Индейская война в Русской Америке - А. Зорин

Вождя спросили о судьбе российского герба, оставленного в Якутате в 1788 г. Оказалось, что после смерти его первого обладателя герб продали в Чилкат-куан. Относительно нападения 1792 года были даны те же объяснения, что и эяками; об аманатах – "детях чюгацких народов" – было сказано, что их продали в Чилкат, где те и умерли. Кроме того, по уверениям Пуртова, тойон "дарил нас той Якутатской бухтой и лежащими в ней небольшими островками". Истинность этого утверждения весьма сомнительна. О обличительных речах того же тойона Пуртов в своём рапорте Баранову просто не упоминает.

После этих переговоров партия продолжала промысел, встречаясь по пути с небольшими группами тлинкитов. Якутатцы, которые уже имели огнестрельное оружие, полученное путём меновой торговли с европейскими купцами, просили его и у русских. Однако партовщики отказывались продавать им как ружья, так и боеприпасы. Чтобы обеспечить себе свободный промысел, Пуртову пришлось вновь производить размен заложниками. В аманаты добровольно пошло четверо кадьякцев. В результате в Якутате оказалось 6 заложников из партии Пуртова, а у промышленных – до 17 якутатских аманатов, мужчин, женщин и детей. Для индейцев обмен заложниками был обычным ритуалом при заключении мира. Для русских же взять аманатов означало обеспечить себе безопасность и влияние на аборигенов. Оставлять взамен своих людей не имело для них никакого смысла. Понимая это, якутатский тойон и требовал перед посещением лагеря партии в аманаты именно русского, а не кадьякца или чугача. Пуртов же не собирался покидать Якутат, не "выручив" своих людей.

Завершив промысел, вся партия двинулась в Якутат чтобы "освободить толмача Чеченева и с ним захваченных кадьяцких". По сообщению Дж. Ванкувера, Пуртов просил капитана шхуны "Шакал" Брауна "подать ему некоторую помощь" для спасения людей, захваченных якобы индейцами. Англичанин согласился на это и послал в помощь русским шлюпку с вооружёнными матросами. Сам же Пуртов в своём отчёте утверждает, что он ни за какой помощью к англичанам не обращался, а напротив, "с аглицкого судна начальник приехав елботом вооружённой пушками… в числе 6-ти человек матрозов поехав с нами, хотя мы [его] от того отговаривали и не требовали их к тому пособия." 33 Судя по всему, англичане были просто обмануты Пуртовым, который без их поддержки не решался выступить против грозных тлинкитов. Кроме того, он, вероятно, стремился не допустить возможного соглашения между британцами и индейцами – возможность такого сговора была постоянным кошмаром служащих и правления шелиховской компании.

Когда 1 июня флотилия приблизилась к индейскому селению и остановилась у берега, русские потребовали возвращения своих аманатов. Тлинкиты не решились сопротивляться и пошли на переговоры. Они сразу вернули промышленным одного из аманатов – тойона с о. Афогнак, и обещали произвести окончательный размен на следующий день. 2 июня в лагерь партовщиков действительно прибыл на каноэ вождь из Акоя в сопровождении 8 индейцев. Он доставил Пуртову трёх кадьякцев, но переговоры о возвращении прочих аманатов, среди которых были толмачи Чеченев и Нечаев, затянулись. Обеспокоенный проволочками, Пуртов заподозрил недоброе и, "взяв предосторожность от Якутацких народов", перевёз имевшихся у него тлинкитских и эякских заложников на борт "Шакала", поручив их охрану доброжелательно настроенным британцам. Тем временем якутатский тойон обратился к русским с просьбой вернуть его брата, обещая прислать взамен сына. Партовщики, судя по всему, выполнили его просьбу. Нападения ночью не последовало, но утром 3 июня Пуртов так и не дождался ни возвращения своих толмачей, ни прибытия сына вождя. Не решившись применять силу, промышленные покинули Якутатскую бухту, вернувшись к ведению промысла (в целом за сезон было добыто до 2 000 шкур) 34.

Однако, в любом случае русские остались в выигрыше – вернув якутатцам всего 5 из 17 их заложников, они оставили им не более двух своих заложников (по сведениям Дж. Ванкувера – только одного из 6) 35. Двенадцать тлинкитов, мужчин и женщин, было вывезено на Кадьяк, как живое свидетельство "замирения" Якутата и Акоя. Там они были крещены священниками из только что прибывшей в колонии православной миссии. Они стали, формально, пожалуй, первыми христианами среди тлинкитов.

Однако и после этого успеха, весной 1795 г., партия Пуртова и Кондакова была враждебно встречена в Якутате (“попужана колюжами”, по выражению Баранова). Это послужило одной из причин срыва плана по устройству в том же году в Якутате постоянного русского поселения. Малое судно “Ольга” с самим А. А. Барановым на борту прибыло в Якутат в августе 1795 г. Александр Андреевич ожидал здесь встречи с партией поселенцев И. Г. Поломошного, которая должна была придти сюда на борту “Трёх Иерархов” под командованием Гаврилы Прибылова. Однако Прибылов запаздывал и тогда Баранов, невзирая на крайнюю малочисленность своей команды, приступил к “взятию во владение тои земли имянем императорскаго российскаго величества”. В своём письме к И. Л. Голикову и Н. А. Шелиховой от 10 июня 1798 г. Александр Андреевич красочно описывает организованную им “приличную процессию”. Вначале на берег был вынесен “герб российской водруженной на древке с привешенным флагом”. Затем сам Баранов и одетые в лучшее платье его немногочисленные люди сошли на сушу, “маршируя в такт с ружьеми и пушками, коими делали сколко смыслили воинских аволюций”. На глазах у изумлённой толпы собравшихся индейцев промышленные провели показательные военные учения с перестроениями и стрельбой: “в виде народа стреляли фрунтом беглым огнем и кареем, ежели может быть тот ис 20-ти необученных людей”, – как с некоторой иронией пишет о том сам Баранов. Однако и это немало впечатлило якутатцев. С одной стороны воинственные эволюции команды “Ольги” привели индейцев “во удивление и несколко в робость”, но с другой стороны они расценили это, как вызов к бою, а потому “вооружась и они копьями и ружьями, сколко у них было, к нам приблизились”. Однако высланному к ним навстречу толмачу удалось охладить воинственный пыл тлинкитов. Наконец, под троекратный громовой салют из всех пушек и ружей, как с судна, так и с суши, и “по зделании же несколких аволюций на приличном месте поставлен российской герб с привешенным флагом”, а Баранов “громким гласом” торжественно провозгласил: “Земля сия с народами берется во владение российскаго императорскаго величества и всякой верной сын отечества из россиян должен отстаивать и защищать [её] до потери жизни”.

По окончании церемонии Александр Андреевич начал, наконец, и переговоры с якутатцами: “подозван был начальствующий тово народа тайон Коткеик, весма старый муж, высокий и седой с долгою бородою, [который] имел до 10-ти сыновей от разных жен”. Этим тойоном был, видимо, вождь клана куашккуан Яходакет из Дома Костей Ворона (Yaxodaqet, Хаткейк) 36. Через толмача Баранов заявил старому вождю: “Земля сия принадлежит во владение великому российскому государю, как потому, что в древности было здесь российское судно (говоря о командоре Беринге), коему от предков ево [вождя] уступлена, тем и потому, что они своими народами без малейшей причины 792-м году нечаянное учинили на нас на острове Нучеке в Чугацкой губе нападение, убив двух руских и до десяти островных жителей, множество тех переранив, за что самое имели мы основателную причину мстить и пленить, но то избегая желаем востановить дружбу и устроить российское заселение”.

Подобная аргументация не сразу убедила якутатского вождя (“долго он противуречил”), но под напором красноречия Баранова и под впечатлением огневой мощи его команды он, наконец, сдался. После этого Хаткейку вручили российский герб с тем условием, чтобы он “где жителствовать будет [чтобы] выставлял наверху своего жилища и ежели небрежением утратит или променяет, [то] мстить мы вечно будем”. Старик принял медного двуглавого орла “с почтением, заключив дружбу своими знаками”. После столь успешного завершения переговоров в русском лагере был устроен пир. Вождя “с лутчими ис команды ево” принимал в своей палатке на берегу сам А. А. Баранов; прочих индейцев угощали перед нею под открытым небом. В ходе застолья Хаткейка склонили дать согласие и на перепись населения, и на выдачу аманатов.

Баранов пробы в Якутате до 15 августа, но так и не дождался Прибылова с Поломошным. Взяв у Хаткейка заложников “из родных ево и протчих почотных людей детей”, он передал их в руки Дмитрия Тарханова, который оставался старшим над группой первопоселенцев Якутата – для зимовки тут Баранов выделил “руских 8, кадьякских 3 и толмачку девку.” 37 С собой Александр Андреевич увёз лишь одного аманата: “из детей тайонских пожилово и женатово”, получившего после крещения имя “Фёдор”. То был, вероятно, С'алву или Шт'атлейу (S'alwu, Ct'atleyu, носивший "русское" имя Шада – Cada) – племянник Яходакета. Баранов явно надеялся, что православный тойон после более тесного знакомства с обычаями русских и их бытом будет более к ним расположен, нежели его предшественники-"язычники". Сам же Баранов отправился далее на юг и в ходе плавания прошёл через Ледяной пролив (пр. Кросс) к Частым островкам, а затем к берегам Ситки. Здесь, по словам К. Т. Хлебникова, он "взошёл проливом по северную сторону горы Эчкома, назвав оный по имени своего судна: проливом Ольги, и остановился на якоре в небольшом удобном заливе, на берегу коего в память посещения своего, поставил деревянный крест и наименовал залив Крестовской." 38 Как пишет же сам А. А. Баранов, приблизиться к “острову Ситхе на коем гора Эчкоум у агличан означается”, ему помешали “противные осенные погоды и свирепые штормы”. По пути русские останавливались у селений “чилхатских народов”, где выменивали рыбу, поскольку запасы провианта на борту “Ольги” уже истощились. Кроме того, они “торговались с народами, выменивая промысел, но тово уже по познему времени у них было мало”. Не обошлось и без опасных приключений. Александр Андреевич позднее вспоминал, что в этом плавании они “претерпели много напасти и опасности от погод при берегах неизвестных и от народов, в варварстве заматеревших, кои заманивали нас разными образами в ловушки, но, благодарение богу, избегли от всех зол.” Оставив надежду зазимовать на Ситке, Баранов повернул назад 10 сентября и, преодолевая шторма и непогоды, вернулся на Кадьяк в октябре 1795 г. В Павловской Гавани все уже были в смятении, не имея от него вестей с самого июля. Тут-то он узнал и причину задержки Поломошного. Оказалось, что в Чугацком заливе Прибылов и Поломошный встретились с возвращающейся партией Пуртова и Кондакова. Партовщики щедро поделились с посельщиками своими страхами перед ужасными колюжами. В результате ни Прибылов, ни Поломошный не отважились продолжить свой путь и тогда же, в августе, возвратились обратно на Кадьяк, покинув горстку людей Баранова на произвол судьбы. 39