Песни и люди. О русской народной песне - Наталья Павловна Колпакова

Разлив воды, как и далекая дорога, крутая гора, пустое поле, широкое море — обычно препятствия к встрече, к счастью. Зачин настраивает к тому, что и в этой песне радости не будет. А зеленые луга, шелковые травы, цветы, красивые стройные деревья — образы, связанные с представлениями о благополучии, расцвете, молодости и счастье.

Эх, на лугах-то ли, на лужках дак на зеленых,

Эх, на травах-то ли, на травоньках шелковых,

Ой, на цветах ли, цветах на лазурьёвых

Ой, дак вырастала ли груша, грушица зеленая…

За рекою, за реченькой,

За рекой на другой стороне

Да на ракитовом кустышке,

Да на малиновом листышке

Да соловей-птица песню поет…

После таких картин-экспозиций песня переходит непосредственно к передаче сюжета. Эти экспозиции бывают очень краткими, по могут быть и более развернутыми:

По весне-то было да по красноей,

По лугам-то, лугам было да зеленыим,

По травам-то, травам, травонькам да шелковыим,

По цветам-то, цветам, цветикам да лазурьевым

Уж то под рощицей было под зеленоей,

Вот что под яблоней было под кудрявоей

Ай, вот говорил-то тут парень девушке…

Или:

Ой, ранней утренней зарею дак на восходе-то было солнышка,

Дак на закате-то было светлого, светла месяца,

Дак высоко звезда, братцы, восх*дила.

Ой, вот восходила выше лесу-то, выше лесу темного,

Лесу темного, лесу дремучего, ой, лесу дремучего,

Выше ельничка, выше березничка,

Выше всякого дерева соснового,

Выше всякого дерева шарового,

Выше матушки зеленой дубравушки…

Иначе строятся песни второго типа, песни-высказывания, песни-раздумья, в которых особенно глубоко раскрывается внутренний мир человека во всей сложности его разнообразных эмоций. Если в песнях-повествованиях были хотя бы небольшие сюжеты, то в песнях-высказываниях проскальзывают лишь отдельные сюжетные мотивы, на основе которых возникает весь художественный замысел песни и его глубокий внутренний подтекст. Песня-высказывание жалуется, плачет, молит, сокрушается, иногда — смеется. Но чаще — жалуется и плачет. Здесь нет никаких действий, есть только основной поэтический образ, даваемый обычно в зачине и окрашивающий всю песню в тот или иной эмоциональный тон. В песнях этого типа используются многочисленные поэтические представления, которые народная фантазия черпает из самых различных источников, в том числе из традиционных пережитков, столетиями лежавших в глубине народного мировоззрения. Сюда включается целый ряд древних суеверий, анимистических представлений, вера в талисманы и т. п. Передавая эмоции и мысли взволнованного человека, песня-раздумье вспоминает о «вещих» снах, о гаданьях, волшебных предметах, по которым ее герои таинственно узнают о судьбах близких людей (кольцо якобы тускнеет при измене того, кто его подарил; оружие, оставленное воином дома, якобы ржавеет в случае его смерти на чужбине, и т. н.). В порыве радости или горестных чувств человек обращается ко всей природе, делая ее соучастницей своей внутренней жизни:

Эй, да гуси-лебеди да где летели,

Эй, и где летели, тут они и сели,

Эй, да меж собою речи говорили:

Эх, одной девке было, было горе…

Человек слушает шум моря и леса, отыскивая в них ответ на свои вопросы или ощущая сочувствие к себе; поручает птицам или ветрам передать разлученному близкому другу вести или письма:

Пойду, выйду я на крылечко, постою,

На все стороны на четыре, бедна, погляжу:

Ой, не со пятой-то ли не летит ли с моря соловей,

Не несет ли мне пис*мцо от дружка?..

Поэтическая фантазия, переплетаясь с пережитками этих традиционных представлений и древнего мироощущения, наполняет лирическую песню этого типа множеством художественных образов.

Логически построенный рассказ здесь заменяется взволнованными восклицаниями, эмоциональными повторами, междометиями, вздохами, которые позволяют догадываться о недосказанном и живо передают смятенное душевное состояние певца. Именно в этих песнях наряду с приемом психологического параллелизма широко используются метафоры, сравнения, традиционная символика.

Определенных предметов с тем или иным неизменным символическим значением в народной поэтике нет. Нет таких трав, цветов, деревьев или явлений природы, которые всегда символизировали бы счастливые или грустные переживания человека[3]. Дело не в предмете, а в его функции. Яблоня может быть символом молодости и счастья, если она в цвету, и символом горя, если она сломана; солнце — символ радости и веселья, когда оно сияет, и символ горя, гнева, беды, если его скрывают тучи; рыба может символизировать свободу и счастье, когда она резвится в воде, и становится символом тоски и неволи, если она в сетях, и т. н. Иными словами, любой предмет приобретает в песне символическое значение в зависимости от того, в каком виде он соотносится с переживаниями лирического героя.

На этой символике строится очень многое. Один и тот же образ может быть символом для целого ряда понятий, сходных по своему эмоциональному тону. Так, для изображения молодости, здоровья, красоты, любви, радости, удачи, благополучия и т. п. в разных песнях одинаково символическими «счастливыми» образами служат свежие цветы, травы и деревья, яркий свет, тепло, солнце, заря, звезды, музыка, привольное гулянье. Для различных понятий противоположной эмоциональной окраски — тоски, измены, неудачной любви, разлуки, болезни, обиды — также употребляются общие образы-символы: бурная погода, ветер, метель, мрак, туман, снег, холодная роса, непроходимая дорога, болото, смятая трава, пустынные поля и долины, подрубленные или кривые деревья, холодное, негреющее солнце:

Ты пади, пади, моя роса, моя росынька, на темные на леса,

Пади, роса, на темные леса, на дремучие.

А ты пади, тоска, пади на моего ли на дружка…

Ох ты, полынь ли, полынюшка, ох, полынь горькая,

Заняла ли ты, полынюшка, в саду местечко,

Что не то ли то м*стечко, место плодородное,

Ох, плодородное мест*чко хлебородное,

Ох, хлебородное местечушко, эй, вот огородное.

Да где же ты, полынюшка, в саду выросла?

Где чернослив-от растет да виноград цветет…

… Из лучей-то, лучей не туманчик с неба да выпадает,

Из туманчика частый мелкий дождик поливает.

Только прибил и примочил шелковую траву.

Прилегла-то травка возле самой земли корешок…

Такие беглые зарисовки для движения сюжета самодовлеющего значения не имеют, но ими создается мастерски написанный фон для мелькающего в тексте сюжетного мотива:

Ай, да една-то в поле да дорожечка