Искусство жить. Реальные истории расставания с прошлым и счастливых перемен - Стивен Гросс

Он сделал паузу.

– Мы с Изабель как-то раз сходили к семейному психотерапевту, и эта женщина подумала, что мне будет полезно обратиться к вам. Она сказала, что вы поможете мне найти хорошего психотерапевта. Но я не знаю, что она рассказала вам обо мне.

Я передал ему слова семейного терапевта: по ее мнению, будет лучше, если он все расскажет мне сам.

Прежде чем я успел произнести еще хоть слово, профессор Р. вдруг добавил:

– А она сказала вам, что я гей?

История, по его словам, была простая: перед свадьбой с Изабель он, так сказать, упрятал свою сексуальность в чулан. А потом, два года назад, сразу после смерти отца, «вытащил обратно». Он поехал в Нью-Йорк повидаться с дочерью и ее семейством и в какой-то момент оказался в одной из саун Манхэттена.

– И там я впервые в жизни почувствовал себя самим собой.

Его связь со встреченным там мужчиной была недолгой, но с тех пор у него уже было два любовника.

– Я уже, сами понимаете, немолод, и поэтому мне пришлось познакомиться с «Виагрой». Но дело не только в сексе… Я просто знаю, что для меня все это очень важно.

– Вы хотите сказать, что до этого момента у вас никогда не было секса с мужчинами, – уточнил я.

– Именно так, – кивнул профессор Р. Он всю жизнь чувствовал сексуальное влечение к мужчинам. Он всегда знал, что он гей, и предполагал, что, поступив в университет, встретится там с мужчиной, и все решится само собой, но этого не случилось. – Там были отдельные смельчаки, не скрывавшие своей сексуальной ориентации, но я был не из таких.

Пару месяцев назад профессор Р. рассказал жене о том, что встречается с мужчиной. Она, конечно, была расстроена, но отнеслась к этим новостям с пониманием.

Он подался вперед в своем кресле. Он сказал мне, что они с женой вместе учились в медицинском – «она и тогда была, и теперь остается моим самым лучшим другом», – а по окончании учебы сыграли свадьбу. Да, за прожитые вместе годы он несколько раз пытался поднять этот вопрос в разговорах с Изабель, но эти попытки ни к чему не привели.

Пару месяцев назад он рассказал жене о том, что встречается с мужчиной. Она, конечно, была расстроена, но отнеслась к этим новостям с пониманием. Через несколько мучительных недель они решили пойти к семейному терапевту. Сам он не знал, что теперь делать… Он хотел сохранить выстроенную вместе с Изабель жизнь, но не понимал как.

– Вот поэтому я и пришел к вам.

Порой профессор Р. был практически уверен, что им следует продать свой большой дом и купить два поменьше, один для него, а другой для жены, чтобы каждый из них мог жить собственной жизнью. Но в другие моменты ему думалось, что проблема гораздо более фундаментальна и что касается она чувства человеческой близости.

– У меня есть ужасное подозрение, что, предпочтя жить с мужчиной, я в скором времени обнаружу, что и с ним мы не сможем стать близкими людьми.

– Что вы имеете в виду?

– Изабель очень хорошо ладила с людьми, а мне это никогда не удавалось. В действительности я вообще не понимал, как она терпела меня все эти годы… Наша семейная шутка гласила, что лучше всего я себя веду под анестезией.

Он помолчал несколько секунд, потом продолжил:

– Я очень неловкий. Некоторым людям это нравится, других – раздражает. Я, кажется, все время норовлю ляпнуть что-нибудь такое, о чем помалкивают, – то есть что-то, о чем все думают, но говорить не хотят.

Я постарался не подавать виду, но, мне кажется, он догадался, как я понял эту фразу: он мог говорить то, что нельзя, о других, но не о себе. Может быть, он ставил в неудобное положение окружающих, чтобы не чувствовать, что в таком положении находится он сам? Пока я размышлял об этом, он спросил:

– И как же психотерапия может помочь мне решить эту проблему?

Я сказал ему, что пока еще не знаю.

Профессор Р. ответил мне, что всегда предпочитал сначала прийти к какому-то решению и только после этого действовать, но теперь просто не может решить, как ему быть дальше дальше. В бестолковости его никогда никто упрекнуть не мог, но сейчас он действительно не знал, что делать. То ему казалось, что правильнее уйти, то думалось, что лучше остаться. Дети не знали, что он гей, и он не желал ставить их об этом в известность. Он не хотел, чтобы они возненавидели его или начали думать о нем плохо.

– Насколько я вас понимаю, вы не хотите сделать нечто, о чем потом придется жалеть, – заметил я.

Профессор Р. согласился.

– Иногда мне кажется, что правильнее будет уйти. Я с Изабель никогда не чувствовал себя самим собой.

Он описал мне один воскресный день, проведенный в объятиях своего бойфренда.

– Мы лежали в спальне и слушали компакт-диск. Когда музыка закончилась, я не разомкнул рук, и он тоже просто продолжал обнимать меня. Мне захотелось подняться, только когда мы пролежали вместе большую часть дня. До этого я никогда ничего подобного не чувствовал.

– И вы не хотите от этого отказываться.

– Если точнее, то я думаю, что просто не смогу отказаться от этого.

– Но почему это произошло именно сейчас? – спросил я.

Профессор Р. ответил, что точно сказать не может. Возможно, это было связано с обстоятельствами их с Изабель жизни. Почти всегда, еще со времен учебы в медицинском, ему постоянно приходилось заботиться о других. Сначала он вместе с женой ухаживал за родителями Изабель, потом помощь потребовалась и его собственным родителям. Они тоже заболели и позднее умерли. Рак груди, рак кишечника, сердечные заболевания, рак поджелудочной.

Старшая дочь в детстве была достаточно сложным ребенком. Она страдала дислексией, не ладила с учителями и попадалась на мелких кражах в магазинах. Но сегодня все это уже осталось в прошлом – родители покинули сей мир, а у детей жизнь вроде бы наладилась.

– Может быть, я покажусь вам эгоистом, но теперь я хочу чувствовать, что меня кто-то любит, а не просто заботится обо мне, исполняя свой долг.

Мы несколько минут помолчали.

– Это, конечно, ужасно, но, когда умер отец, я почувствовал большое облегчение. Тяжелый он был человек.

Его отца, работавшего семейным врачом и занимавшего пост члена местного совета, уважали в медицинском сообществе, но жить с ним было просто невозможно. Все вокруг считали этого доброжелательного профессионала и благотворителя изумительным человеком, но в быту он был склонен к неожиданным приступам ярости.

– Он быстро остывал, но я после его взрывов очень долго не мог унять внутреннюю дрожь. Мы замечали, что он в очередной раз накручивает себя и готовится сорваться, но успокоить его не имели никакой возможности.

Но гораздо хуже было другое: отец совершенно не интересовался своим сыном.

– В основном я помню, что его никогда не было рядом. Я помню, что он уходил на работу еще до того, как я соберусь в школу. Было понятно, что я для него в каком-то смысле слишком большая обуза. Казалось, ему не терпелось поскорее от меня убежать.

«Может быть, я покажусь вам эгоистом, но теперь я хочу чувствовать, что меня кто-то любит, а не просто заботится обо мне, исполняя свой долг».

Пока я слушал его слова, у меня в голове возникали картинки его воспоминаний о том, какое удовольствие он испытывал, обнимая своего притихшего, расслабленного бойфренда и вместе с тем чувствуя, что сам может находиться в его объятиях столько, сколько ему захочется. Я спросил, не думает ли он, что эмоциональная мощь этих объятий заключалась в том, что они позволяли свести на нет боль, причиненную отторгавшим его отцом.

– Мне кажется, отец заглядывал куда-то в глубь меня, и то, что он там видел, ему совсем не нравилось. А в тот день я ощущал совершенно противоположные эмоции… Я чувствовал, что вернулся домой.

Мы оба несколько мгновений помолчали, а потом профессор Р. сказал:

– Мне думается, что я для вас не очень-то типичный случай… Вряд ли к вам приходит много мужчин, которые вот так меняют ориентацию – в моем-то возрасте. Но что есть, то есть. – Он беспомощно развел руками и повторил: – Что есть, то есть.

Мы достаточно долго сидели в молчании, и я все это время размышлял о том пути, который ему пришлось пройти в браке. Его жизнь пробежала у меня перед глазами последовательностью фотографий: они с женой в медицинском, свадьба, рождение детей, смерть родителей, долгие годы вместе.

Я увидел ежегодный круговорот дней рождения и праздников. Я представил профессора Р. и его жену студентами – как много они тогда еще не знали, как много всего не могли предсказать.

А потом, возможно, какой-то донесшийся сверху приглушенный звук, может быть, пианино или чей-то голос, заставил меня задуматься о своей жене и детях, и я прокрутил у себя в голове собственную жизнь в виде такой же серии фотокарточек, увидел, как мы родились и как умрем. Что ждет впереди нас?

Профессор Р. вздохнул, и я спросил его, о чем он думал, пока мы были погружены в молчание.