Ветвь оливы - Вера Космолинская

Движимый научным любопытством, Фризиан некогда оценил действие препарата «на самом себе». В виде обычной психоматрицы захватить с собой нужные генетические модификации он был не в состоянии. На это он и рассчитывал. Но на что бы он ни рассчитывал, результат ему не понравился. Он не любил вспоминать об этом «бесславном прошлом» человечества, пребывавшем теперь в глубоко сомнительном будущем.

— И конечно, вы прекрасно знаете, как она действует на любого, неважно, как он к ней до этого относился…

— Да! — не выдержала Диана. — Так что с Линном? Вы знаете, где он и что предпринимает? Вижу, что нет! Но что вы сделали, чтобы это узнать? И что у нас с королем?! На нем использовали адскую смирну или нет?

— А, — сказал Рауль, подняв палец. — Именно к этому я и клоню… Полагаю, вам интересно все, что происходило со вчерашнего вечера? Лучше будет начать по порядку.

* * *

— Salutant! — выпалил встречавший нас в условленном месте Пуаре.

— Salute, — поправил я методично.

Теодор даже не отмахнулся. Он был взвинчен, хотя вряд ли догадывался, почему именно.

— Вас только двое? — озабоченно спросил он, будто пытаясь разглядеть кого-то за нашими спинами.

— Тонко подмечено, — с досадой проворчал Готье, перестав оглядываться.

— А где Шарди?

— Это мы тебя собирались спросить, — заметил Готье, прищурившись.

— Ты, конечно, имеешь в виду старшего? — догадался Пуаре.

— Разумеется.

— А-а… — вздохнул Теодор, поскучнев. — Я должен проводить вас к королеве. Он там.

К королеве… Я знал, что речь не о ней, но от самого слова в сердце что-то кольнуло. А потом — повеяло холодным безразличием. Все мы изменились, и мир вокруг изменился, все системы координат провалились к туркам. То, что казалось великим, стало мелким, то, что могло быть фантазией, одной из многих, бесследно растаявших поутру, стало вдруг реальностью, а реальность поутру — развеялась. То, что было верой, превратилось лишь в причудливый старинный казус, один из многих.

И положа руку на сердце — оно и к лучшему. От королев всегда одни неприятности. От каких бы то ни было.

Но к какой-то из них мы все равно попадем. И неприятности все равно неизбежно случатся.

— К королеве-матери? — уточнил я вкрадчиво.

— А к какой же еще? — простодушно удивился Теодор.

— К настоящей, к примеру, — предположил я риторически.

— Это к какой?.. — еще больше удивился он.

— К жене короля.

Теодор фыркнул, сообразив, что я над ним подшучиваю, и встряхнулся как пес, выбравшийся из осенней заводи.

— Я нынче сам не свой. И шуток не понимаю. Будто какой-то нарыв зреет. Вроде бы ничего, но все носятся с такими лицами, будто их застали за кражей казны.

Мы проходили по пустым, гулким, перекликающимся отголосками эха залам и тесным узким переходам, набитым хламом, что выкидывают из зал, делая вид, будто во дворце полно места.

— Да неужто? — иронично подначил Готье.

— Ни за что не поверю, что вы в этом не замешаны! Нет, ни о чем не спрашиваю, — добавил он сокрушенно. — Наверняка скоро все выяснится. И возможно, я не хочу знать этого раньше… но черт возьми, ни черта не разобрать, что творится! Позапирались все по углам и шушукаются! Хоть бы уж прирезали кого, может, легче бы стало.

— Погоди-погоди, — обманчиво добродушно пообещал Готье. — Кого-нибудь да прирежут. Скоренько. Еще не обрадуешься.

— А в чем штука? — быстро спросил Пуаре, цепко уловив будто бы обозначившееся желание Готье сказать нечто большее, как будто он проговорился, позволив себе намекнуть, что ему что-то известно.

— Думаю, что штука у королевы, — сдержанно ответил я, с самым благочинным видом, на какой был способен, так что заподозрить, что я имею в виду нечто неблаговидное, было решительно невозможно.

— Неважно, — проворчал Готье. В конце концов, он не имел ни малейшего намерения проговариваться. Многозначительные намеки звучали в последнее время на каждом углу. Сейчас все такие проницательные и глубокомысленные. Тем паче на словах.

Запущенный коридор, в котором мы оказались, что-то мне настойчиво напоминал. Кругом — ни души. Мы перемещались в пыльном и гулком пространстве как последние выжившие муравьи в вымершем муравейнике — в одном из тех катаклизмов, после которых в море находят целые суда без всяких признаков команды и пассажиров на борту.

— Припоминаю, — проговорил я, оглядываясь. — Однажды я припрятал тут парочку бездыханных тел. Любопытно, их нашли?

Готье покосился на меня с неодобрением. Пуаре и бровью не повел. Первое ничуть не значило, что мне поверили, а второе — что не поверили.

Лувр — один из известнейших «домов с привидениями». Завернув за угол, всегда рискуешь оказаться где-нибудь в Бермудском треугольнике. А какие твари могут ночью и средь бела дня вылезать из темных углов, и вовсе представить трудно. Если бы я однажды всерьез не перебрал, то мог бы поклясться, что видел блуждающий от стены к стене в полумраке черный мохнатый шар с человеческой рукой, держащей горящую свечку.

Но в кое-каких случаях я уверен точно. Как в том, что однажды в укромной пустующей комнате, куда забрел сугубо по личным делам, выискивая уголок для одной серьезной беседы, наткнулся на двух-трехдневный труп, восседающий в старом кресле у стены. Мертвые глаза поблескивали из щелок в почернелых веках как старый мрамор, губы распухли и напоминали откормленных синих червей, а в шее распахивался еще один неприглядный рот. Но когда я зашел снова примерно через час, его уже не было, остался только запах, да и тот невнятный — этакие запахи случаются в самых обычных местах. Разве что и эти места не так просты как кажутся и неподалеку от них время от времени испускают дух хотя бы крысы.

Мы остановились у неприметной двери, обитой так же как стена и почти сливающейся с ней. Пуаре толкнул слегка рассохшуюся створку.

— Так-так, — я едва удержался, чтобы не присвистнуть. Выходит, та самая комната. Я пристально глянул Теодору в спину. Будь покоен, друг мой, о том, как меняются времена и люди, мне известно. И если здесь происходит что-то не то и пойдет не так, как мне понравится, кому-то не останется времени насладиться произведенным впечатлением. Не останется времени даже на лишний вдох. Кое-какая власть над временем у нас все еще есть. Не все безраздельно принадлежит ему одному. Хотя бы и потому, что что-то неизвестное получило власть над нами, пусть мы еще и не понимаем, что оно такое. Зато мы знаем, как распорядиться малым временем, чтобы причинить множество разрушений и оставить множество жертв.

Украшенная черепами Кали, танцующая на мертвецах — мое темное подсознание только и ждало, чтобы вырваться на свободу, чтобы сплясать. В некотором смысле, это забавно — иметь возможность оценивать себя со стороны — насколько близко уже подходил когда-то к безумию, насколько подходишь сейчас. Есть в этом что-то умиротворяющее — безумие не только внутри тебя и не только снаружи.