В шаге - Никитин Юрий

– Чем больше у человека запретов, – проговорил я вслух, – тем дальше он от животного.

Она как будто прочла, о чём я думал всю ночь, договорила:

– И тем больше у него правил.

Я молча хрустел прожаренным ломтиком булочки, помалкивал, а она спросила негромким голоском:

– Что-то тревожит, шеф?..

– Да, – ответил я нехотя.

– Этики?

Я отмахнулся.

– Этики всего лишь мухи, что надоедают, но наш паровоз им не остановить.

– Тогда что?

– Наша работа, – ответил я с сомнением. – Только мы знаем, какой будет взрыв! Одна надежда, что снимать ограничения на использование нейролинка будем постепенно. По частям. Если позволят.

Она даже чашку отставила, взгляд стал очень серьёзным.

– Могут не позволить?

– Мы разработчики, – напомнил я. – Я нагло уверен, что лучшие, без такой уверенности звёзд не достать… но, увы, не единственные, что пашут на этой ниве. Нива – это такое поле для разработчиков софта. Соперники дышат в затылок. Будем осторожничать и притормаживать – обгонят с гиком и свистом. Так что опасайся не опасайся, а спешить надо!

Она сделала осторожный глоток, поморщилась, горячо, ухватила, не глядя, вкусно пахнущий прожаренный ломтик булочки.

– Изо всех сил, шеф. Я оптимистка, но какая-то испуганная.

– Не по жизни?

– Нет, когда начинаю думать, что творим и вытворяем.

Я пил медленно, почти не чувствуя вкуса, что-то во мне тяжело вздохнуло помимо моей воли.

– Спинным мозгом чувствую, что у нас мощнее, чем открытие там электричества, атомной энергии, интернета! Именно мы перевернём мир кверху лапами. И назад возврата ни-ни. Кто понимает, тому уже страшно… А народ смотрит только бои в ММА и слушает песни Ани Стрекозинской.

Она сказала язвительно:

– Спинным мозгом… Артём Артёмович, не говори красиво! Скажи честно, жопой чуешь.

– Чую, – согласился я. – Но если не мы, то другие тряхнут планету так, что всё с неё ссыплется, как при Копернике.

Она быстро поглядывала, как я с хрустом жую тостик, горячий и вкусно пахнущий, но плечами повела, словно осыпало морозом.

– Надеюсь, успеем первыми.

– Иначе нам кранты, – подтвердил я.

– И станем снимать запреты постепенно?

– Даже не запреты снимать, – уточнил я, – а приоткрывать вход в ад. Чтобы дать взад, если чё. Тогда и другие притормозят. Ну, может быть.

Она допила кофе, задумалась, медленно поворачивая чашку в пальцах.

– Притормозят?.. Думаю, не раньше, чем начнутся разбои, грабежи, поджоги… Не так?

Я ответил с надеждой:

– Но баррикад на этот раз не будет. Каждый станет зверем-одиночкой. И будет бросаться на соседа. А как иначе, если везде одни звери в людской личине? Общество, основанное на строгих правилах и запретах, рухнет с таким грохотом, что и черепков для инопланетян не останется.

Она сказала с иронией, но мне почудилась в её словах надежда:

– Тогда, может, притормозить?

– А другие? Их не притормозишь.

Она попыталась допить кофе из пустой чашки, вздохнула, взяла из моей руки тоже пустую и поднялась, строгая и деловая.

– Вызывай машину, я помою посуду.

Раньше посуду в самом деле мыли, а сейчас достаточно поставить в раковину, автомат сделает всё, ещё и высушит, а потом расставит на полочке, так что выскочили из дому одновременно.

Никто никого не ждал и не бил в нетерпении копытом, и даже авто подкатило к подъезду, рассчитав расстояние и скорость с точностью до микросекунды.

Науку не остановить, подумал я мрачно на сиденье, что раньше считалось водительским. Всё ещё не по себе, что нет рулевой колонки, обшитая кожей баранка словно бы защищает от стремительно летящего навстречу мира, но мир меняется резко и быстро – принимай или уходи.

Ежевика вертит головой по сторонам, замечая, как стремительно меняется город. Даже высотные дома вырастают то здесь, то там, словно по волшебству, а старые преображаются так, что и не скажешь насчёт фундамента боярских времён.

Аккуратная линия высоких деревьев, что днём даёт тень, а ночью освещает яркой листвой улицу, символическая линия бордюра, где раньше нелепо смотрелись в ряд глыбы тяжёлого камня, а сейчас незримую линию контролирует компьютер, за которую ни один автомобиль не проедет, за исключением санитарной или пожарной команды.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Что ты задумал?

– У меня важная встреча, – сообщил я кратко.

– В выходной?

– В жизни выходных не бывает.

– Молчу, – ответила она послушно.

– Да ладно, щебечи. Всё равно не слушаю.

Она спросила обиженно:

– Тогда зачем?

– Твой голос успокаивает, – пояснил я. – Женщин вообще никто не слушает, когда они женщины. А когда говоришь о программировании, ты не женщина и не самец, а третий вид, к которому принадлежим мы. Более совершенный, чем люди.

– А этики?

Я отмахнулся.

– То вообще питеки. Даже денисовцы.

Через два квартала автомобиль резко затормозил и прижался к красной линии, разделяющей тротуар в его прежнем значении и проезжую часть.

– Шеф? – пискнула Ежевика.

– Встреча, – сообщил я.

Она только открыла ротик, но послушно захлопнула, в нашу сторону уже идёт по тротуару нечто подобное статуе командора в его металлическо-хромовом исполнении.

Марат от шеи и подошв нагло сверкает металлом, как будто совсем киборг, хотя полностью заменил только руки и ноги, а всё остальное пока своё, пусть внутренности и отпечатанные на принтере, но все из собственных стволовых клеток, только грудь для пижонства укрыл, как римский легионер, стальным панцирем с затейливым гербом собственной выдумки.

Прохожие откровенно таращатся, одни с осуждением, другие с одобрением и даже завистью, это не пирсинг вколоть или тату бросить по всему телу, это уже высший класс и вызов старому миру!

Я распахнул дверцу заднего сиденья.

– Садись, расскажу по дороге. Ты чего такой довольный? Печёнку сменил?

Он ловко забрался на заднее сиденье, ответил густым красивым голосом оперного певца:

– Это у вас печёнки, а у меня печень. А сменил дважды, знаете…

– Нет, – пояснил я, – на железку.

Он развёл руками.

– Прототип ещё не запустили в серию. А как только, то сразу. Хайтек не женщина, меня ещё ни разу не подвёл.

Ежевика обиженно нявкнула:

– Харасменист!

– Факты, – потребовал Марат.

– Этика выше законов, – сказала она гордо. – Потому факты не играют роли. Я тебя по судам затаскаю!..

– Куплю мороженое, – предложил Марат.

– Два, – выпалила она победно. – Шоколадное с крошками!

– По рукам, – сказал он с тяжёлым вздохом. – Вот так и проигрываем в титанической битве полов.

Автомобиль терпеливо выждал, пока такое медлительное по нормам электронного мира существо вдвинется в салон и очень неспешно, будто играет замороженного, опустится на заднее сиденье.

Нас вжало в спинки кресла, по обе стороны стремительно понеслись навстречу, тут же пропадая за спиной, деревья и здания, автомобиль педантично старается уложиться в указанное для встречи время.

Я поглядывал в зеркало на уютно устроившегося сзади Марата. Совсем недавно, я уже оканчивал школу, такие, как он, были обречены умереть во младенчестве или в лучшем случае подростками.

Но медицина идёт даже не широкими шагами, а скачками. Какие-то болезни излечили, какие-то пока остановили, а там, где пока медики разводят руками, неожиданно помогла робототехника.

Источенные остеопорозом кости ног и рук заменили настолько совершенными протезами, что Марат всерьёз ощутил превосходство над остальными людишками, которым такое счастье только предстоит. Приземлённой науке, работающей на сегодняшний день, проще выращивать из стволовых, чем разработать механическую.

Он перехватил мой оценивающий взгляд, понял ход мыслей, сказал весело:

– Шеф, прогресс не остановить, сами знаете. Присматриваюсь к желудку, уже тестируют синтетические!

– Да зачем тебе? – сказал я с неудовольствием. – Свой пока справляется?