Великий мертвый - Андрей Степаненко

В первую же неделю Кортес сделал самое важное: распределил среди капитанов доставленных по уговору женщин, — в основном, из селения Потончан. Мария де Эстрада и две ее подруги с капитанской похотью никогда и не справлялись, предназначенных для продажи рабынь он уже отправил на Ямайку, а отбирать жен у только что замиренных мавров было неумно.

Кортес вздохнул, — а ведь были еще и солдаты…

Чтобы в солдатские головы не лезли ненужные мысли, он сразу же отправил их выжигать лес вокруг города и строить простейшие укрепления, однако до возвращения отправленных на Ямайку каравелл оставалось еще недели три, а конфликты происходили все чаще. Солдаты не любили воздержания, а мавры, невзирая на весь тот ужас, что им внушало оружие бледных, бородатых пришельцев, не терпели насилия. Чем это может кончиться в предстоящие три недели безделья, ведал один Сеньор Наш Бог.

Некоторое время Кортес размышлял, а затем все-таки призвал к себе падре Диаса и брата Бартоломе.

— Я замирил этот народ, — по очереди заглянул он в глаза обоих святых отцов. — А вам предстоит привести его в веру Христову и внушить должное смирение. А то у меня за семь дней — уже два трупа.

Не верящий в человеколюбие Кортеса падре Диас досадливо поморщился. Когда он служил капелланом в армаде Грихальвы, подобное обращение означало лишь одно: капитану армады не хватает боевых подвигов и добычи. Вот и суется в то, что его не касается.

— С чего это вас озаботили души язычников? — язвительно поинтересовался он. — Пытаетесь получить особые заслуги перед Церковью?

— Вы увидели в этом нечто предосудительное?.. — прищурился Кортес.

Падре мысленно чертыхнулся: ответить было нечем. Ссылки на то, что обеим предыдущим экспедициям Веласкеса не удалось принять в христианство ни единого мавра, — кроме разве что беглого Мельчорехо и давно уже помершего Хульянильо, — не годились.

— Даю вам неделю, святые отцы, — недобро улыбнулся Кортес. — Я должен стать первым, кто окрестит эту землю. Паству я вам предоставлю.

Святые отцы растерянно переглянулись и дружно развели руками. А на следующее утро солдаты согнали на обрамленную каменными трибунами центральную площадь практически все население городка.

Пять дней подряд Кортес обеспечивал доставку паствы, брат Бартоломе читал проповеди, Агиляр переводил их, а падре Хуан Диас оценивал эффект каждого слова и каждый день видел одно и то же — без толку. Нет, рассказанные братом Бартоломе евангельские истории маврам очень даже понравились. Однако менять богов они смысла не видели.

— Уицилопочтли — наш предок, да, и Тлалок нашей крови, а ваш Иисус нам — никто, — через Агиляра объяснили жрецы, — даже не родственник.

И никакие ссылки на то, что Иисус объединил пролитой на кресте кровью всех, и перед его лицом нет ни эллина, ни иудея, нисколько не помогали.

И лишь Кортес был доволен. Его цель была достигнута: насилие полностью исчезло — за полной физической недоступностью целыми днями сидящих на трибунах баб. Вечерами же, когда жителей распускали по домам, солдаты были настолько измотаны многочасовым стоянием на жаре и беспрерывным бубнением святых отцов, что ни о чем, кроме сна, и помыслить были не в состоянии.

А на шестой день святые отцы взбунтовались.

— Хватит с меня, Кортес! — орал падре Хуан Диас. — Вы же сами видите: все бесполезно! Их невозможно заставить отречься от Сатаны! По крайней мере, не за пять дней!

Кортес хмыкнул. Пять дней прошли очень даже неплохо, все это время, люди были заняты, но до возвращения кораблей с Ямайки оставалось еще, по меньшей мере, полмесяца.

— Ладно. Вы правы: одной недели и впрямь маловато, — вздохнув, признал он, — даю вам еще две недели. Вы, главное, почаще вспоминайте подвиги отцов церкви и не сдавайтесь!

Падре Диас застонал.

А тем же вечером, осознав, что единственный способ избавиться от этого кошмара — это хоть как-то, но окрестить мавров, падре Диас решил применить необычный, почти языческий прием. Вкратце пересказал суть идеи Кортесу, и тот удовлетворенно рассмеялся и под угрозой бастонады[14] мигом озадачил совет капитанов.

— Я не буду этим заниматься! — взъярился Ордас, едва узнал, что от него требуется. — Я боевой капитан!

— Будешь, — отрезал Кортес. — Еще как будешь. Если под суд не хочешь попасть.

— За что?! — вытаращил глаза Ордас.

— За неисполнение боевого приказа! Вот за что!

И через неделю изнурительных репетиций со всеми свободными от караулов и хозяйственных работ солдатами действо началось. Наутро, снова собранные на трибунах изумленные мавры увидели в центре площади срубленный в одном из садов и установленный в деревянную крестовину ананас, а под ним — полуобнаженную Марию де Эстрада.

— Они говорят, хорошие бедра, — синхронно перевел святым отцам реакцию трибун Агиляр. — Почти, как у четвертой жены вождя. А вот грудь…

Кортес рассмеялся: грудь у Марии де Эстрада и впрямь была — не шедевр.

— Змей! Где змей?! — забеспокоился падре Хуан Диас. — Змея давайте! Ордас! Какого черта ты ждешь?!

Бывший губернаторский мажордом Диего де Ордас глубоко выдохнул, с явным содроганием позволил пристроившемуся к нему сзади солдату взять себя за талию и надел скроенную из парусины и проклеенную вонючим клеем из рыбьих костей огромную, чуть ли не по пояс, маску.

— Пошел, Змей! — явно теряя терпение, скомандовал раскрасневшийся и в целом довольный Кортес. — Ну же! Пошел!

Ордас сделал шаг, второй, и за ним потянулся укрытый парусиной длинный, многоногий «змеиный хвост» из полутора сотен солдат.

— Сеньора Наша Мария! — истово перекрестился брат Бартоломе. — Давненько вы, падре, в инквизиции не бывали! Это ж надо что придумал!

— Заткнись! — оборвал Хуан Диас; он уже видел — эффект есть!

Сидящие на трибунах мавры заворожено охнули и все, как один, встали.

— Какой большой и красивый, — синхронно перевел Агиляр реакцию трибун. — Наверное, это и есть кастильский Бог-отец. Сейчас он ее… осеменит.

Падре Хуан Диас застонал и схватился за голову. Но поворачивать назад было уже немыслимо.

А когда скованный чудовищной маской Диего де Ордас, не без труда оторвав привязанный пониже ананас, протянул его Марии де Эстрада, а та, «вкусив» змеиных даров и порочно покачивая бедрами, мгновенно предложила плод обмотанному белой холстиной босоногому «Адаму», мавры подняли такой крик, что охрана стадиона потянулась к оружию.

— Дура! — перевел Агиляр. — Ты что делаешь?! Кто же свадебный подарок передаривает! Он же сейчас вам обоим головы оторвет! Змею! Змею поклонись!