Книжник - Франсис Риверс

Город наводняли паломники, явившиеся на праздник Пасхи. Царь Ирод обещал вывести к народу главного ученика Иисуса, «рыбака — здоровяка» Петра. Мы знали: если не вмешается Бог, Петра распнут, как распяли Иисуса.

Мы молились, чтобы если Петра казнят, Бог воскресил и его, как Иисуса. Кто тогда посмеет отрицать, что Иисус — Мессия, Господь и Спаситель мира?

Сознаюсь, что даже не надеялся снова увидеться с Петром.

В дверь постучали. Кто бы это ни был, он знал наш условный стук. Мы послали служанку открыть, но она метнулась назад.

— Там Петр.

— Рода, ты в своем уме?

— Я узнала его голос.

— Как он может стоять у ворот, когда сидит на цепи в темнице?

Стук повторился, на сей раз еще настойчивей. Открывать пошли мы с Клеопой. Это был Петр собственной персоной, все тот же бесстрашный здоровяк! Смеясь от радости, мы распахнули двери и готовы были во весь голос крикнуть остальным, но ему хватило ума остановить нас:

— Меня будут искать.

И что за историю он нам поведал!

— Я спал между двумя стражниками и внезапно проснулся, как будто кто-то толкнул меня в бок. И там, прямо посреди моей камеры, стоял ангел Господень. От него шло сияние. Цепи упали с рук, дверь открылась. А я сижу! — Он расхохотался. — Ему пришлось поднимать меня: «Вставай скорее! Одевайся и ступай за мною». Так я и сделал. Мы прошли через стражу, к никто нас не заметил. Никто! Он вывел меня к воротам. — Тут Петр широко раскинул руки. — И они отворились! Сами собой! Мы вышли, прошли одну улицу, и ангел исчез. Я думал, что мне это снится! — Он снова разразился смехом.

Мы все тоже рассмеялись.

— Если тебе снится, значит, нам тоже!

— Мы должны передать остальным, что ты в безопасности, Петр.

— Потом, — сказал я. — Сначала надо вымести его из Иерусалима, пока Ирод не послал солдат его искать.

Ирод и вправду искал Петра, но поиски не дали никакого результата, и вместо него распяли двух стражников — за нарушение служебного долга — и оставили их тела гнить на Голгофе.

* * *

В Иерусалим возвратился Иоанн Марк, и Мария пришла ко мне поговорить. Ее муж знал моего отца.

— Сила, ему стыдно. Он считает себя трусом. Не хочет рассказывать мне, что случилось в Пергии. Может быть, тебе скажет.

Когда я пришел к ним домой, Иоанн Марк прятал взгляд.

— Это мать тебя позвала?

—Она посчитала, что тебе проще будет поговорить со мной.

Он схватился за голову.

—Я думал, смогу — и не смог. Струсил — как в ту ночь, когда стражники пришли за Иисусом. — Он поднял глаза на меня. — Я ведь убежал тогда. Ты знал об этом? Меня схватили, и я так вырывался, что моя одежда осталась у них в руках. И я убежал. Бежал и бежал. — Он закрыл лицо руками. — Пожалуй, я до сих пор бегу.

— Все тогда оставили Его, Марк. Я отверг Его — помнишь? И признал, только когда снова увидел живым.

— Ты не понимаешь! У меня была возможность доказать свою любовь к Иисусу, а я не смог. Павел хотел идти дальше. Я сказал Варнаве, что с меня хватит. Павел меня до смерти перепугал. Я хотел домой. Не очень-то по-мужски, верно?

— Кто такой Павел?

— Савл из Тарса. Он называет себя греческим именем, чтобы греки его слушали. — Он встал и принялся ходить взад вперед. — Он вообще никого не боится! В Пафе у тамошнего проконсула, Сергия Павла, был волхв чародей, еврей по имени Елима. Проконсул к нему прислушивался, и тот ему на нас наговаривал. Я думал, нас посадят в тюрьму. Мне хотелось убраться оттуда подобру поздорову, но Павел и слышать об этом не хотел. Он настоял, чтобы мы вернулись. Не желал слушать никаких доводов.

— И что?

— Обозвал Елиму мошенником! Тот, конечно, и есть мошенник, но заявить такое перед проконсульским судом? И этого было мало. Он еще сказал, что Елима — отъявленный лжец и сын дьявола. И вот, значит, Елима призывает на нас всяческие проклятия, а Сергий Павел багровеет на глазах. — Он шагал по комнате туда-сюда. — Он уже кликнул стражу, и я подумал: Ну все. Вот мне и конец. И тут Павел указывает на Елиму и говорит, что рука Господа против него и поразит его слепотой. И тот вдруг ослеп! Стражники так и отскочили от нас. А Елима мечется и зовет на помощь. — Иоанн Марк на мгновение замолчал. — Проконсул так побелел, что мне показалось, он прямо там и помрет. Но потом он стал слушать Павла. Боялся не слушать.

Иоанн Марк расстроено всплеснул руками.

— Он даже устроил пир, и Павел с Варнавой всю ночь проговорили с ним об Иисусе и о том, как он может спастись от грехов. А у меня было одно желание — поскорее унести оттуда ноги и вернуться домой!

— Так что, Сергий Павел уверовал?

Иоанн Марк пожал плечами.

— Не знаю. Он пришел в изумление. Значит ли это «уверовал»? Одному Господу известно. — Он фыркнул. — Может, он решил, что Павел — чародей посильнее Елимы.

— А как ты добрался до дома?

Он снова сел и сгорбился.

— Мы отплыли из Пафа. Когда прибыли в Пергию, я попросил у Варнавы денег на обратный путь. Он пытался меня отговорить.

— А Павел?

— Он только посмотрел на меня. — Глаза Иоанна Марка налились слезами. — Он думает, у меня нет веры.

— Он так сказал?

— Он мог и не говорить, Сила! — Он сложил руки на коленях, повесил голову. — У меня есть вера! — Плечи его затряслись. — Есть! — Он поднял взгляд, сердито защищаясь. — Только не такая, чтобы делать то, что он. Я не умею вести споры в синагогах или проповедовать толпам людей, которых никогда в жизни не видел. Павел свободно говорит по-гречески, как ты, а я начинаю запинаться, когда меня забрасывают вопросами. Не успеваю даже вспомнить стихи Писания на еврейском, куда уж там на других языках! — У него был несчастный вид. — Потом-то мне приходит в голову все, что можно было сказать, что нужно было сказать. Но уже слишком поздно.

— Господу можно служить и по-другому, Марк.

— Назови мне хоть что-нибудь такое, что я могу, чтобы это было хоть кому-нибудь нужно!

— Ты три года следовал за Иисусом и апостолами. Был в Гефсиманском саду в ночь, когда схватили Иисуса. Напиши о том, что видел и слышал. — Я положил руку ему на плечо. — Ты можешь посидеть, подумать, а потом все записать. Ты расскажешь всем о том, что делал для людей Иисус, о чудесах, которые ты видел.

— Это ты у нас книжник.

— Ты был при этом. А я — нет. Твое свидетельство очевидца поможет другим поверить истине: что Иисус — Господь. Он — Бог с нами.

Иоанн Марк призадумался:

— Иисус говорил, что пришел не для того, чтобы Ему служили, а чтобы другим послужить и отдать свою жизнь для искупления многих…

Заговорив об Иисусе, молодой человек изменился в лице. Он знал Господа лично — это приносило ему успокоение. Никто бы не усомнился ни в любви Марка к Иисусу, ни в мире, который давали ему отношения с Ним.

— Напиши о том, что знаешь сам, чтобы и другие могли узнать Его.

— Это я могу, Сила, но я хочу делать не только это. Не желаю больше убегать и прятаться. Мне хочется говорить людям об Иисусе — людям, которые никогда даже представить не могли такого Бога. Только я чувствую, что пока… не готов.

Я знал: придет день, когда Марк будет твердо стоять перед толпой и бесстрашно проповедовать об Иисусе — Спасителе и Господе всего сущего. И уверил его в этом. Богу еще понадобится его пламенное сердце служителя. Жизнь Марка, подобно моей, проходила в синагогах, у ног учителей. Но его прежняя ученость была чужда миру рынков и площадей, не простиралась до Кесарии и за ее пределы.

— Если хочешь проповедовать язычникам, Марк, тебе мало просто говорить на их языке. Ты должен научиться думать по-гречески. Чтобы это было для тебя так же естественно, как на еврейском или арамейском.

— А ты мне поможешь?

— С этого дня мы с тобой будем говорить между собой по-гречески.

Так мы и делали, хотя его мать кривилась всякий раз, слыша, как сын говорит на языке необрезанных язычников.

— Знаю, знаю, — воскликнула она однажды, позволив себе перед тем усомниться в моей мудрости на этот счет. — Если они поймут, кто такой Иисус и признают его Господом и Спасителем, то перестанут быть гоями; а будут уже христианами.

Бывало, старые предрассудки пытались взять верх над верой в учение Христа.

— В глазах Каиафы и прочих, мама, мы сами гои, не лучше греков и римлян, — вступил в разговор Иоанн Марк.

— Ты подслушивал у дверей!

— Тебя и так везде слышно. Старое прошло, мама. Христиан не разделяют ни народы, ни культуры, ни сословия.

— Умом-то я это знаю, а вот сердце порой не поспевает. — Встав на цыпочки, она положила руки ему на плечи. Он наклонился, и мать поцеловала его. — Вот тебе мое благословение. Ну, идите.

Она помахала вслед нам обоим.

Павел и Варнава писали нам из Антиохии Писидийской, где проповедовали в синагогах. Некоторые иудеи слушали и уверовали, многие — нет. Несколько таковых подговорили набожных женщин из влиятельных семей и начальников города и устроили беспорядки. Павел с Варнавой были изгнаны прочь.