло от их рук, доставалось самым презренным отбросам – нищим. Слепые, хворые, увечные или уроды, они с отчаянием, известным только тем, кто лишен всего, сражались за кусок хлеба или мелкую бронзовую монетку, осаждая немногих из горожан, кто соизволил хотя бы заметить их.