Загадка Куликова поля, или Битва, которой не было - Владимир Егоров

Пусть некий монах-летописец внес в свою летопись текст, описывающий какое-то событие. Безвылазно живя в своей келье, он не был его очевидцем. Запись, как правило, делалась понаслышке, пройдя через третьи-пятые руки, обычно спустя многие месяцы, а то и годы после события. В результате в летописи появился некоторый оригинальный текст {Л}, отразивший восприятие и понимание описываемого события летописцем. Таким образом, уже текст {Л} — это личная интерпретация некого летописца где-то когда-то произошедшего события с учетом как неполного знания, так и его монашеского статуса, а нередко и личных симпатий и антипатий. Веками множество монахов-переписчиков копировали текст {Л}, внося свое понимание (или непонимание!) переписываемого, давая ему свою интерпретацию, свойственную их времени и нравам, и просто делая ошибки, в результате чего через века до нас дошли уже другие тексты в несколько различающихся копиях {К1}.. {KN}. Далее один из текстов {К} попался на глаза какому-нибудь неленивому ученому-историку, имевшему терпение поломать голову и умение расшифровывать написанные архаичным корявым языком и плохо сохранившиеся письмена. Этот неленивый ученый что-то понял, что-то непонятое додумал сам, все вместе переосмыслил по-своему, после чего вписал в свою «Историю» уже некий текст {И} своим языком и со своим пониманием и своей трактовкой в собственном контексте описываемого. Если текстов {К} и их исследователей было более одного, то соответственно появилось несколько авторских изложений, несколько разных интерпретаций {И1}…{ИМ}. Затем наступила очередь составителя учебника. Он прочел и сравнил эти несколько разнящиеся интерпретации {И1}…{ИМ} и либо выбирал одну наиболее ему лично понравившуюся, либо, что тоже бывает, так как в этом вроде бы и заключается его «научная работа», скомпилировал из них свою собственную интерпретацию, свой текст {У}. А теперь спрашивается: что общего у текста {У} с начальным текстом {Л}? Понятно, что во многих случаях ничего или очень мало, не говоря уже об адекватности текста {У} собственно описанному в нем событию древности.

Предположение касательно изначальных ошибок летописцев, конечно, умозрительно, но, думаю, мало кто усомнится в том, что во времена, когда не только мобильных телефонов, но и обычной почты еще не было, оперативно получать полную и достоверную информацию было невозможно, особенно монастырским затворникам. Достаточно очевидно и то, что вся информация воспринималась и усваивалась монахами через фильтры православия, действующих монастырских уставов и книжных традиций. Поэтому стоит ли удивляться, что есть немало косвенных, зато вполне объективных археологических опровержений многих «событий» наших летописей. Чего стоит хотя бы всем известное летописное «призвание варягов» в 862 году в Новгород, который возник, как показали долгие и тщательные археологические раскопки, только спустя целое столетие после вошедшего во все энциклопедии и учебники «призвания»! Есть и вполне очевидные примеры создания исторических легенд «первоисториками». С одним из них я знакомил читателя в авторском расследовании «Читая «Повесть временных лет»». Речь о так называемом «пути из варяг в греки», выдуманном кем-то из российских первоисториков. В это, может быть, сейчас уже трудно поверить, но нет в наших летописях такого пути! На самом деле в «Повести временных лет» говорится о неком безымянном водном пути вокруг всей Европы, одним из этапов которого, никак не связанным с Днепром и Волховом, был загадочный морской этап «из варяг в греки», контекстно явно привязанный к Черному морю. Кстати, археологически торговый путь по Днепру начинает действовать только в середине X века, тоже на целый век позже первых летописных дат, связанных с Днепром, Киевом и самим «путем из варяг в греки».

В плане иллюстрации сказанного выше заинтересованному читателю наверно было бы небезынтересно понаблюдать, как последовательно, шаг за шагом, могла сформироваться одна из самых известных fantasy отечественной истории — миф о Куликовской битве. Нет, нет, я не утверждаю, что этот миф именно так и формировался, но постараюсь показать вполне реальную возможность, как он мог бы возникнуть буквально на пустом месте, и предоставлю читателю самому решать, насколько предлагаемый мной сценарий рождения такого мифа возможен и вероятен. А попутно — оценить степень достоверности наших нынешних представлений об этой битве, основанных на летописях и их интерпретации официальной историей, и, экстраполируя, достоверность всей российской истории, какой ее изучают в школе. Для этого нам придется отвлечься от всех документов уровней {И} (историки-основоположники) и {У} (составители учебников) и заглянуть прямо в источники уровня {К}, то есть непосредственно в дошедшие до нас летописные материалы.

О Куликовской битве нам известно из четырех основных источников, объединяемых общим названием Куликовского цикла: «Задонщины», Летописной повести о Куликовской битве в кратком и пространном изложениях, а также «Сказания о Мамаевом побоище». Не входят в Куликовский цикл, но содержательно примыкают к нему «Слово о житии и преставлении Дмитрия Ивановича, царя русского» и житие Сергия Радонежского. Отечественная историческая наука не выработала единого взгляда на время возникновения произведений Куликовского цикла, но наиболее распространено представление, что по крайней мере написаны они были в вышеперечисленном порядке. Именно в этом порядке мы их и пролистаем, а заодно прихватим и «Слово о житии и преставлении» Дмитрия Донского, названного в житии ни много ни мало русским царем.

Сценка первая

«ДВА «СЛОВА»»

Хотя самый ранний источник, повествующий о Куликовской битве, принято называть «Задонщиной», так он называется только в одном-единственном из ранних дошедших до нас списков, найденном в Кирилло-Белозерском монастыре. Другие ранние тексты носят название «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его князе Владимире Андреевиче, как победили супостата своего царя Мамая», и это не случайно. Исследователи «Задонщины» единодушны во мнении, что она является подражанием «Слову о полку Игореве», потому неудивительно, что произведение изначально тоже было подражательно названо «Словом о…». Чтобы не путать два «Слова», оригинал и подражание, сохраним за «Задонщиной» это прочно вошедшее в обиход название, а для «Слова о полку Игореве» будем использовать тоже устоявшуюся аббревиатуру СПИ.

Говоря об оригинале и подражании, следует оговориться: существует мнение, что наоборот СПИ было написано в подражание «Задонщине», то есть оно — поздняя подделка, а не произведение XII века. Но это скорее проблема СПИ, чем «Задонщины», и мы на нее отвлекаться не будем. Первичность и аутентичность СПИ современными исследователями достаточно обоснованы, и, следуя общепринятому мнению, мы тоже будем исходить из того, что СПИ — оригинальное произведение, а «Задонщина» — подражание ему.

Хотя время создания «Задонщины» точно не установлено, фигурирующие у историков предположительные даты укладываются в довольно узкий диапазон. Самая поздняя дата — начало XV века, а самая ранняя — непосредственно после битвы, вплоть до того, что «Задонщина» была написана чуть ли не на поле боя во время «стояния на костях» как победная хвалебная песнь.

В некоторых списках «Задонщины» ее автором назван Софоний Рязанец, но против такой атрибуции имеются и серьезные возражения, так как в других списках автор поминает Софония отнюдь не как самого себя. Мы не будем встревать в научный спор, в любом случае об этом Софонии толком ничего не известно. По одним предположениям он был брянским боярином, по другим — рязанским иноком. В конце концов, многие историки молчаливо приняли некий компромисс считать Софония бежавшим с Брянщины боярином, постригшимся в монахи где-то на Рязанщине. В частности, А. Журавель{12} полагает, что Софоний мог бежать из Брянска в Рязань через Новосиль в смутные для Брянского княжества времена поочередного его завоевания то Литвой, то Москвой в период с 1359 по 1370 год. На мой взгляд, брянский боярин Софоний вполне мог быть автором исходного текста, собственно «Слова», которое представляет собой, вслед за СПИ, типичный пример «дружинного эпоса». Сочиненный боярином текст изначально мог исполняться на пирах устно как былина, а потом его при случае записал с соответствующей ссылкой на автора какой-то безымянный грамотный монах. Или сам Софоний, ставший монахом. Какая нам разница? На самом деле некоторая разница есть. Для нас неважно имя автора, но имеют значение его социальный статус и место написания им «Задонщины».