Черная книга - Иэн Рэнкин

— Ты что имеешь в виду?

Она начинала чувствовать вкус к этому делу. Ребусу нравилось смотреть, как она вспыхивает от радости при малейшей удаче.

— В гостиной у них кое-что показалось мне странноватым. Например, у них есть видеокассеты, но нет видеомагнитофона, хотя место, где он прежде стоял, бросается в глаза. У них здоровенная тумба под телевизор и видеомагнитофон, но телевизор на ней стоит маленький, переносной.

— Значит, они продали видеомагнитофон и большой телевизор.

— Вероятно, для того, чтобы отдать долг или долги.

— И ты ставишь на то, что он проспорил эти деньги.

— Ну, будь я спорщицей, то поставила бы.

Он улыбнулся:

— Может, они взяли технику в кредит и не смогли выплатить в срок.

Шивон с сомнением в голосе сказала:

— Может быть.

— Ладно, все, что ты говоришь, любопытно, только что нам это дает?.. Не шибко много. И к нашим сведениям о Рори Кинтауле ничего не добавляет, согласна? — (Она нахмурилась.) — Ты о нем не забыла, Кларк? Ведь это его пырнули ножом на улице, а он отказывается говорить. Это он нас интересует.

— И что вы предлагаете, сэр? — В ее «сэр» прозвучала нотка раздражения. Ей не нравилось, когда ее удачная работа оставалась без поощрения. — Мы с ним уже говорили.

— Придется поговорить снова. Только на этот раз, — продолжал Ребус, не обращая внимания на ее протестующий взгляд, — ты будешь спрашивать про его двоюродного брата, мясника мистера Боуна. Не знаю точно, что именно мы хотим узнать, так что у тебя полная свобода действий. Смотри сама, за что можно зацепиться.

— Да, сэр. — Она встала. — Кстати, я взяла материалы по Кафферти.

— Там много чтения, и по большей части чистая порнуха.

— Знаю, я уже начала. Только теперь это называется не порнуха, а восемнадцать плюс.

Ребус хлопнул глазами:

— Сути дела это не меняет. — Она уже собиралась уходить, но он остановил ее. — Слушай, ты делай выписки. Я о Кафферти и его банде. Мне бы это помогло быстро освежить память. Я столько времени старался выкинуть мерзавца из головы!.. Но, видно, пришло время снова открыть ему дверь.

— Как скажете.

Она ушла, а Ребус подумал, что, может, и стоило сказать ей, что она хорошо поработала в доме Боуна. А-а-а, все равно теперь слишком поздно. И потом, если она увидит, как он ею доволен, то перестанет стараться. Он снял трубку и набрал номер телефона Джека Мортона:

— Джек? Сколько лет. Это Джон Ребус.

— Джон, как поживаешь?

— Неплохо. А ты?

— Отлично. Вот дослужился до инспектора.

— Надо же, и я тоже.

— Слышал-слышал. — Джек Мортон давился словами под громкий надсадный кашель.

— По-прежнему куришь, а, Джек?

— Гораздо меньше.

— Напомни мне продать мои акции табачной компании. Ну, давай рассказывай, какие у тебя проблемы.

— Это твои, а не мои проблемы. Мне тут попались на глаза кое-какие материалы из Скотленд-Ярда об Эндрю Макфейле.

Ребус порылся в памяти.

— Не помню, — признался он. — Ты меня уел.

— Он у нас числится сексуальным насильником. Пытался изнасиловать дочь своей сожительницы. Это было лет восемь назад. Но предъявить обвинение не удалось.

Теперь Ребус что-то вспомнил:

— Мы допрашивали его, когда начали исчезать девочки-школьницы? — От этого воспоминания Ребуса пробрала дрожь: одной из этих «школьниц» была его дочь.

— Точно-точно, рутинная работа. Начали с осужденных и подозреваемых педофилов, проверяли всех подряд.

— Такой коренастый парень с копной волос?

— Ну вот, теперь попал, он твой.

— Ты это к чему клонишь, Джек?

— Клоню к тому, что он и в самом деле твой. Он в Эдинбурге.

— И что?

— Господи, Джон, я думал, ты знаешь. Когда мы его прищемили в последний раз, он умотал в Канаду. Устроился там фотографом, делал снимки для каталогов мод. Обращался с предложениями к родителям детишек, которые ему приглянулись. У него были визитки, оборудование, образцы его работ, он арендовал студию и там фотографировал детей, обещал, что их снимки появятся в том или ином каталоге. Они должны были наряжаться во всякие маскарадные костюмы, а иногда снимались в одном нижнем…

— Я тебя понял, Джек.

— Канадцы его задержали. Он трогал девочек — больше предъявить ему было нечего. Много девочек. И его посадили.

— И что?

— А то, что теперь выпустили. И уже депортировали.

— Он в Эдинбурге?

— Я начал проверку. Хотел выяснить, где он обосновался, потому что я твердо знаю: если это где-то близ моей полянки, то я к нему наведаюсь темной ночью. Но он на твоей полянке. Могу дать адресок.

— Погоди секунду. — Ребус взял ручку и записал адрес. — Как тебе удалось его найти? Отдел социального обеспечения?

— Нет, в деле есть сведения о том, что у него сестра в Эре. Она мне сказала, что он просил ее найти ему номер телефона пансиона. И знаешь, что еще она сказала? Она сказала, что заперла бы его в подвале и потеряла бы ключ.

— Похоже, она хорошая девочка.

— Да, я таких женщин люблю, это верно. Конечно, может быть, он и исправился.

Опять это словечко — «исправился». Его использовал Вандерхайд, когда говорил об Ангусе Гибсоне.

— Возможно, — сказал Ребус, веря в это не больше, чем сам Мортон. В конечном счете такая у них была работа — не верить. Работа полицейского. — И тем не менее информация полезная. Спасибо, Джек.

— Не за что. Не собираешься к нам в Фолкерк? Посидим за стаканчиком.

— Да, неплохо бы. А знаешь что? Может, и выберусь в ваши края.

— Да?

— Привезу Макфейла и высажу в центре города.

Мортон рассмеялся:

— Сукин ты сын, да? — и повесил трубку.

Джек Мортон почти минуту, ухмыляясь, смотрел на телефон. Потом ухмылка сошла с лица. Он развернул полоску жевательной резинки, сунул в рот и принялся жевать. Лучше, чем курить, убеждал он себя. Он пробежал глазами лежавший перед ним на столе лист бумаги с заметками. Девочку, которая пострадала от Макфейла, теперь звали Мелани Маклин. Мать ее вышла замуж, и пара жила в Хаддингтоне, на приличном расстоянии от Эдинбурга, так что вероятность случайной встречи Мелани с Макфейлом была невелика. Да, Макфейл не смог бы ее найти. Для начала ему нужно было бы узнать имя отчима, а это для него непросто. Это было непросто и для Джека Мортона. Но вот теперь он держал перед собой лист бумаги, где было написано: «Алекс Маклин». Теперь у Джека Мортона был домашний адрес, номер телефона — домашний и рабочий. Он задумался.

Ему было известно также, что Алекс Маклин плотник. Полиция Хаддингтона сообщила ему, что Маклин человек вспыльчивый и его дважды (задолго до женитьбы) арестовывали за какие-то драки. Он немного поколебался, хотя и знал, что не передумает. Поднял трубку, набрал номер. Подождал.

— Здравствуйте. Могу я поговорить с мистером Маклином? Мистер Маклин? Вы меня не знаете, но у меня есть кое-какая информация, которой я хочу с вами поделиться. Это касается человека по имени Эндрю Макфейл…

Мэтью Вандерхайд в тот день тоже позвонил по телефону, но перед этим долго размышлял, устроившись в своем любимом кресле. Он держал беспроводную трубку в руке и постукивал по ней длинным ногтем. С улицы доносился собачий лай — собака все лаяла и лаяла, подвывая. Тикали часы на каминной полке, и, когда он прислушивался, тиканье, казалось, замедлялось. Время — это сердечный ритм. Наконец он все же набрал номер и без всяких предисловий сказал:

— У меня тут был полицейский. Интересовался тем вечером, когда сгорел «Сентрал». — Он помедлил секунду-другую. — Я рассказал про Ангуса. — Он сделал паузу, слушая с вялой улыбкой взрыв негодования на другом конце провода. — Бродерик, — оборвал он гневную тираду, — если из шкафов начнут вываливаться скелеты, то я не хочу трястись от страха в одиночку.

Когда на том конце провода снова закипела ярость, Мэтью Вандерхайд повесил трубку.

7

Ребус в первый раз обратил внимание на этого человека тем вечером. Он подумал, что видел его днем у отделения на Сент-Леонардс. Молодой парень, высокий и широкоплечий. Он стоял у входа на лестницу в доме Ребуса на Арден-стрит. Ребус припарковал машину на другой стороне улицы так, чтобы видеть этого типа в зеркало заднего вида. У того был возбужденный вид, что-то его взволновало. Может быть, он просто пришел на свидание. Кто знает.

Ребус не испугался, но снова завел машину и уехал. Он решил вернуться через час и посмотреть, будет ли этот тип все еще там. Если будет, то, значит, он не девушку ждет, какой бы раскрасавицей она ни была. Он проехал через Медоуз к Толлкроссу, потом свернул направо, на Лотиан-роуд. Езда была, как и следовало ожидать, медленной. Число машин, которым по вечерам нужно было выехать из города, казалось, росло с каждой неделей. Эдинбург в сумерках выглядел так же, как и любой другой город: магазины и офисы, заполненные людьми тротуары. Никто не казался особо счастливым.