Как я была Пинкертоном. Театральный детектив - Фаина Раневская

Началось с того, что они встретили нас не лозунгами гигантских размеров и не идейными спорами, а хлебом-солью, вернее, пирогами. К пирогам прилагалось разнообразнейшее меню из домашних блюд и простое объяснение:

– Вы же давно из дома. Столовская еда небось надоела? Поешьте домашнего.

Мы поели… Мы так поели, что я даже засомневалась, что успеем прийти в себя до концерта.

Прошли голодные времена, когда мы были готовы играть любые роли, если в спектакле по ходу действия полагалось изобразить хоть какое-то застолье. Мы успевали за время сцены с едой слопать все и подобрать крошки. Замены муляжами или ограничения провизии не допускали, чем доводили директора театра до истерики. Он кричал:

– Я не могу для каждого спектакля покупать обеды в ресторане! Вы меня в гроб вгоните.

Сейчас вспоминать смешно, но когда-то умопомрачительный запах пирогов или жареной тощей курицы, изображавшей на сцене рождественского гуся, был способен свести с ума и первые ряды в театре. На нас смотрели с завистью.

И теперь сытно не было, большая часть страны совсем недавно стала кушать сытно, разруха еще сказывалась, и угощали нас самыми простыми пирогами с рыбой, зеленым луком и кашей, картошечкой с солеными огурчиками да помидорами. Наварили вволю ухи, а вот жареной рыбы нет, хозяева развели руками, мол, извините, масла не имеем, чтобы жарить.

Застолье проходило за огромным столом, установленным прямо под липами, как-то самой собой получилось, что после пары стопочек (не больше!) зазвучала песня, которую местные с удовольствием подхватили! Часа два мы ели и пели, пели и ели.

Застольный концерт удался на славу, довольны остались и хозяева, и мы.

Но встал вопрос: что же теперь им показывать?

И тут коммунарцы удивили нас в очередной раз. Они попросили спектакль! Объяснение про бенефис выслушали, покивали, но все равно заказали сцены из спектаклей, что у нас готовы.

Лиза играть отказалась, сославшись на то, что у нее страшно болит голова из-за застолья, но мы понимали, что она просто боится. Играла девушка отвратительно, театр не для нее, а местное население тянулось к настоящей культуре.

Мало того, в местном Клубе даже сцена была с суфлерской будкой. В ней не повернуться, но она была! Объяснение нашлось простое: Клубом заведовала бывшая актриса, а помогали ей две учительницы и учитель. Эта четверка сумела поднять интерес к театру в своем городке настолько, что все ждали нашего приезда не из-за Павлиновой, а ради спектаклей или хотя бы сцен из них.

Мы нашли выход, и застольный концерт продолжился уже в Клубе. Обошлись без Лизы. Мы с Гваделуповым сыграли чеховского «Медведя» (суфлировала по взятому в местной библиотеке тексту Ангелина Осиповна), чем вызвали у местной публики бурю эмоций, нас долго не отпускали, пришлось повторить главную сцену объяснения еще раз. Потом Гваделупов с Ряжской спели дуэтом «Дышала ночь…», потом он один пару шаляпинских песен… Потом был монолог Гамлета, прочитанный Подкатиловым. Распутный, вспомнив прошлое умение, читал Тютчева и Блока, снова пели романсы под аккомпанемент на стареньком рояле заведующей Клубом. У нее оказалось чудное контральто, концерт продолжился в новом составе…

Потом он плавно перерос в совместную с самодеятельной труппой репетицию гоголевской «Женитьбы», потом снова пели… И никто не придирался к «нереволюционному» содержанию прекрасных русских романсов, все наслаждались музыкой и сильными голосами Гваделупова, заведующей Клубом и, неожиданно для нас, Ряжской.

Мы почти сорвали голоса, но все согласились с Гваделуповым, когда он объявил, что ни разу в жизни, даже в Москве, не выступал с таким удовольствием. Если бы не Ялта, мы, пожалуй, остались бы на недельку в этом Коммунаре.

Участвовали все, Свистулькин аккомпанировал Гваделупову на трубе, Ряжская пела романсы, Распутный читал стихи и «Песнь о Буревестнике». Даже Тоня устроила с местными девушками перепляс с частушками, не победила, но удовольствие получили все. Проницалов не пел, но много аплодировал.

Лишь один человек просидел все время молча – Лиза Ермолова, изображавшая Павлинову. Она оказалась не нужна на этом празднике единения! Вернее, Лизу не раз звали на сцену, приглашали присоединиться, спеть, потанцевать, но она лишь полупрезрительно кривила губы и делала вид, что плохо себя чувствует. Рядом сидел Суетилов и отказывался за нее.

Оказалось, что Павлинову можно не только заменить Лизой, но и вовсе обойтись без нее. Все понимали, что это только в Коммунаре, в Нижнехрюпинске никто не будет угощать пирогами и распевать вместе с нами, там на сцену снова выйдет Прима, а о Ялте и говорить нечего. Но Тютелькин кое-что взял на вооружение:

– «Медведь» обязателен! Сцена из «Женитьбы» тоже! Подумайте, что еще можно добавить без участия Лизы.

Это тоже возмущало новую Приму – большинство актеров и режиссер упорно звали ее Лизой.

Даже во время концерта и после него, в состоянии почти эйфории от душевного приема коммунарцев, мы с Проницаловым остались верны долгу – не забыли о расследовании. Я исподтишка наблюдала за Тоней и Лизой, отмечая каждую мелочь. Проницалов тоже, но, во-первых, он не знал их прежних, во-вторых, куда начинающему тарасюковскому сыщику до актрисы с большущим стажем! Актерская доля такова, не хвалюсь, но многие годы подготовки ролей требуют не просто наблюдательности, а умения улавливать нюансы машинально. У актеров блестящая память, иначе нельзя. Но память не только на текст или собственные отработанные движения, но и на поведение, слова и жесты всех вокруг. Почти из любого актера со стажем может выйти прекрасный сыщик, пусть не сыщик, но консультант. Это надо бы учесть милиции.

Проницалов не догадывался использовать мой театральный опыт, я применила сама.

Тоня с Лизой явно были в ссоре, во всяком случае между ними определенно пробежала огромная черная кошка. И это не только в Коммунаре, похоже, девушек разделило нынешнее положение: вчера еще подружки, жаловавшиеся на капризы актрис и несправедливость судьбы, они вдруг оказались по разные стороны линии успеха. Если это так, то нужно, используя недовольство Тони, заставить ее выдать их заговор (при условии, что таковой имеется, конечно).

Проницалову об этом говорить нельзя – примется копать, как сотня рудокопов, и уничтожит всю труппу.

Я обратила внимание на парусиновые туфли Тони. Не нужно долго думать, чтобы понять, что именно не так. Тоня копировала Любовь Петровну во всем, в том числе и обуви. Павлинова только на экранах могла носить парусиновое счастье, которое ежедневно требовалось начищать зубным порошком для белизны. А Тоня?

Сколько ни вспоминала, не могла представить ее туфли.

Тогда я поступила иначе – представила ее наряды. Было таковых немного, зарплата костюмерши не позволяла Тоне заполнять свой шкаф крепдешиновыми и файдешиновыми платьями, подобно Любови Петровне. Я знала, что актрисы отдают старые платья костюмершам, Павлинова поступала так же. Но Лиза не носила платья Любови Петровны (они просто малы), сдавала в комиссионку и на вырученные деньги покупала себе другие, обычно более кричащие и безвкусные.

А Тоня? А вот на Тоне я не раз замечала точно такой же файдешин, который бывал на Любови Петровне. Его не купить в Москве, платье привезено из Европы. Конечно, оно переделано, ведь Тоня тоже крупней изящной Павлиновой. Не знаю, замечали ли этот факт остальные – возможно, нет, поскольку на службу Тоня носила иные наряды: размахивать тяжелым утюгом, разжигая его, или вытряхивать набравшие сценическую пыль на подолы платья проще в грубой юбке и свободной блузе. Обычно она так и выглядела – в широкой шерстяной юбке и блузе с закатанными по локоть рукавами, подвязанная косынкой, пусть не красной, но на «революционный» манер с узлом сзади.

Тоня – Золушка

Но мы жили неподалеку, и я не раз встречала Тоню дефилирующей в парке под ручку с какой-нибудь подружкой или даже кавалером. Вот там были и файдешин, и тщательно завитые на папильотках волосы, никаких широких коричневых юбок и красных косынок. Она делала вид, что со мной не знакома, я не возражала.

Итак, требовалось вспомнить Тонину походку во время прогулок. В парусиновых туфлях или в дорогих лодочках женщины ходят по-разному. Все верно, походка соответствовала дорогой обуви. Но это не была обувь Любови Петровны. Наша Прима миниатюрна, ее туфли мало кому могли подойти в Москве, Тоне тоже. И все же я уверена, что Тоня дефилировала по парку в дорогой обуви.

И пахло от нее… Нет, от Тони определенно никогда не пахло «Шипром»! Скорее пудрой «ТЖ», что, впрочем, неудивительно, однажды я случайно увидела, как она ловко припудрила свои подмышки и вернула пуховку в пудреницу актрисы. Тогда меня в равной степени возмутил и восхитил поступок девушки, но сделать ей замечание возможности не нашлось, а потом забылось.