Дочь хранителя тайны - Ким Эдвардс

– Каждый переживает по-своему. – Нора протянула руку и открыла жалюзи. Небо стало ярко-голубым, а почки на деревьях за прошедшие несколько часов, казалось, набухли еще сильнее. – Только знаешь, Бри, я очень жалею, что не видела ее. Всех это жутко коробит, а мне хотелось бы. Прикоснуться бы хоть разок…

– Меня не коробит, – тихо промолвила Бри. – Мне это совершенно понятно.

Повисло молчание, которое неуклюже нарушила Бри, предложив Норе оставшийся на подносе ломоть хлеба с маслом.

– Не хочу, – привычно соврала Нора.

– Тебе нужно есть! Лишний вес исчезнет сам собой, не волнуйся. Это одно из величайших невоспетых преимуществ кормления грудью.

– Невоспетых? – Нора подняла брови. – Ты только и делаешь, что поешь.

Бри рассмеялась:

– Пожалуй.

– Нет, в самом деле… – Нора потянулась за стаканом с водой. – Я рада, что ты здесь.

– Здрасьте, – смешалась Бри, – где же мне еще быть?

От головенки Пола шло приятное тепло, тонкие темные волосы щекотали шею Норы. Скучает ли он по своей сестричке, думала она, по спутнику почти всего своего короткого существования? Ощущает ли пустоту рядом? Будет ли его преследовать чувство утраты? Поглаживая голову сына, она смотрела в окно. На небе, далеко за деревьями, висел бледнеющий, едва заметный шар луны.

* * *

Пока сын спал, Нора приняла душ, затем примерила и отвергла три разных наряда: юбки врезались в талию, брюки трещали на бедрах. Она всегда была миниатюрной, стройной, хорошо сложенной; нынешняя несуразность фигуры, вполне объяснимая, тем не менее поражала и огорчала ее. Отчаявшись втиснуться во что-нибудь приличное, Нора снова влезла в старый, длинный и благословенно просторный синий джемпер, который таскала всю беременность и клялась больше не брать в руки. Одетая, но по-прежнему босиком, она отправилась бродить по дому. Комнаты, будто следуя примеру ее собственного тела, вышли из-под контроля, в доме царил беспорядок, разор. Мшистая пыль повсюду, брошенная одежда буквально на всех поверхностях, с незастеленных кроватей неряшливо свисают покрывала, окна мутные. В пыли на туалетном столике остался чистый след – Дэвид ставил вазу с нарциссами, лепестки которых уже пожухли. Через день на смену Бри приедет мать. При мысли о ней Нора беспомощно опустилась на край кровати. В руках она вяло держала галстук Дэвида. Беспорядок в доме давил на нее тяжелым прессом, казалось, даже солнечный свет приобрел вес. Нора не находила сил бороться с хаосом. Хуже того – и печальней, – ей это было безразлично.

В дверь позвонили; по комнатам быстрым эхом простучали шаги Бри.

Нора сразу узнала голоса. Еще мгновение она сидела на кровати в полнейшем бессилии, думая, как бы с помощью Бри отослать гостей. Но голоса зазвучали ближе, у лестницы, потом опять стали тише: все прошли в гостиную. Вечерний кружок из ее церкви, с дарами для новорожденного. Нора принимала гостей уже дважды, из швейного кружка и клуба росписи по фарфору. Они забили холодильник гостинцами и передавали Пола из рук в руки, точно трофей. Норе не раз самой доводилось участвовать в подобных мероприятиях, и сейчас она в ужасе понимала, что испытывает вовсе не благодарность, а досадливое раздражение: распорядок дня нарушен, на деликатесы ей плевать – аппетита вовсе нет, – зато придется рассылать благодарственные письма.

Бри уже звала ее снизу. Нора спустилась, не потрудившись накрасить губы или хотя бы причесаться. И по-прежнему была босиком.

– У меня жуткий вид, – вызывающе объявила она, входя в комнату.

– Ничего подобного, – поспешила заверить Рут Старлинг и похлопала по дивану рядом с собой, однако Нора со странным удовлетворением отметила, какими взглядами обменялись остальные. Затем послушно села, скрестив ноги у щиколоток и сложив руки на коленях, – ни дать ни взять примерная первоклассница.

– Пол только что заснул. Я не стану его будить. – В ее голосе прозвучала злость, даже агрессия.

– Ничего страшного, дорогая, – ответила Рут, дама без малого семидесяти лет, с тонкими, серебристыми, тщательно уложенными волосами. Муж, с которым она прожила полвека, умер год назад. «Чего ей стоит теперь, – мелькнула у Норы мысль, – следить за собой и выглядеть веселой?» – Вам столько всего пришлось пережить, – добавила Рут.

И вновь Нора ощутила присутствие своей дочери, совсем близко, чуть за пределами поля зрения, и с трудом поборола вспыхнувшее желание взбежать наверх и проверить сына. «Я схожу с ума», – думала она, глядя в пол.

– Хотите чаю? – с натужным воодушевлением предложила Бри и, не дожидаясь ответа, скрылась в кухне.

Нора изо всех сил старалась сосредоточиться на разговоре: хлопок или лен предпочтительнее для больничных подушек, что говорят прихожане о новом пасторе, следует ли отдавать одеяла Армии спасения. Затем Салли сообщила новость: вчера ночью Кэй Маршалл родила девочку.

– Семь фунтов ровно. Кэй выглядит отлично. И девочка – чудо! Назвали Элизабет, в честь бабушки. Говорят, роды прошли легко.

Все молчали, сообразив, что произошло. Норе казалось, будто тишина вырастает из ее груди, ширится, кругами расплывается по комнате. Салли, вспыхнув, подняла расстроенный взгляд.

– Ой, – пролепетала она. – Нора. Прости.

Нора хотела ответить, чтобы все снова пошло своим чередом, почти уже нашла правильные слова, да только голос куда-то пропал. Она сидела, онемев, и ее молчание стремительно превращалось в озеро – нет, в океан, грозивший утопить их всех.

– Что ж… – бодро проговорила Рут, нарушив тяжкую паузу, – храни вас Бог, Нора. Вы наверняка падаете с ног от усталости. – Она извлекла пухлый сверток в яркой обертке, с гроздью тонких завитых ленточек. – Мы объединили усилия, решив, что недостатка в булавках для подгузников вы уже не испытываете.

Напряжение спало, женщины рассмеялись. Нора тоже улыбнулась, разорвала обертку и открыла коробку: кресло-качалка для малыша – тканевое сиденье на металлической рамке, – каким она однажды восхищалась в доме приятельницы.

– Понятно, Полу до него еще расти несколько месяцев, – заметила Салли, – но зато как время придет, лучше ничего не придумаешь!

– И еще кое-что… – Флора Минтон поднялась со своего места с двумя мягкими свертками в руках.

Флора была старше других в кружке, даже старше Рут, но бодра и неизменно активна: вязала одеяльца для всех новорожденных прихода. Подозревая, что у Норы могут родиться близнецы – «очень уж большой живот», – Флора связала два одеяльца, неутомимо щелкая спицами на вечерних собраниях в церкви, пока все пили кофе. Нитки тянулись из сумки, набитой мотками нежной меланжевой пряжи, пастельно-желтой и зеленой, нежно-розовой и голубой. «Уж не поручусь, кто там, мальчики или девочки, – шутила Флора, – но точно близнецы!» Никто не принимал ее слова всерьез.