Пищевая цепочка - Виктор Ночкин

— Не новенький, а старенький, — равнодушно поправил механик. Он уже привык к шуткам Слепого. — Подарю, если ты мне сперва подаришь триста шестьдесят рублей.

— Триста шестьдесят?!

— Угу. Мы вчера договорились, я все помню.

— Зона возьми! Ты нарочно споил меня, чтобы облапошить! Эх ты, а еще друг называется!… — Слепой полез за деньгами. На самом деле цена была более чем дружеская. — Мне еще комбез нужен.

— Это не ко мне. Спроси у бармена, он подскажет, что есть на складе…

С Бородой потрепаться не вышло — механик, как обычно был по горло завален срочными заказами, так что Слепой вскоре оказался в баре у стойки. Зал уже опустел, поэтому бармен сам отвел клиента на склад и показал товар. Подходящий комбез защитного цвета Слепой наметил сразу вещь не новая, но добротная. Чтобы не показывать интереса, для виду примерил пару дешевеньких, повздыхал, что нужно экономить, только потом перешел к приглянувшемуся комплекту, принялся мять ткань, прощупывать броню, отискивать вмятины от пуль. Вещица побывала в деле, и не раз. Слепому понравилось, что сквозных отверстий нет — комбез с честью вышел из передряг и надежно оберегал прежнего хозяина, но сталкер старательно выискивал, к чему бы придраться, чтобы сбить цену.

Бармен в коммерции понимал куда больше Слепого, так что уловки покупателя впечатления на него не произвели. Цена оказалась высокой, бармен нарочно назвал немного больше, чтобы было куда уступить. Поторговались. Наконец сделка сладилась, Слепой оплатил покупку и сообщил:

— Однажды сталкер Петров покупал снарягу. Собрался ближе к ЧАЭС наведаться, там места зараженные, опасные. Все купил, кроме противогаза. Продавец ему: «А как же противогаз?» А Петров говорит: «Чего зря его таскать? Там, у ЧАЭС, снорков полно, обдеру какого-нибудь покрупней, чтоб борода в противогаз влезла».

Когда Слепой с отощавшим кошельком возвратился в бар, Курбан с Эфиопом уже были там. Слепой объявил, он готов завтра выступать в поход, и если парни не передумали…

— Нет, не передумали. — Курбан старательно улыбнулся. — Мы с тобой. А что, сейчас на Свалке успокоилось? Нет оттуда вестей?

— Ах да! Я же письмо Корейцу накатал! Сейчас… — Слепой переключил ПДА в почтовый режим — точно, в ящике был ответ от Корейца. — «Приходи с друзьями…» — зачитал Слепой вслух. — «Увидишь много нового». Интересно, что он имеет в виду? В лагере на кладбище техники редко что-то меняется. Только люди постоянно новые появляются.

Курбан пожал плечами. На этом разговор как-то иссяк, условились выступать поутру, назначили время, на том и разошлись. Слепому хотелось еще купить припасов, он, не торгуясь, взял дорогих английских консервов с автономным подогревом банки. А чего экономить? Нынче его Гоша Карый угощает!

* * *

Курбан с «отмычкой» ждали в баре, как и было условлено. Оба помалкивали, только Эфиоп похвалил обновку, комбез Слепого ему понравился. Курбан тоже кивнул — мол, отличная вещь.

Слепому показалось, что спутники выглядят слишком сосредоточенными. Поэтому за воротами «Сундука» он сразу сказал:

— Расслабляться нам, конечно, не стоит, но дорога будет легкой.

— Что так? — тут же подхватил блондин. Ему, наверное, хотелось поговорить, да наставник достался молчаливый.

— После облавы здесь зверье выбито, — объяснил Слепой. — Военные же палили во все, что движется. Я, когда сюда шел, кабанов видел. Ну то есть дохлых. Прошили из пулемета, даже не приближаясь.

Тут оживился Курбан:

— Не приближались, говоришь? А копыта?

— Копыта были на месте. Я тоже брать не стал — у меня инструмента не оказалось при себе, да и торопился.

— Давай наведаемся, копыта возьмем!

— Крюк придется делать… — Слепой замялся. Вообще-то крюк выходил небольшой, но крохоборство спутника ему пришлось не по нраву. Хотя, если парни сменили дислокацию и обживаются на новом месте, вполне возможно, что они на мели и в такой ситуации брезговать дармовым заработком, даже таким невеликим — не резон.

— Да мы быстро, — не отступался Курбан. — Ты ж говоришь, это здесь, неподалеку?

— Ну ладно, идем.

Троица покинула старое шоссе, и Слепой повел спутников по грунтовой дороге. Бруски грунта, оставленные гусеницами боевой техники, успели высохнуть на солнце и рассыпаться, но место, где машина пересекла шоссе, по-прежнему было хорошо видно.

На грунтовой дороге было еще темно, сюда утреннее солнце не доставало. Потом светило стало подниматься над деревьями, подступающими к колее, зубчатая граница тени легла в серую пыль. Слепой уверенно шагал по дороге, обходил аномалии — здесь они нечасто встречались. Когда до места гибели кабанов, помеченного на ПДА, оставалось всего ничего, издали донесся тоскливый вой слепых псов.

Слепой остановился.

— Ну все, опередили нас. Стая пришла, их теперь от кабаньих туш не отогнать.

— Собаки… — Курбан скривился. — Да мы их в три ствола живо уберем! Может, и хвостами разживемся.

Слепому не хотелось нападать на мутантов.

— Неизвестно, что там за стая. Если чернобыльцы с ними.

— Эфиоп, — брюнет обернулся к напарнику, — давайка на дерево! Держи бинокль, посмотришь, что там. С этого дуба должно быть далеко видно.

Курбан указал парню на высокий дуб. В самом деле, если взобраться повыше, должен открыться вид на окрестности. Лес здесь молодой и довольно редкий. Правда, самому Слепому не пришло бы в голову карабкаться по веткам, рискуя сломать шею.

К его удивлению, Эфиоп послушно отдал дробовик старшему товарищу и ловко, будто цирковой акробат, стал взбираться на дуб. От этого увальня трудно было ожидать подобной расторопности.

— Молодец, парень, — вполголоса заметил Слепой, — ловко лезет.

— Угу, — согласился Курбан. — Паренек что надо. Я его не хвалю, чтобы не расслаблялся. Но вообще он молодец… Эй, что видишь?!

— В стае десяток взрослых, — доложил блондин с дерева — ну и щенки… Чернобыльцев не вижу.

— Это ничего не значит, — заметил Слепой. — Бестии могут и спрятаться, на такое у них ума хватит. Собаки нас давно учуяли, просто им от кабаньих туш уходить нет резона.

— А копыт-то нет, — объявил Эфиоп, — кто-то раньше нас поспел.

— Ты уверен? — Курбан заметно расстроился. Должно быть, уже считал, что добыча в кармане, и успел прикинуть, как распорядится вырученными деньгами.

— Точно! Мне самца хорошо видать! Видно, вчера уже обработали, раньше собак поспели!

— Ладно, слезай… — бросил Курбан. — Да, вчера вполне могли бродяги копытами разжиться. Кто рано встает, тому Зона дает.

Эфиоп медленно и осторожно спустился, забрал дробовик, и компания сменила курс — Слепой снова повернул к Свалке.

* * *

Тварь, похожая на крысу, зажмурилась, когда в глаза, не привыкшие к яркому свету, ударил солнечный луч. Маленькое тело сжалось в ложбинке между узловатыми корнями старого клена. Это тело оказалось плохо приспособленным к новой среде, в которой очутилась Тварь, здесь было слишком много света, запахов, пространства. На такой обширной территории наверняка могли водиться хищники куда более опасные, чем сама Тварь, а это не соответствовало ее цели и программе. Крысенок, привычный к жизни в тесных сырых подземных лазах, был слишком слаб и беззащитен в лесу и на заросших травой полянах.

Это тело не годилось. Твари требовались быстрые ноги, острое зрение и верхнее чутье, ей нужны были зубы, когти и защита от чужих зубов и когтей. Крысиный мозг, служивший Твари, не знал большинства этих понятий, он оперировал аналогиями. Интуиция подсказывала, что, прежде чем встречаться с опасными обитателями светлого мира, ей, Твари, следует измениться. Она сжалась еще плотнее, забилась под изогнутое корневище — и занялась трансформацией.

Крошечный клубок плоти сотрясала дрожь, его температура то повышалась до восьмидесяти градусов по Цельсию, то падала до двадцати, что почти не отличалось от температуры окружающей среды. Волны спазмов скручивали тело в комок, потом резкое сокращение стремительно изменяющихся мышц заставляло его вытягиваться струной и замирать, подрагивая… Когда температура поднималась, тело обильно выделяло жидкость, потом Твари требовалась вода, и она вылизывала собственные учащенно дрожащие бока, подбирала капельки соленой влаги.

Сознание крысенка затаилось за задворках мыслительного процесса Твари. Она отодвинула нехитрые мысли зверька — в трансформации они не могли помочь. Тварь руководствовалась заложенной в нее программой, подпитываясь инстинктами маленького млекопитающего, разум которого сейчас был погружен в странное оцепенение. Крысенок присутствовал в своем — и уже не своем — теле, но присутствовал как безучастный наблюдатель. Потом Тварь замерла, свернувшись в тугой клубок, покрытый поредевшей серой шерсткой. Внешне она больше всего теперь напоминала старую облезлую рукавицу.