Письмо президенту - Михаил Берг

5

А то, что твой господин Лунин не соврал, говоря о пухлом деле, заведенном на меня в КГБ, я убедился несколько лет спустя, когда все, кажется, изменилось, ничего не осталось на прежнем месте, сдвинулось, потекло, и даже господа Коршунов и Лунин в суровых обстоятельствах наступающей перестройки покинули КГБ в поисках лучшей жизни. Это был ранний период радостного ожидания реформ, все было можно, даже получить доступ в архивы КГБ, что и сделал очередной наш сиделец Боря Митяшин, опубликовавший потом свое дело в питерском журнале Звезда. С Митяшиным лично я знаком не был, но на обыске у него изъяли несколько моих произведений, которые в августе 1984 были направлены на экспертизу в Управление по охране государственных тайн в печати из следственного отдела твоего родного ленинградского УКГБ. Сегодня читать этот список курьезно, но 20 лет назад - еще нет, так как именно за распространение этих книг Боре Митяшину и дали срок. Итак, среди 36 представленных в цензуру произведений были стихи Бродского, Цветаевой, Мандельштама, неопубликованные главы воспоминаний Эренбурга, письма Короленко, Библия, изданная в Брюсселе, а также машинописные копии моих романов, каждый под отдельным номером - Вечный жид, Между строк, или читая мемории, а может просто Василий Васильевич, эссе Веревочная лестница, и послесловие моего школьного товарища Саши Степанова к вышедшему в 1983 году в приложении к журналу Обводный канал сборнику.

Следующий документ представлял собой ответы цензуры, где опять же под соответствующими номерами следовали отзывы на мои произведения. Я их тогда скопировал и поэтому могу представить тебе, так как они, конечно, имеют отношение и к моей теме, и к способам работы твоей конторы.

Читай, Володя, и думай о том, почему именно так твои коллеги отрецензировали мои произведения.

«28. Машинописный документ «Послесловие» на 19 листах. Восхваляя творчество «писателя» М. Берга, автор статьи заявляет, что «все творчество Берга является главой той же великой книги, имя которой - русская литература» (стр.19). Вполне очевидно, что автора статьи Берг привлекает в первую очередь тем, что он является популярным «самиздатовцем» и что его публикациям препятствует «чуткий предохранитель отечественной цензуры» (стр. 1). Автор статьи фактически поет хвалу литературе абсурда, имеющей явно издевательский, антисоветский по существу характер. В этой, с позволения сказать, «литературе» существует «эдакий великий советский поэт А. С. Пушкин, дважды герой соц. труда, лауреат Сталинской и Ленинских премий, неутомимый борец за мир и т.д.» (стр. 14). Текст распространению на территории СССР не подлежит.

29. Сочинение «Веревочная лестница» на 164 машинописных листах. С «произведением» некоего М. Берга сброшюрован его же «роман» «Вечный жид» (стр. 44-164). «Веревочная лестница» - псевдолитературоведческая работа пасквилянтского характера, пересыпанная злобной антисоветчиной. По мнению Берга, «писатель в наше время стал „зубочисткой”», всем вершит «старый кадровик, работник планового отдела Партай Геноссович Церберов» (стр. 2). В текст вкраплены анекдоты, порочащие русскую литературу, выдающихся советских писателей (стр. 4, 13 и др.). История нашей страны под его пером превращается в пытошный (так в оригинале) застенок, и автор лицемерно восклицает: «О, Россия, моя бедная, сонная девочка, дитя, изнасилованное спереди и сзади!» (стр. 16). Наряду с цинизмом и непристойностью Берг протаскивает через свое сочинение сионистские идейки.

«Роман» «Вечный жид» написан в стиле литературы абсурда и является смесью религиозной пропаганды, сионизма и непристойностей. Герои, находящиеся в сумасшедшем доме, охвачены антисемитизмом, монархизмом и прочими маниями. В большом числе встречаются антисоветские намеки и иносказания. Тексты М. Берга распространению на территории СССР не подлежат.

30. Сочинение «Между строк». Также «произведение» М. Берга (см. п. п. 28-29), исполненное злобным издевательством над русским революционным движением, пропитанное духом сионизма. Распространению на территории СССР не подлежит».

Этот красноречивый документ не последний в деле Бори Митяшина, не менее интересен еще один, представляющий собой акт официального сожжения всех произведений, которые, оказывается, нельзя было распространять в нашей с тобой стране менее чем за год до начала перестройки. Хотя официальный слог не всегда сочетается с пространным эпистолярным стилем, но в документе, который я сейчас процитирую, мне также слышится музыка сфер.

«Т. 2, л. д. 167-168.

Акт

Настоящий акт составлен в том, что сего числа комиссия в составе старших следователей: майора Гордеева, майора Кармацкого и старшего лейтенанта Жеглова уничтожила путем сожжения как не подлежащие ввозу и распространению на территории СССР следующие печатные произведения, изъятые у обвиняемого и свидетелей в процессе предварительного следствия по уголовному делу № 44:

1. «Конец прекрасной эпохи» И. Бродского.

2. «Часть речи» И. Бродского.

‹…›

26. Машинописный документ «Послесловие».

27. Сочинение «Веревочная лестница».

28. Сочинение «Между строк…».

‹…›

34. «Полное собрание сочинений» А. Введенского, т. 1.

После сожжения упомянутых в п. п. 1 - 34 печатных произведений и составлен настоящий акт.

Старший следователь по ОВД Следственного отдела УКГБ ЛО майор В. Гордеев.

Старший следователь Следственного отдела УКГБ ЛО майор А. Кармацкий.

Старший следователь Следственного отделения УКГБ по Новгородской области старший лейтенант Жеглов. 29 октября 1984 года».

Сегодня это кажется неумной выдумкой, особенно, если учесть, что на днях по телевидению прошел сериал Место встречи изменить нельзя с Жегловым-Высоцким в главной роли; это кажется пародией, но это было правдой. Зачем им, чтобы сжечь десяток рукописей и книг, понадобился этот старший лейтенант Жеглов, почему-то без имени, да еще не местный, а зачем-то приехавший из Новгородской области - спички что ли привез, так как свои отсырели?

Смешно, но я, читая журнал Звезда, очень хорошо представлял себя ситуацию начала 1986 года, когда вежливый и начитанный следователь поведал мне о существовании уголовного дела на меня, в котором, без сомнения, все эти документы уже были. Более того, по большому счету ничего дополнительного и не требовалось, ведь я как автор, сначала изготовил произведения, которые были запрещены к ввозу и распространению в СССР, а потом их распространял. Таким образом, преступником, ничем не отличающимся от Бори Митяшина, становился не только я, но и все те, кто меня читал.

Володя, если ты когда-нибудь захочешь подумать о прошлом, скажем, решишь на пенсии восполнить пропущенное по вполне простительным обстоятельствам и прочтешь мои романы, то не сомневаюсь, даже ты изумишься: за что цензура их запретила, за что готова была сажать их автора в тюрьму, и, как это ни смешно, обязательно бы посадила, не начнись перестройка? Да, именно на следующий день после столь памятной для меня беседы с господином Луниным, открылся съезд КПСС, перестройка стала бурно набирать обороты, которые сначала привели моих следователей в состояние задумчивости, становившейся все более и более мрачной для них, и радостной для меня. Однако я был на очереди, мне это сказали без обиняков, хотя именно с этого момента твое родное ведомство, кажется, не арестовало по политическим причинам ни одного нонконформиста.

Ну, а я после той беседы в Домжуре какое-то время ходил озабоченным, стараясь соблюдать строгие меры предосторожности, перевез свои рукописи на дачу и бросил там (будто Комитету западло съездить за 50 километров за город и привезти все обратно, если понадобится), а потом, естественно, о всякой осторожности стал забывать, тем более, что жизнь, действительно, менялась. Но сказать, что твои ребята оставили меня в покое, было бы преувеличением.

Ровно через год после описанного выше я решил создать свой журнал. Ты в это время жил в своей ГДР, работал на странной должности директора Дома советско-немецкой дружбы в Дрездене, готовил своих двух агентов для заброски в ФРГ и без сомнения не раз задавал себе вопрос, а чем это все там, на родине, закончится? Правда, не забывал и об отдыхе, который любил проводить с удочкой, для чего даже вступил в Общество рыболовов-любителей. Мне, кстати, понятно это увлечение, я сам очень люблю рыбачить, увы, только получается это реже, чем хотелось бы. Разве что на летних каникулах, пока сын был маленьким. Тем временем наступило лето 1987, которое мы проводили на даче в Усть-Нарве; и именно там ночью мне приснился журнал, как раньше точно таким же образом снились романы. Скажем, роман Вечный жид приснился мне переплетением разных цветных голосов - я услышал эти голоса каждый со своей интонаций, и, не зная, что произойдет дальше, воспроизвел их бумаге. Точно так же мне приснился журнал. То есть одновременно возникло звучание разных голосов, каждый со своей темой и своим стилем, и я сел и написал журнал. То есть что значит написал? То и значит, что я взял и написал материалы для всех разделов толстого литературного журнала, каждый под своей фамилией, со своими пристрастиями и отличительными подробностями. Но, скажешь ты, что же это за журнал, если это один человек во многих лицах? Я, однако, и не собирался оставлять журнал в таком виде, я просто хотел создать некоторый фундамент, некоторый журнальный портфель, чтобы привлекать к сотрудничеству в этом журнале не баснями о том, что будет, а демонстрируя то, что есть. Пусть полученные материалы будут конкурировать с материалами, уже имеющимися. Почему так сложно? Потому что создать журнал в 1987 году многим, и вполне справедливо, представлялось настолько опасным и невозможным делом, что я сам себе казался великовозрастным оптимистом. Однако после моего возвращения в Ленинград дело закрутилось, очень скоро у этой идеи появился самый горячий сторонник, наш общий с Витей Кривулиным друг - Миша Шейнкер, критик, умница, филолог, даже слишком тщательно, на мой взгляд, относящийся к слову; и дело стало набирать обороты.