Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников

тому, как ты решил умереть! А что, если окажется, что ты заблуждался в том, что единственное решение — самоубийство? Что, если близкие ждут, что ты излечишься и вернёшься?»…

«…лучше бы ты геройски сдох на войне! — вспомнил Егор Катин гнев. — Принёс бы семье пользу и гордость… вместо того, чтобы изводить нас! Всё хорошее о тебе мы сохранили бы в памяти, и не видели бы твоих отвратительных пьянок и всего этого кошмара! — и уже не в силах сдерживать слёзы, навзрыд кричала. — Будь ты проклят, сука! Сгори в своём аду!»…

После психолога чувство глубокой изоляции никуда не исчезло. Куда могли деться — абсолютное одиночество, ощущения брошенности и ненужности, и то чувство, когда возвращаешься в пустой дом, который как заколдованный круг только усиливал чувство изолированности? Ведь именно в этих стенах созрела непоколебимая решимость прекратить это тяжкое существование и эти тяжёлые страдания. Ведь продолжать жить — означало, страдать. И тогда в голове Егора созрел этот план. Егор был убеждён, у него всё продумано.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Во взводе Сулима Джамалдаева Егор ощутил себя в плену. Причём в плену, в котором не вяжут руки, не суют в рот кляп, ещё не режут, и пока не бросили в яму, и вроде пришёл своими ногами, а будто не ногами пришёл, а был контужен взрывом и очнулся уже здесь, приволоченный, в окружении привычных до ужаса бородачей в камуфляжах, зычной тарабарской речи и особого надзирателя Аллагова, без каких — либо, казалось, признаков на спасение и задачей — во чтобы то ни стало выжить. Подобная задача напрашивалась сама собой, её мозг диктовал безошибочно.

«Ёбанный плен… — крутил в мозгу Егор, щурясь и озираясь по сторонам. — …и хуй ведь съебёшься! — успел он осмотреться. — Ну, правда, не волокли же… — вроде как расстроился он, — …сам приковылял. Выходит, прав был Заур… — заключил Егор наконец, — …с великим умыслом здесь оказался. Умница — комбат, переиграл! — с кривой усмешкой, взбешённо, цыкнул Егор слюной на пол сквозь оголённые зубы. — Прихватил, можно сказать, за самые Фаберже, как истинный комитетчик!»

В чеченцах ненависти не было. Не проглядывалась. Они любовались на Егора точно на добычу, буднично, будто готовились на праздник совершить над ним Курбан и сытно поесть. Однако, ужинать ушли в столовую к местной тётке Жене, начальнице ополченской кухни. Егора с собой не позвали, да и Егор, слава богу, в проводнике не нуждался, благо знал, где локация тётки Жени с позывным «Впроголодь». Её, столовую, шагая на запах, мог отыскать слепой, не то, что безногий. А что до проводника — чеченца, теперь часто думал Бис над словами Зазиева: мало ли куда те могли проводить?

Ночью Егор толком не спал. Снились покойники с «Красного молота» из две тысячи первого, что лежали с тусклыми в серой пыли глазами вокруг коптившего в небо чёрной солярой БТРа. Весь сон был тусклым и серым без ярких впечатляющих оттенков. Одни образы были окрашены в сепию. Другие были совсем бесцветными. Проснувшись в час ночи, Егор решил, что выспался, но на деле, подумав вдруг, на секунду представив, что кто — то дожидается нужной минуты его убить, следующие полчаса лежал неподвижно, прикрыв красные глаза и пристраивая свою тугоухость на оба уха к каждому едва различимому шороху. За время пока ждал из темноты убийцу дважды таился, когда скрипели койки на соседнем ряду. Первый раз, когда один всполошил руками, как будто тонул в ледяной воде и быстро ушёл ко дну. Второй, когда другой, придушенный собственным храпом, закашлялся как умирающий туберкулёзник и затих, Егору представилось, будто умер с брызгами алой крови на белой рубахе. Дальше — мрак сделался гуще.

Разбуженный поутру автоматной трескотней — стреляли в районе донецкого аэропорта — Егор поднялся с чувством, словно ночью едва выжил, а осмыслив снившееся — ясно осознал, что спал одурманенный надуманной тревогой.

— Кто это? — спросил Бис бородатого соседа, укрытого одеялом цыганских расцветок, тоже разбуженного стрельбой.

— Абхаз, доун… Нерв трепет Кировоградских… — хмуро сказал он.

— И много их здесь?

— Кого? — спросила борода. — Кировоградских шакалов?

— Абхазов? — уточнил Егор.

— Кто их считал? Их, как китайцев, не сосчитать! — обозлилась борода с глазами на цыганском одеяле, выпростав наружу ещё и шерстяные руки. — Абхаз с ротой сдерживает нациков от прорыва в город на территории аэропорта…

Борода отвечал раздражённо, словно его разозлили ещё ночью во сне, или только сейчас понял, что проспорил тому, с кем заключил пари — не говорить с русским — и проиграл.

— Ты сколько здесь? — спросил чеченец уже проигравши.

— Три дня, — признался Бис.

— Вечером двадцать шестого мы попали в засаду в районе Донецкого аэропорта при отступлении — расстреляли из гранатомётов наш КАМАЗ с ранеными… прямо в черте города, на Киевском проспекте… где детская больничка. Тридцать пять «двухсотых», из них семеро из нашего взвода… Командиры, как бараны, твердят, что это были диверсанты…

Егор кивком согласился, чтобы не рвать монолог собеседника, решив:

«Так вот, наверное, причина, чего зубами все скрипят!»

— …Больница в пяти километрах от аэропорта. Не могли они зайти так далеко незамеченным, кругом наши посты! Такое могли натворить «опущенцы» из других батальонов — расстрелять, короче, по ошибке… Самый первый наш КАМАЗ подбили на улице Взлётной, в двух километрах от глиссадной… — невнятно говорил Борода с акцентом, будто с ложкой супа во рту, едва открывая.

Бис полежал некоторое время под одеялом, но спохватившись, что объяви внезапно «в ружьё», а он не собран, не дожидаясь, поднялся. Борода следил за сборами Биса украдкой, часто моргал, как молодой хирург на комиссии столичной медико — социальной экспертизы пять лет назад, пытаясь взглядом как дрожащей линейкой измерить длину культи, к которой Егор готовился приладить протез. А через минуту повернулся на другой бок, так и не дождавшись кульминации.

«Неужели прав был комбат…» — припомнил Егор обидные слова Ходарёнка о негативной мотивации сослуживцев своим изуродованным видом.

— Ты не бойся, слышишь! — кивнул Бис Бороде с важной интонацией. — С тобой такого не случиться!

— Ты, Ванга что ли, сыч? — бросил он брезгливо через плечо.

На утреннем построении Абулайсов вызвал к себе командиров взводов и доведя задачи, распустил.

— Сулим, новенького отдай Зауру, — вдогонку сказал он Джамалдаеву. — Заур знает, куда…

По кивку Сулима Егор вышел из строя и, обогнув его, направился за Исой, к тому времени стоявший в конце коридора. Аллагов проводил Биса острым взглядом. Егор, не шибко торопясь, успел по пути одарить Мусу безжалостным лицом в ответ, раздумывая себе по пути,