Шуры-муры - Барбара Маккафферти

От невыносимого горя не осталось и следа. Только злость. Глаза сверкают, губы сжаты.

— Вот гнусный мужик! — прошипела она сквозь дым.

Оп-па, милое дело.

— Какой мужик? — оторопело переспросил я.

Мейдин бросила на меня раздраженный взгляд, — примерно так смотрит учитель на уснувшего во время урока ученика.

— Дуайт, разумеется! Ведь это дураку понятно, что тут произошло. Он пошел и взял мой платочек, специально чтобы мне напакостить.

И это она произнесла в шаге от распростертого на полу мертвого тела! В моем представлении, Дуайту сейчас было значительно хуже, чем его жене. Но говорить я ей этого не стал.

Еще я ей не стал говорить, что после такого ранения у Дуайта вряд ли хватило бы сил пойти и взять что бы то ни было. Вообще невероятно, как он столько прополз. Он мог только рухнуть на пол, как подкошенный.

— Как гадко, гадко, гадко с его стороны! — злобно простонала Мейдин.

Неужели речь идет о том самом человеке, ради которого она готова была потратить солидную горсть мелочишки в доказательство своей любви?

— Мейдин, — сказал я. — Ваш носовой платок могли вложить ему в руку, между прочим. Тот, кто убил…

Она не дала мне закончить мысль.

— Ой, да нет, Дуайт нарочно это сделал. Это в его стиле — подстроить мне подобную пакость. Он вообще порой бывал таким жестоким! — и она снова забегала по комнате.

Она, кажется, не понимала, что все это теперь совершенно неважно, ведь он мертв, — окончательно и бесповоротно мертв! А значит, ему гораздо, гораздо хуже, чем ей. Вообще-то говоря, у Дуайта было сейчас больше поводов злиться. Ведь Мейдин оказалась абсолютно эгоистичной особой.

Она, вероятно, заметила, как я на неё смотрю, и упрямо вздернула подбородок.

— Ой, только не надо вот этих укоризненных взглядов! Вы-то с ним не жили. Поверьте, Дуайт мог быть таким засранцем!

Я понадеялся, что горюющей вдове не предложат сказать несколько прощальных слов над разверстой могилой или сделать гравировку на могильной плите.

— Боже Всемогущий, я так и знала, что он выкинет что-нибудь в этом роде, но предположить…

Ну все, с меня довольно. Я повернулся к ней спиной и решительно взял трубку из лапки Микки Мауса.

— Да, не знала я, не ведала, насколько далеко зайдет его недовольство! — продолжала бушевать Мейдин.

Вот тут я насторожился. Положив трубку, я резко обернулся.

— Недовольство? И чем это Дуайт был не доволен?

Мейдин ответила не сразу. Она скрыла свое замешательство в густом облаке сигаретного дыма. Ей явно требовалось время подумать над ответом.

— Ну, э-э, не то чтобы что-то серьезное… Так, ерунда всякая, типа… э-э… мол, то не так, это не эдак. Что-то я, видите ли, плохо постирала… Ну и тому подобное.

Я кивнул, как будто меня это объяснение удовлетворило, но, честно говоря, у меня промелькнула мысль: Она так усердно думала, и это — лучшее, что родилось у неё в голове? Видимо, Пупсик и впрямь умнее своей хозяйки.

Мейдин пожала плечами и ткнула сигаретой в моем направлении.

— Ну-с, Хаскелл, теперь, когда мы выяснили, что Дуайт пытался меня подставить, вы знаете, что делать, не так ли?

Я моргнул. Она что, предлагает мне прочитать покойному нотацию или отшлепать?

Мейдин энергично кивнула.

— Вы должны остановить его!

Может, я не прав, но мне почудилось, что Дуайта и без моей помощи уже остановили.

— Ну? — Мейдин в нетерпении даже ножкой притопнула.

— Что — ну? — я ни черта не понимал.

Мейдин взвизгнула:

— Да заберите же у него мой платок! Ведь все подумают черт знает что!

— Мейдин, вы забываете, что я целый день следил за вами… — Я уже напоминал, но могу и повториться.

Мейдин отмахнулась.

— Слушайте, Хаскелл, не забывайте, вы до сих пор на меня работаете! И я вам велю взять мой платок!

Я не двинулся с места. В круг моих обязанностей не входит подтасовка фактов на месте преступления.

— Мейдин, — сказал я, демонстрируя чудеса терпения, — мы должны оставить все как есть, нетронутым. Понимаете? Шериф нас не погладит по головке, если обнаружит пропажу вещественных доказательств.

Мейдин вытаращилась на меня.

— Вещественных доказательств? Никакое это не доказательство! Вы прекрасно знаете, что я не могла этого сделать. Вы же сами говорили, что следили за мной весь день!

Ах, так она все-таки слышала.

Мейдин наставила на меня пуделиный нос.

— К тому же, Хаскелл, мы же не скажем об этом шерифу, — тон её говорил: неужели, тупоголовый, ты сам не догадался? — Так что давайте сюда мой платок. Сию же секунду!

Как будто она к Пупсику обращалась. «Хаскелл, апорт!» — вот как это звучало.

Но меня дурно выдрессировали. Я не двинулся с места.

— Мейдин, то, о чем вы меня просите, называется препятствовать правосудию. За это в тюрьму сажают.

Мейдин прекратила вышагивать и посмотрела на меня.

— Мне, что, самой этим заняться? — голос у неё стал таким тихим, что даже Пупсик разволновался и заерзал на руках хозяйки. — Вы предлагаете мне дотронуться до Дуайта и подобрать свой платок — самой?!

Перспектива какого бы то ни было контакта с мужем в его нынешнем состоянии явно внушала ей непреодолимое отвращение.

Я покачал головой.

— Нет, вы этого не сделаете.

Не успела Мейдин вздохнуть с облегчением, как я продолжал:

— Никто ни до чего не дотронется до приезда полиции, — и стал набирать 911.

Облегчение Мейдин сменилось холодной яростью. Она кашлянула, закрыла на мгновение глаза, как будто собираясь с духом, и с мрачной решимостью направилась к телу.

— Если у вас духу не хватает, то придется мне.

Наверное, в моих жилах все-таки течет кровь полицейского, ибо я не мог позволить ей похитить улику. Когда Мейдин проходила мимо, я схватил её за рукав.

И тут же понял, что совершил грубейшую ошибку.

Пупсик испустил звериный рык и набросился на мою руку быстрее, чем белая акула-людоедка бросается на купающихся в этом жутком фильме «Челюсти».

Хотя маленькие зубки пуделька оказались острее, чем акульи. К счастью, он промахнулся мимо оголенной части руки, впился в куртку и, злобно урча, принялся рвать и жевать манжет. От неожиданности я выпустил Мейдин. А Пупсик меня не выпустил. Я поднимал руку, пока он не повис у меня на запястье, как меховой браслет для часов.

— Не смей делать ему больно! — Представляете, Мейдин обращалась ко мне, а не своему чаду. — Не смей трогать мою деточку-собачечку!

Ее деточка-собачечка разъяренно трепала рукав моей частной собственности.

Мейдин оторвала его от манжета и сверкнула на меня ненавидящим взором.

— Я заявлю о вашей жестокости в службу защиты животных.

— Сначала я заявлю на вас в полицию — если сделаете ещё хоть шаг к этому платку.

У Мейдин сразу поубавилось пылу. Но она все равно устроила небольшое шоу. Взбила волосы, кинула на меня уничижительный взгляд, с прямой спиной пересекла гостиную и вышла в холл. По дороге она говорила Пупсику: «Храбрый, храбрый, храбрый песик!»

Неплохое представление. Но это и все, что она могла себе позволить. Непосредственно перед тем уничижительным взглядом в глазах её промелькнуло нечто такое, что ни с чем не перепутаешь.

Страх.

Итак, вопрос: чего Мейдин боялась? Если я весь день не выпускал её из виду, то почему она так настоятельно требовала уничтожить указывающую на неё улику?

Я смотрел ей вслед, и вдруг в животе у меня похолодело. Неужели она кого-то наняла, чтобы избавиться от мужа? Не потому ли она всеми силами старается, чтобы на месте преступления ничто на неё не указывало?

Я наконец потянулся к трубке, зажатой в лапке Микки, но Мейдин окликнула меня с порога.

— Да, Хаскелл, кстати, раз вы все ещё на меня работаете, то все, о чем мы тут говорили, останется между нами, не правда ли?

А она ничего не путает? Я же все-таки частный детектив, а не адвокат. Не говоря уж о том, что цель моей работы заключалась в том, чтобы нащелкать фотографий для человека, который теперь не в состоянии их оценить, а следовательно, моя миссия закончена. По-моему, так.

Но у Мейдин была своя точка зрения на этот счет.

— Я хочу сказать, вы же до сих пор частный детектив, правильно? Надеюсь, у нас не возникнет с этим проблем?

Я остолбенел. Господи. А мертвого мужа она не воспринимает как проблему?

Или смерть Дуайта наоборот одним махом разрешила все её проблемы? Ой-ой-ой.

— Я задала вам вопрос, Хаскелл! И ожидаю на него ответа. Вы все ещё частный детектив, или что?

Ничего я не сказал. Повернулся к ней спиной и принялся набирать 911. Омываемый лучезарной улыбкой Микки, я вызвал скорую помощь и следователя.

Не знаю, что делала Мейдин во время моих переговоров. Наверное, так и стояла в холле, пытаясь подорвать мое здоровье пассивным курением. Если честно, я так насытился видом её лица за сегодняшний день, что не испытывал желания обернуться и посмотреть.