Фирменный поезд «Фомич» - Виктор Колупаев

Перед самым подъездом Крестобойников решил пройтись до магазинчика, который закрывался через полчаса. Виктория Ивановна погрозила ему пальчиком, но в магазин сходить разрешила, наказав купить двести граммов колбасы на утро, и пошла варить кофе, который они пили и на ночь. Каблучки ее премиленьких туфель застучали по серым бетонным плитам.

Валерий Михайлович вошел в магазин, в котором уже почти не было покупателей, купил двести граммов колбасы, попросив нарезать ее тонкими ломтиками, взял баночку горчицы и не спеша двинулся домой. Открыв ключом дверь, Валерий Михайлович вошел в небольшой коридорчик, зажег свет и сказал:

— Вика, возьми у меня…

Ему никто не ответил.

Включив в комнате свет, он увидел, что в ней повсюду разбросаны вещи, его и жены. В кресле нахально развалилось черное вечернее платье жены, рядом на диване, словно обнявшись, лежали его костюмы: венгерский, бельгийский и фабрики «Большевичка». На стульях висели его рубашки и ночные сорочки жены. Книжный шкаф с подписными изданиями классиков и сервант с хрусталем были завешаны платьями, кофтами и юбками. Посреди комнаты, собравшись в кружок, стояли туфли жены и его собственные. На столе были расставлены рюмки, тарелочки из китайского чайного сервиза и серебряные вилки и ножи.

«Зачем это? — испуганно подумал он. — Что произошло?»

— Вика!

Ему снова никто не ответил, и тогда он окончательно перепугался. Почти бегом он влетел в спальню, еще надеясь, что Виктория просто спит. Жены не было и в спальне. Ничего не понимая, Крестобойников несколько раз повернулся на одном месте.

«Накручивает бигуди», — догадался он и кинулся в ванную, зацепив по дороге стул, который с грохотом упал… Ванная тоже была пуста.

«Вышла к соседям», — подумал он, очень желая этого. Но даже беглый взгляд на обувь, стоявшую в коридоре, убедил его, что жена никуда не выходила, разве что босиком. И вообще она к соседям заходила очень редко. Да и что ей там делать в такое позднее время?

«Вывалилась с балкона», — мелькнула в его голове ужасная мысль. Это было уже совсем ерундой, но он все же вышел на балкон, посмотрел вниз. Тут уже весь дом был бы на ногах…

Он снова вернулся в комнату и попытался понять, почему все так разложено. С какой целью Виктория могла все это вытащить из платяного шкафа? И тут помимо его воли брюки зашагали в спальню. Он остановился перед шкафом, холодея от ужаса. Рукав рубашки приподнял его руку и заставил потянуть на себя дверцу.

Крестобойников рывком открыл шкаф. Холодными немигающими глазами на него в упор смотрела жена.

«Повесилась!» — молнией мелькнула в его голове короткая мысль. И, сраженный ею, он глухо вскрикнул, схватился рукой за горло, покачнулся, упал и потерял сознание.

…Проснулся он на диванчике старшей дочери. Часы на стене показывали семь. Пора собираться на работу. Голова его была свежа, а тело полно бодрости и сил. Он легко приподнялся с постели и сел, свесив ноги на пол. Тут его взгляд упал на платяной шкаф, и он вспомнил вчерашний кошмар. Холодные мурашки поползли по его спине, а в желудке затошнило от страха.

Дверцы шкафа были полуоткрыты, и он, не вставая с диванчика, мог видеть, что тот полон вещей, которым там и место. А Виктория? Нужно было встать и отворить вторую дверцу шкафа, но он не мог заставить себя сделать это. Он сидел, отрезанный от всего мира, отключив органы чувств, ничего не слыша, не ощущая и не видя, кроме платяного шкафа. И когда он наконец стряхнул с себя оцепенение, то неожиданно ощутил запах свежезаваренного колумбийского кофе, услышал шипение яичницы на сковороде и голос своей жены, негромко напевавшей мелодию последней дежурной песенки.

Он долго ничего не мог сообразить, пока в комнату не вошла сама Виктория.

— Ага! Встал уже! — сказала она.

— Вика, — прошептал он, — что это было вчера… — но не договорил до конца, не осмелился. Уж очень свежий и цветущий вид был у его жены.

— Что было вчера? — спросила она грозным голосом, но чувствовалось, что сегодня она не расположена сердиться. — Вчера было то, что под утро я проснулась и увидела тебя лежащим на полу. Хорошо, что дети в пионерском лагере, — погрозила пальчиком Виктория Ивановна. — Что бы они подумали? Вставай. Кофе остывает.

— Я сейчас, — сорвался с места Валерий Михайлович и начал поспешно одеваться.

За завтраком Виктория Ивановна втянула мужа в разговор о вчерашнем спектакле. У нее была хорошая память, и она умела убедительно и красиво говорить. Валерий Михайлович старался поддержать разговор.

Виктория Ивановна очень любила говорить о театре, кино и концертах. Они, кстати, очень часто ходили на различные концерты в четырнадцать местных театров. И вкусы у них совпадали, правда, у Виктории Ивановны вкус был немного тоньше. И то, что нравилось ей, нравилось и Валерию Михайловичу. У них и вообще-то споров почти не бывало.

Вот и сегодня Валерий Михайлович на лету схватывал мысль своей жены о вчерашнем спектакле и добавлял несколько фраз. Виктория Ивановна соглашалась с ним. Вчерашний поступок, после которого он не смог добраться до постели, она ему простила. Господи, ну чего не бывает с мужчинами! Тем более что Валерий Михайлович позволял себе крепко выпить лишь иногда. Он даже в компаниях умудрялся оставаться почти трезвым.

Перед уходом на работу Валерий Михайлович обнял Викторию Ивановну, и ему почему-то пришла в голову мысль, что это его черный пиджак с удовольствием обнимает бежевое платье жены. Мысль была дикая, но почему-то не выходила из головы, пока он шел на работу…»

14

На этом рукопись обрывалась. У меня возникли такие мысли: во-первых, это не объяснительный документ, ничего такого, что проливало бы свет на причину драки; во-вторых, за те несколько минут, что Федор провел в купе проводниц, совершенно немыслимо было исписать такую пачку листов; в-третьих, прочитать этот рассказ в вагоне-ресторане, будь да — же он написан заранее, Валерий Михайлович тоже не успел бы. Я все так и сказал Федору.

— Видите ли, Артемий. — Он уже откуда-то знал мое имя. — Я писатель. Нет, нет, нет, я понимаю, что внешним своим поведением позорю эту безупречную организацию и всеми уважаемых ее членов. Я даже не стремлюсь попасть в Союз писателей. Ну, или, вернее, еще не стремился. Так вот. Я пишу рассказы, рассылая их в газеты и журналы. И еще не было случая, чтобы рукописи где-то затерялись. Все они честно возвращаются ко мне назад. Их никто не печатает, более того, их никто, я полагаю, и не читает. Я слишком отрываюсь от жизни.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});