Россия и современный мир №2/2012 - Юрий Игрицкий

Мы не знаем и, возможно, никогда не узнаем точных ответов на многие вопросы, так сказать, количественного характера. Сколько фальшивых бюллетеней были приняты ЦИК в качестве истинных? Сколько голосов было отнято у оппозиционных партий – у всех в сумме и у каждой в отдельности? Если бы масштаб нарушений был меньшим, как бы это повлияло на расстановку сил в Думе? На каких уровнях власти принимались решения о переписывании и вбросе бюллетеней? Какие в точности и кем давались указания о «нужном голосовании» руководителям регионов, какие им были обещаны поблажки и как они реагировали на это? До нас доходят отельные факты через Интернет, гораздо реже через печать, но общей картины нет.

А так ли уж важна в данном случае количественная сторона дела? Именно в данном случае? Вот если бы правящую партию и идущих следом коммунистов разделяли не 30 % (по официальным данным), а 5–10 %, тогда фальсификация приобретала бы судьбоносный смысл, и режим ждал бы суровый суд истории.

Оставим поэтому вопрос о количественных аспектах политической борьбы в стороне. Президентские выборы 4 марта 2012 г. яснейшим образом показали, что будущее России по-прежнему будет строиться «сверху» в соответствии с волей первого лица и его окружения, которая транслируется и через чиновничество, и через партию власти, и через СМИ, будучи принятой большинством населения страны. Будущее России оказывается заложником этой воли: если она направлена прежде всего на свободу мнений и оценок, учет позиций несогласных и критикующих, на достижение большей социальной справедливости, на реальную борьбу с коррупцией, монополизмом и нелегальными доходами – тогда это хорошо для России. Если воля «Дворца» («клуба») направлена на приоритеты самоконсервации, ограничение и подавление оппозиции, дозированный патернализм по отношению к населению – тогда это плохо. Современным державникам и традиционалистам не худо было бы вспомнить наставления выдающегося русского государствоведа Б.Н. Чичерина о необходимости взаимного ограничения государства и общества: «Власть должна стеснять себя в пользу свободы, предоставляя последней надлежащий простор и даже влияние на общие дела» [25, с. 318].

Пока ситуация такова, что позволяет одной из сторонниц В.В. Путина, весьма популярной в шоу-бизнесе, заявить: «Владимир Путин и его отношения с Россией напоминают мне двух супругов… Для брака, которому десять лет и больше, развод уже крайность»33. Читателю предстоит поразмышлять, во-первых, кто в этом браке муж, а кто жена; во-вторых, если после десяти лет развод – крайность, то что же можно будет сказать после 20–22 лет?

Становление монолитного авторитарного порядка сталкивается со сложностями, порожденными требованиями его собственного развития в разных областях, которые приходят в противоречие друг с другом. Так, назначение губернаторов Кремлем вместо выбора их в самих регионах способствовало укреплению вертикали власти и консолидации правящей элиты, но затруднило работу правящей партии в массах. Выборным губернаторам, пользовавшимся авторитетом в своих доменах, было легче мобилизовывать население в поддержку «Единой России». Назначенным губернаторам, не успевшим или не сумевшим завоевать сравнимый авторитет, а тем более настроившим против себя население, делать это труднее. Появление их имен под первыми номерами в региональных избирательных списках ЕР порой вызывало раздражение. Проблема усугублялась масштабом смены местных властей; так, в 2010 г. в 18 регионах появились новые, удобные Федеральному центру, губернаторы34.

Вне зависимости от партийных идеалов modus operandi партийных структур, прежде всего верхушечных, помечен теми же признаками злоупотребления властью, что и административная вертикаль. Покинувшая ряды Союза правых сил (СПС) еще в 2002 г. депутат Мосгордумы И.М. Рукина сетовала, что «не могла смириться с тем, что в демократической партии существуют авторитарные порядки»35. Руководитель Брянского регионального отделения «Справедливой России» Л. Колмогорцева, выйдя из партии в сентябре 2011 г., мотивировала свое решение тем, что С. Миронов волевым порядком включил в брянский избирательный список московского миллионера В. Рудникова, пообещавшего руководству эсеров 120 млн. руб.36

Каким может быть будущее российских партий в нынешней партийной квазисистеме? «Единая Россия» и Путин действительно не могут развестись, хотя ценность ЕР в глазах Путина будет падать: в управленческой практике толку от нее мало (это не КПСС с сетью райкомов), сильных идеологов в ней нет, а непопулярность ее из-за махинаций и коррупционных связей растет. Путин один весомее всей ЕР. Но распустить ее он не может. Дилемма: либо попытаться создать сеть райкомов, подобных советским (но для этого нужно вернуться к советской системе государственного управления); либо предоставить партию самой себе, посматривая, однако, за тем, чтобы она не бросала тень на имидж самого президента.

Примерно та же ситуация в ЛДПР. Эта партия существует, пока существует Жириновский. Но вождь стареет, выдыхается, теряет шансы… Партию будут ощипывать. Кто-то уйдет к эсерам, кто-то к коммунистам. Карьеристы – к единороссам.

«Справедливая Россия», настойчиво именуя себя социал-демократической партией, берет на себя трудную задачу заполнить нишу общемирового значения, в России до сих пор по-настоящему невостребованную. Мировой опыт и исторический смысл социал-демократической политики, увы, не служат источниками вдохновения для целых социальных слоев в России – крестьян, пенсионеров, женщин, молодежи, даже рабочих, многие из которых поддерживают традиционный эсдековский лозунг социальной справедливости и напрочь не понимают лозунг социального партнерства. Какое партнерство, когда профсоюзы в стране маломощны и несамостоятельны? Им нечего предложить предпринимателям; последние, говоря о партнерстве, просто, если хотят, предлагают как дар улучшенные условия труда, за которые именно их, предпринимателей, следует благодарить. Кроме того, история свидетельствует, что социал-демократические партии добивались успеха тогда, когда они были ведомы яркими личностями. Этого никак не скажешь о «Справедливой России», тем более с учетом провального участия С. Миронова в президентских выборах. Тем не менее у эсеров есть шансы понемногу набирать очки и пополняться за счет ЕР и ЛДПР. Коммунисты к ним не пойдут.

Будущее КПРФ зависит от возраста собственных членов и экономической ситуации. Проще сказать – от цен на нефть. В благополучной и стабильной России им власти не видать. Кризис за них, стабильность против них. Правда, кто в состоянии гарантировать благополучие и стабильность в России? С другой стороны, коммунисты постепенно теряют радикальный пыл работы на улице, в массах. Они раз за разом не признают легитимными результаты парламентских и президентских выборов – но, заметьте, не верят, что массы их в этом поддержат. «Народ не выйдет на улицы, – пессимистически изрек Г. Зюганов в интервью газете “Советская Россия” в 2004 г. – Даже в 93-м году, когда в Москве был такой мощный импульс восстания, который должен был сдетонировать сопротивление на местах, народ остался в своих домах, способный лишь на моральное сочувствие»37. Не по-ленински рассуждаете, товарищ Зюганов! Нет веры в успех – нет веры в партию.

Наконец, праволиберальная партия может начать пробуждаться к жизни лишь в случае, если ее строительством займется М. Прохоров. Это взаимовыгодное предприятие: партия нужна ему для продолжения политической карьеры не меньше, чем он ей. Какого-либо успеха она сможет добиться, сменив имидж яхт-клуба богатеньких на имидж молодых и энергичных авангардистов от среднего класса. Сам взлет миллиардера из сибирской кладовой никеля и золота привлекателен для части российской молодежи.

Всем оппозиционным партиям катастрофически не хватает в своих рядах ярких личностей, искренних и убежденных адептов.

Каким же образом в этой ситуации побудить правителя и правящую элиту прислушаться к голосам инакомыслящих, критиков и оппозиционеров? Еще на рубеже ХIХ–ХХ вв. М.Я. Острогорский высказал следующую мысль, парадоксальную в условиях зрелых и устоявшихся политических режимов, но актуальную на разного рода переходных, трансформационных стадиях, чреватых революционными потрясениями: «Нужно, чтобы правящее меньшинство всегда было под угрозой. Функция масс в демократии заключается не в том, чтобы управлять, а в том, чтобы запугивать управителей» [20, с. 685]. Память подсказывает, что президентская власть действительно была напугана во время противостояния с парламентом в октябре 1993 г.; в ходе массовых шахтерских волнений того же периода; в президентской гонке 1996 г. Боялась ли она потом? Затруднительно дать точный ответ, во всяком случае, после начала «путинской стабилизации» она себя, напротив, с каждый годом чувствовала все увереннее. Так было до декабря 2011 г. А в эти декабрьские недели Болотная площадь и Проспект Сахарова стали в ее глазах символом ощутимой угрозы.