Как я была Пинкертоном. Театральный детектив - Фаина Раневская

Боже мой, как мы могли забыть о таком варианте?! Конечно!

Ряжская снова вылезла из постели и принялась развивать теперь эту идею. Кто еще мог попытаться вырвать шарфик у актрисы? Или попытаться отобрать туфлю? Только сумасшедший фетишист.

– Все верно, когда улетел шарфик, Любови Петровне стало смешно, но когда этот сумасшедший отнял у нее туфлю, уже не до смеха. Потому второй туфли и нет, она у фетишиста!

Несмотря на бредовость идеи, приходилось признать, что логики в ней не меньше, чем в версии о Лизе-убийце. Поскольку это позволило снять с Лизы обвинения, мы предпочли вариант с сумасшедшим поклонником. Мысль, что убить мог сумасшедший, а не кто-то из нашей труппы, приносила некоторое облегчение, хотя Любовь Петровну, как жертву маньяка, очень жалко. Вот она, оборотная сторона славы…

Но главное – упрямые факты оставались с носом! Это лишний раз доказывало, что их не обязательно подгонять под существующую теорию, зато можно создать новую, в чем мы преуспели.

К рассвету все было продумано до мелочей, довольная проделанной работой Ангелина заснула, а я все ворочалась, пытаясь понять, что не так.

Есть такие сумасшедшие, которые вырывают у актрис из рук их надушенные платочки и потом всю оставшуюся жизнь нюхают, предаваясь каким-то своим мечтам. Бывает, воруют из гримерок и сугубо личные вещи, обувь тоже. Он мог столкнуть Любовь Петровну вовсе не со злости, а почти нечаянно, в пылу борьбы за туфлю или тот же шарфик.

Господи! Сознавать, что человек мог погибнуть из-за надушенной тряпки, было невыносимо тяжело, но других объяснений не находилось. Решив озвучить эту версию Проницалову прямо с утра, я повернулась на бок и…

Ряжская еще спала, когда я уже беседовала с милиционером.

– Товарищ Проницалов, можно мне посмотреть шарфик и каблук?

– Зачем вам? – удивился моему интересу Проницалов.

– Вы считаете, что они принадлежат… принадлежали Любови Петровне?

– А кому же еще? Еще кто-то пропал?

– Позвольте? – я протянула руку за шарфиком.

С некоторой осторожностью Проницалов отдал вещественное доказательство.

Я поняла, что не ошиблась – шарфик пах… «Шипром»!

– Это не принадлежало Любови Петровне. Впрочем, как и туфля, каблук от которой мы нашли.

– Почему?

– Любовь Петровна не просто Прима, она за границей бывает несколько раз за год. В том числе в Париже.

– Ну и что? – не уловил ход моих рассуждений Проницалов.

– Шарфик пахнет «Шипром», понимаете? Любовь Петровна никогда не стала бы таким пользоваться.

Проницалов отобрал шарфик и понюхал его.

– Хороший запах. Мне нравится.

– Запах, может, и хороший, но это советский одеколон.

Милиционер с сомнением понюхал шарфик еще раз.

Пришлось объяснить доходчиво:

– У Любови Петровны есть возможность покупать лучшие дамские духи в Париже. Она предпочитает «Шанель № 5». Ее шарфик пах бы иначе, вот так, – я пошла на шантаж и всучила Проницалову свой платочек, надушенный не «Шанелью», но дорогими французскими духами (хорошие духи – моя слабость).

Проницалов понюхал, потом поднес к носу шарфик, снова мой платочек, согласился:

– Да, пахнет по-разному.

– Конечно. – Я отобрала у милиционера кружевной платочек, словно чувствуя, что тот пригодится при еще одном шантаже. – А теперь дайте каблук.

Проницалов водрузил на стол оторванную часть туфли. Я покрутила каблук в руках. Так и есть!

– Вы действительно не видели Любовь Петровну?

– Где? – изумился мой товарищ по новой работе.

– На концерте, в кино.

– В кино видел.

– Ну вот! Вспомните Павлинову, это же Прима.

Проницалов смотрел недоверчиво, я вдруг поняла почему. В фильмах Любовь Петровна так часто играла «девушек из народа», что никакой Примой там выглядеть не могла. Но понимал ли Проницалов само слово «Прима»? Пришлось объяснить свою мысль.

– Любовь Петровна достаточно богата, как и ее супруг, чтобы носить дорогую одежду и обувь. В фильмах она не в своей одежде, а в киношной.

– Это я понимаю. При чем здесь каблук?

Я показала ему подметку:

– Посмотрите внимательно. Любовь Петровна – это высокие каблуки, даже на гастролях, даже дома. И обувь дорогая.

– Ну? – воззрился на каблук милиционер, не понимая, что меня не устраивает. Каблук действительно был высоким и от дорогой туфли.

Я кивнула:

– Но обязательно ухоженные, обычно новые туфли. Она не меняет набойки – сносить не успевает. А эти носила женщина хотя и любящая хорошую обувь, но для которой набойки – обычное дело. Это не могли быть туфли Любови Петровны, понимаете?

Он понял, а потому ахнул:

– Еще кого-то утопили?!

Я схватилась за сердце:

– О господи! Да с чего вы взяли, что утопили?

– Васька сказал. Он же слышал. И шарфик есть. – В голосе Проницалова все же появились нотки сомнения, несмотря на упоминание Свистулькина.

– Представьте падение тела в воду с высоты верхней палубы. Оно непременно должно было задеть по пути ограждение нижней, удариться обо что-то, поднять брызги.

– Да, – согласился Проницалов. И тут же предположил: – Значит, столкнули не с верхней.

– Как выглядит туфля, которую нашли на дне?

– Не знаю. Сказали, что без каблука, и все.

Я поняла, что рассчитывать стоит только на себя…

– Руфа, где ты была? Проницалов нашел труп?

– Нет, Геля.

Я изложила ей свои соображения по поводу «Шипра» и стоптанной набойки. Ряжская молча выслушала, потом проворчала:

– Вечно ты… А ведь как красиво придумано!

– Что красивого? Сумасшедший у нас на пароходе?

Ангелина согласилась, а потом вспомнила, что «Шипром» пахнет кто-то на «Володарском».

Я тоже помнила этот запах, причем он не соответствовал облику того, кто пах, это точно. Только вот кто это был – вспомнить не удавалось.

Ряжская тут же решила, что нет ничего проще – нужно обнюхать всех подряд, вплоть до машинного отделения, ведь может оказаться, что шарфик кому-нибудь из кочегаров подарила на память зазноба, потому и пах мужским одеколоном. Небось любовался подарком, порывом ветра унесло, а мы тут копья ломаем.

– А каблук?

– И того проще – валялся там давным-давно. Тем более если он не Любови Петровны.

Это объясняло лишь наличие шарфика и туфли, но не объясняло отсутствия Павлиновой.

Все нужно начинать сначала.

Однако найти пахнущего «Шипром» кочегара (или кого-то другого) мы решили непременно, вдруг человек что-то видел, но Проницалову не рассказал? Милиции иногда говорят не все даже самые сознательные граждане. Нам скажут! Пытать посреди ночи в своей каюте, конечно, не будем, но способ открыть тайну найдем.

До обеда мы с Ангелиной мотались по пароходу и принюхивались ко всем подряд, изумляя своим поведением даже видавших виды актеров. Ряжская спустилась в машинное отделение, побеседовала с кочегарами и в результате сообщила:

– Углем и гарью пахнет, а «Шипром» – нет.

– Будем искать, – вздохнула я.

Устав после посещения машинного отделения, Ангелина ушла в каюту, а я привычно сидела на корме верхней палубы, дымя, как паровоз.

И вдруг… ветерок принес запах «Шипра». Терпеть его не могу, но сейчас вдыхала с особым чувством.

Тянуло с нижней палубы. Значит, я права, искать изначально надо было там. Спустилась по ступенькам вниз, увидела Васю Свистулькина. Неужели он пользуется «Шипром»? Свистулькин пах какой-то другой гадостью, но «Шипр» не исчезал.

Стараясь не привлекать к себе внимания, я осторожно повела носом, пытаясь определить направление. Это удалось.

Пахла, и довольно назойливо, костюмерша Тоня Скамейкина, девушка игривая, в театр пришедшая ради удачного замужества. Не знаю уж, что именно ей представлялось в таком случае – актеры вовсе не богаты, разве что отбить кого-то из… От неожиданной мысли стало не по себе. Тоня строила глазки (надо признать, весьма привлекательные) всем подряд, в том числе и Вадиму Сергеевичу.

У меня даже сердце сжалось. Неужели?! Тогда Скамейкиной Павлинова мешала, и мешала страшно. Избавившись от нее, можно браться за ее супруга. Тоня голосистая хохотушка, если обтесать…

Нет-нет, Любовь Петровна, аристократка по поведению и по крови, даже когда капризничает или зазнается, все равно ведет себя интеллигентно. Тоня ей и в подметки не годится. Заменить Любовь Петровну Вадиму Сергеевичу она никак не могла. Но, может, именно это и сыграло свою страшную роль? Мы брали в расчет только зависть актерскую, но могла быть и более грубая – не к ролям, а к обеспеченности, не к бенефисам, а к зарубежным поездкам, не к творчеству, а к возможности бывать на банкетах, ездить в машинах, носить меха и драгоценности. Такая зависть куда опасней.

Приказав себе успокоиться, я попыталась логически развить свои домыслы.

С кем Тоня в каюте? Кажется, была с Лизой до того, как ту переселили в люкс!

В глазах потемнело. Все складывалось. Любовь Петровна не подпустила бы к себе чужого, значит, рядом был кто-то хорошо знакомый, от кого неприятностей не ждешь. Мы так и не узнали, кто же стоял на палубе, даже не знали, мужчина или женщина. А ведь все просто: Лиза и Тоня! Отсутствие любого другого заметили бы соседи по каюте и сообщили об этом Проницалову. Но, сговорившись, эти двое могли и Павлинову за борт отправить, и алиби друг дружке создать. Что, если зависть была двойной – у Лизы из-за желания самой стать Примой, а у Тони из-за роскошной, не в пример остальным, жизни Любови Петровны?