Горбун, Или Маленький Парижанин - Поль Феваль

— В Кельне, — смущенно ответил немец.

— Верно. Ты один раз уколол меня.

— А вы меня двенадцать, — смиренно признался Штаупиц.

— Ого! — продолжал Лагардер, взглянув на Сальданью и Пинто. — Парочка моих противников из Мадрида…

— Ваше сиятельство, — забормотали разом оба испанца, — то было недоразумение. Не в нашем обычае сражаться двое против одного.

— Как! Двое против одного? — воскликнул Плюмаж, гасконец из Прованса.

— А они утверждали, что не знают вас, — сообщил Галунье.

— А вот этот, — Плюмаж указал на Пепе Убийцу, — высказывал желание встретиться с вами.

Пепе заставил себя выдержать взгляд Лагардера. А Лагардер только переспросил:

— Вот этот? — и Пепе, что-то пробурчав, опустил голову.

— Ну, а что касается этих двух храбрецов, — Лагардер кивнул на Пинто и Сальданью, — я в Мадриде представлялся только по имени Анри… Господа, — обратился он к мастерам фехтования, делая жест, имитирующий укол шпагой, — я вижу, что со всеми вами я в той или иной мере знаком. Кстати, вот этому молодцу я как-то раскроил череп оружием, распространенным у него на родине.

Жоэль де Жюган потер висок.

— Да, и осталась отметина, — буркнул он. — Палкой вы орудуете, как бог, это уж точно.

— Так что, друзья мои, со мной никому из вас не повезло, — продолжал Лагардер. — Но сегодня противник у вас был куда слабее. Подойди ко мне, дитя мое.

Берришон исполнил его приказ.

Плюмаж и Карриг заговорили разом, пытаясь объяснить, почему они хотели обыскать пажа, но Лагардер велел им замолчать.

— Что ты тут делаешь? — спросил он у мальчика.

— Вы человек добрый, и я не стану вам врать, — отвечал Берришон. — Я принес письмо.

— Кому?

Берришон с секунду молчал, и взгляд его скользнул по окну под мостом.

— Вам, — наконец сказал он.

— Давай сюда.

Мальчик вытащил из-за пазухи конверт и подал Лагардеру, после чего поднялся на цыпочки и шепнул ему на ухо:

— Я должен передать еще одно письмо.

— Кому?

— Даме.

Лагардер бросил ему свой кошелек.

— Ступай, малыш, — сказал он, — никто тебя не тронет. Мальчик убежал и вскоре скрылся за поворотом во рву.

Лагардер распечатал письмо.

— А ну, расступись! — приказал он, видя, каким тесным кругом обступили его волонтеры и мастера шпаги. — Вскрывать адресованное мне письмо я предпочитаю в одиночестве.

Все послушно отступили.

— Браво! — вскричал Лагардер, пробежав первые строчки. — Такие письма мне нравятся! Именно этого я и ждал. Убей меня Бог, этот Невер — учтивейший дворянин!

— Невер! — пронеслось среди наемных убийц.

— Что? Что? — разом воскликнули Плюмаж и Галунье. Лагардер направился к столам.

— Сначала промочим горло, — сказал он. — Я безумно рад. Хочу вам рассказать одну историю. Садись, мэтр Плюмаж, здесь, а ты, брат Галунье, сюда. Остальные могут устраиваться, кто где хочет.

Гасконец и нормандец, гордые таким отличием, уселись справа и слева от своего идола. Анри де Лагардер осушил кубок и сообщил:

— Надобно вам знать, что я изгнан и покидаю Францию.

— Изгнан? — ахнул Плюмаж.

— Когда-нибудь мы еще увидим, как его вздернут, — с искренней скорбью в голосе пробормотал Галунье.

— За что же вас изгнали?

К счастью, этот вопрос заглушил дерзкие, хотя и вызванные искренней любовью слова Амабля Галунье. Лагардер не спускал фамильярности.

— Вы знаете верзилу де Белиссана? — осведомился он.

— Барона де Белиссана?

— Бретера Белиссана?

— Покойного Белиссана, — уточнил бывший королевский гвардеец.

— Он мертв? — раздалось несколько голосов.

— Да, я его убил. Чтобы взять меня в эскадрон легкой кавалерии, король, как вы знаете, пожаловал мне дворянство. Я обещал вести себя осмотрительно и полгода был тише воды, ниже травы. Обо мне почти забыли. Но однажды вечером этот Белиссан решил дать взбучку какому-то бедному дворянчику из провинции, у которого даже усы еще не выросли.

— Вечно одно и то же, — вздохнул Галунье. — Прямо странствующий рыцарь какой-то.

— Помолчи, дорогуша, — шепнул ему Плюмаж.

— Я подошел к Белиссану, — продолжал рассказ Лагардер, — а поскольку я пообещал королю, когда его величество пожаловал мне титул шевалье, никому никогда не бросать никаких оскорблений, я просто-напросто выдрал барона за уши, как это делают в школе с проказниками. Ему это не понравилось.

— Я думаю, — пробормотал кто-то.

— Он нагрубил мне и за Арсеналом получил то, что ему уже давно причиталось: я парировал его выпад и проткнул насквозь.

— Ах, малыш! — воскликнул Галунье, забыв, что времена изменились. — У тебя здорово получается этот чертов удар с отбоем рапиры!

Лагардер расхохотался. Но вдруг в сердцах яростно ударил о стол оловянным кубком. Галунье решил, что пропал.

— И вот справедливость! — вскричал Лагардер, даже не взглянув на нормандца. — мне должны были бы дать награду за то, что одним волком стало меньше, а. меня осудили на изгнание.

Достойнейшее собрание единодушно согласилось, что это возмутительно. Плюмаж выругался и объявил, что в таком случае в этой стране не стоит надеяться на расцвет искусства фехтования.

— Что ж, я покорился. Я уезжаю. Мир велик, и я дал себе клятву, что сумею прожить где угодно. Но прежде чем пересечь границу, я решил позволить себе прихоть, нет, две: дуэль и любовное приключение. Так я решил попрощаться с прекрасной Францией.

— Расскажите, господин шевалье! — попросил Плюмаж.

— Скажите-ка, храбрецы, — спросил, вместо того чтобы исполнить просьбу Плюмажа, Лагардер, — вам случайно не доводилось слышать про удар господина де Невера?

За столом зашумели.

— Да мы только что говорили о нем, — сообщил Галунье.

— И каково же ваше мнение?

— Мнения разделились. Одни говорят: «Чушь!» Другие полагают, что мэтр Делапальм продал герцогу удар или серию ударов, которым тот может кого угодно поразить в лоб между глазами.

Лагардер задумался и вновь задал вопрос:

— А что вы, которые все превзошли по части фехтования, вообще думаете о секретных ударах?

Единодушное мнение было таково: секретные удары — это для простаков, любой удар можно отразить с помощью всем известных приемов.

— Вот и я так думал, — промолвил Лагардер, — пока не имел чести сойтись с господином де Невером.

— А сейчас? — раздалось со всех сторон, поскольку каждого это крайне живо интересовало: возможно, через несколько часов Невер своим знаменитым ударом отправит некоторых из них к праотцам.

— А сейчас, — ответил Анри де Лагардер, — дело другое. Вы только представьте: этот чертов удар долго не давал мне покоя. Честью клянусь, я заснуть из-за него не мог. Добавьте к этому, что о Невере все только и говорили. После его возвращения из Италии я повсюду, в любое время дня слышал одно: Невер! Невер! Невер! Невер самый красивый! Невер самый отважный!