Цветы привидений - Алинда Ивлева

как подросток, и заикался.

— Что это хрень? — Илья нащупал ногу друга. Сел рядом. Опять протер очки. Посмотрел в треснутое стекло. Зрение сфокусировалось. Он несколько раз постучал по ушам, потеребил их, слух вернулся, но гул не уходил. — Че они взрывают тут? Даже киношников слишком, я тебе скажу, там щас половина фильма — спецэффекты.

— Да, это реально снаряд разорвался. Кому надо по Крыму лупить? Тут на Опуке часть военная всегда стояла, может, у них ученья?

— Ты дебил, Пашка, ученья на полигоне, и не боевыми же. Вставай я те покажу ученья, воронки видал настоящие. Вон, глянь тогда, — Илья помог подняться приятелю. Тот растер ушибленную ногу, тряхнул головой, сплюнул песок изо рта, сгорбившись, поплелся за другом в сторону воронки. Где не так давно, в метрах двадцати от разорвавшегося металлического зверя, стоял лже-хиви.

Пашка подкрался к рваному краю воронки, словно к парапету на крыше стоэтажного дома и, вжав голову в плечи, глянул вниз. Тут же отпрянул, замотал головой, споткнулся и плюхнулся навзничь на ошметки изъеденного взрывной волной дерна:

— Да ну на хрен! Я точняк не буду в этом участвовать!

Илья безуспешно пытался настроить видимость в окулярах, снова и снова дышал на стекла и тёр их. Растянув один глаз до узкой щелки, всматривался в расплывчатое пятно на дне ямы. Гуд в ушах и голове постепенно стихал. Мысли собирались в кучу, человек-энциклопедия анализировал увиденное и пытался осознать. Он силился сделать хоть один логический вывод из произошедшего — и не мог. Из разверзнутой пасти земли послышался глухой стон.

— Помоги, фрадэ!

— А где остальные твои киношники?

Лицо человека было присыпано смесью комков земли с пучками травы и песка. Близорукость Ильи мешала разглядеть, что происходило на дне ямы. — Братки, тащите меня, у меня телега там…, — хиви затих. — Илюх, ну так играет хорошо, твою мать, я такого в кино не видел, прям поверил, — Павел свесил ноги и сполз по краю вниз. — Эй, кореш, давай, вставай, — он похлопал в ладоши. — Браво, браво! ⠀ Мужик не шевелился. — Глянь, Илюх, прикинь, его какой — то краской облили, ну, блин, жалко ты крот слепой, от крови не отличить. Томатный сок или че они там используют? — долговязый Пашка, сидя на корточках возле актёра, пощупал его за руку. Из — под рукава куртки вытекла рубиновая струйка. Он провел по ней пальцем и поднёс к носу. Принюхался. — Твою ж мать, кровь. Он с искаженным от страха лицом отполз от раненого. — Пощупай пульс. — Где? — Ты ж два курса в Меде учился, не я. Я вообще крови боюсь. На руке, где там ещё? На шее. Он че, лицом в землю? Переверни. Павел на карачках вернулся к лежащему ничком. Дернул за плечо и осторожно повернул к себе за куртку двумя руками. — Тяжёлый…. Ой, е мае, у него шея в кровищи. И голова. — Надо помочь чуваку, щас слезу, попробуем его наверх вытащить, — Илья запнулся и скатился в воронку кубарем. Его глаза встретились взглядом с резко распахнувшимися и заморгавшими желто — карими раненого. — Помоги, к скалам надо, вы же наши, братушки…, — хиви вцепился, будто крючьями, цепкими пальцами в ворот футболки Ильи. — Поможем, поможем, наши — не наши, че за базар такой? — Илья ухватился за корень сосны, свисающий в яму, подтянулся и вылез наверх. Рванул к рюкзаку, нашёл бинт и перекись. — Думал ведь, еду с человеком — катастрофой, брать — не брать аптечку. Пригодилось же, — выкрикнул он. Снова сиганул вниз. Рванул на раненом засаленный ворот, ткань была грубая, что сразу не поддалась. Человек истошно заорал. — Плечо. — Ух ты ж, прости, щас, — Илья дрожащими руками попытался расстегнуть пуговицы. Илья прищурился и удивился, на ощупь пуговички были деревянные, грубо вытесанные. Не из пластмассы. Илья оголил торс бедолаги. Кровь стекала из рассеченной раны плеча в рукав. Он отодвинул в сторону рубаху. Кинул Илье бинт. — Сложи в несколько слоев, я шас перекисью тут все залью. Чем его так, не пойму? Ненавижу запах крови, аж мутит, — он отвернулся, сглотнул. — А говорил боишься. — Да не боюсь, но плохо от этого металлического запаха, как будто смертью воняет. Психосоматика. — А, понял, хотя, ни черта не понял. Держи, — Пашка протянул готовый бинт. Илья зажал нос и не глядя стал лить на рану, на грудь перекись. Она шипела и пенилась. Хиви постанывал, но терпел, скрипя зубами. На сцену из кино ситуация уже мало походила. Когда перекись перестала бурлить розоватой пеной, Илюха заметил на шее кожаную веревку. Потянул за неё. И увидел жетон.

— Пашка, быстро глянь сюда, — Илья нырнул за пазуху, потянул за почерневшую серебряную цепочку. На ладони лежал цинковый покореженный жетон, похожий на тот, что на раненом. — Читай, че написано?

— Романия, дальше римские цифры, еще какие-то цифры. Вроде же латинские буквы, не пойму. Романия это че?

— Румыния. Цифры называй. Я на своем наизусть знаю.

— "МАТR" написано большими английскими буквами, дальше 1629, тут рядом плохо видно, "CTG" 1941. А че это за три прорези?

— Английскими вряди ли, а на оборотной стороне глянь? Константин Русу? Да?

— Да, — Пашка удивленно уставился на друга.

— Видишь у него на жетоне три прорези посредине, если помер. жетон переламывают. Одну половинку мертвецу. другую- для отчета. Ну, это в идеале. Когда бой, разве думаешь об этом. Короче, если у меня половина, ты и сам все понял. А я свой откопал. И не здесь. Откуда у него целый? Это исключено. Потряси его. Вырубился. Нам, делаешь что хочешь, надо его дотащить до врачей.

— Потряси, сказал, да с него кровь хлещет. Весь рукав уже…. Эй, дружище, очнись, — Паша потрепал по щеке раненого.

— Да не так, — Илья с размаху влепил пощечину мужику. Тот застонал, уже было понятно, что это не актерская игра, а кровь не бутафорская. Илья, не смотря на свой щуплое с виду телосложение, схватил хиви под закорки, и поволок наверх, кряхтя и чертыхаясь. — Песню вспомнил, до чего в тему, я знаю ты Высоцкого не любишь.

— Да, бесит голос его, на разрыв аорты поет, типа один понедельник жить осталось…не люблю такое. Вот Горшок в порядке.

— Ты не люби, но хоть подсоби, тяжеленный боров, — Павел неуклюже вцепился в ноги и попытался их толкать наверх руками.

Когда тело раненого было по пояс наверху, Илья плюхнулся навзничь на истерзанную после взрыва траву и заголосил хрипло, надрывно:

"Я ноги-в опорки, Судьбу-на закорки, и в гору и с горки, пьянчугу влачу…"

— Похоже получилось, Илюх, тебе бы ресторанах петь для