Тачанка с юга - Александр Варшавер

Наш сопровождающий отправился известить о прибытии, а мы остались в тачанке. Ждать нам почти не пришлось: на крылечке появился молодой, заплывший жиром детина. Внимательно оглядев нас, он покрутил казацкие усы и, подойдя, тонким сиплым голосом представился:

— Бабаш Василь Карпович! Заходьте до хаты!

Со слов Бороды я знал, что Бабаш телохранитель Аркадьева и главный палач в банде. Чекисты хорошо знали этого бандита: так же, как и его атаман, он длительное время благополучно выходил из рискованных схваток с красноармейскими частями и отрядами ЧОНа. «По нем, — говорил Борода, — пуля плачет еще с того времени, когда была железной рудой».

Я бросил вожжи на плетень и последовал за Кириллом.

Хозяин любезно распахнул перед Бородой дверь, а меня остановил:

— Ты куда, босяк?

— Это не босяк, а сын самого Сарафа, — важно сказал Борода и пропустил меня вперед. Толстяк не успел ничего ответить, и мы из маленьких сеней, в которых стояло несколько винтовок, попали в большую комнату.

За столом, уставленным тарелками, графинами и бутылками, сидели человек десять. Все были изрядно под хмельком. Среди них резко выделялся тщедушного вида мужчина, лет сорока пяти, в сером костюме и белой косоворотке, вышитой по вороту цветочками. Его щеку до самого виска рассекал безобразный сине-багровый рубец, похожий на дождевого червя. Дымчато-голубые очки в золотой оправе, небольшие усы и русая бородка клинышком делали его похожим на врача или учителя. К нему-то, сотрясая всю комнату строевым шагом, и направился Борода. Не доходя двух шагов, замер, козырнул и рявкнул:

— Ваше высокоблагородие, по приказанию главнокомандующего вооруженными силами Юга России (тут этот человек встал и вытянул руки по швам, за ним встали и все сидевшие за столом) его высокопревосходительства генерала барона Врангеля прибыл к вам с поручением есаул первого Донского полка Гурдин!

— Вольно, есаул! Здравствуйте! — просто, по-домашнему ответил Аркадьев.

Я представлял его совершенно иным и, растерявшись, позабыл, что тоже должен подойти к полковнику, назвать себя и обязательно шаркнуть ногой, на чем настаивал Борода. Сейчас полковник вопросительно смотрел на Кирилла, который легонько подталкивал меня вперед.

— Разрешите, ваше высокоблагородие, представить вам, — сказал Борода и громко обратился ко мне по-французски — Саша, это полковник. Подойди и поздоровайся!

— Сараф Александр, — шаркнул я ногой.

В грязных, разбитых бутсах это выглядело, наверно, смешно и совсем не к месту. Но Борода, нисколько не смущаясь, изложил вкратце мою вымышленную историю и сказал:

— Его высокопревосходительство приказал мне разыскать Сашу и доставить в Крым. — Сочувственно выслушав, Аркадьев подал мне руку, а Борода продолжал: — Ваше высокоблагородие, у меня для вас пакет от его высокопревосходительства.

— Где же он? Давайте его, есаул! — В голосе Аркадьева послышалась нотка нетерпения.

— Он спрятан в тачанке: дорога неспокойная, дальше положишь — ближе возьмешь!

Полковник и несколько его гостей, выйдя на крыльцо, с любопытством смотрели, как Борода ножом отвинчивал спинку тачанки. Вот он достал сверток, извлек из него два полотняных конверта — один потоньше, другой потолще — и снова строевым шагом протопал к крыльцу. Протянул Аркадьеву тонкий конверт, вытянулся и с дрожью в голосе сказал:

— Разрешите мне первому, ваше превосходительство, поздравить вас с производством в генерал-майоры!

Аркадьев покраснел, быстро разорвал пакет, взглянул на бумагу и, сделав шаг к Бороде, обнял его.

— Спасибо, есаул!

— А это — личный подарок вам от его высокопревосходительства Петра Николаевича! — Борода подал второй пакет. Все кинулись поздравлять Аркадьева.

— Такое дело следует размочить! — закричал Бабаш, зазывая гостей в комнату.

За столом Борода произнес поздравительный тост. Растроганный Аркадьев снова обнял Кирилла и со слезой в голосе поблагодарил за пожелания. Потом он занялся мной: стал расспрашивать о нашей семье и о Петрограде.

— Ах, Петербург, Петербург… «Там некогда гулял и я», — продекламировал он, — учился до войны в Академии генерального штаба.

Я притворялся, что плохо слышу, то и дело переспрашивал и тщательно готовил ответы. Поначалу все шло хорошо: я отвечал точно и толково. Но вдруг новоиспеченный генерал спросил: «А где вы жили в Петербурге?» Внутри у меня похолодело. «Как мы просчитались? Как не учли, что такой вопрос мог возникнуть?» — подумал я и мысленно стал перебирать знакомые адреса. Но какой из них выбрать? А вдруг Аркадьев бывал в этих домах и, может быть, даже в этих квартирах?..

Наш петроградский адрес я не назвал: дом, где мы жили, имел неказистый вид и никак не подходил под жилье фабриканту Сарафу. Я снова воспользовался «глухотой» и переспросил. Генерал повторил вопрос: «Где выжили в Петербурге? На какой улице?» И тут я вспомнил.

В первом и во втором классах гимназии я сидел за одной партой с фон Дистерло, отпрыском обрусевших прибалтийских баронов. Как-то он пригласил меня в гости и назвал адрес: «Каменный остров». Я спросил улицу и номер дома, фон Дистерло с баронской спесью отрубил: «Там улиц и номеров на домах нет, там все дома собственные. Спросишь — тебе любой покажет!»

Вспомнив это, я обрадовался и без запинки ответил:

— На Каменном острове мы жили. А улиц и номеров на домах там нет. Наш дом стоит на самом берегу Невки. Выйдешь из парадного, несколько ступенек вниз — и причал. У брата была яхта, — фантазировал я.

Борода улыбнулся мне глазами и, чтобы переменить тему разговора, предложил тост:

— Чтобы пилось и елось, и гулять хотелось, а работа чтоб на ум не шла! — и под общий смех добавил: — А кому такое не нравится, пусть рыбьей костью подавится!

Гости потянулись чокаться с Бородой. Под шум общего оживления Аркадьев указал Бабашу на мои разношенные бутсы и «спинжак», вполголоса распорядился:

— Василь, сегодня же переодеть во все новое! Достать, сшить — хоть лопни! К вечеру чтоб казак был, а не пугало.

— Постараюсь, Александр Семенович, — пообещал толстяк.

— Тут и стараться нечего. Достать, и все! — последовал генеральский приказ, и, оборотясь к Бороде, который чуть пригубил свой стакан, Аркадьев по-отечески осведомился: — Вы что же не пьете, есаул?

— Покорно благодарю: не привык к самогону. У нас больше вино.

— Да, да, знаю, бывал на Дону, пивал там цимлянское. Ничуть не хуже шампанского!

— Осмелюсь спросить, где вы на Дону бывали?

— Недалеко от Ростова, на хуторе Грачевском.

— У Петра Капитоновича или у Павла Петровича?

— А вы их знаете, есаул? — удивленно воскликнул Аркадьев.

— Как же не знать, когда наш хутор от них через балку! Петр Капитонович помер, а Павел Петрович уже полковник. Полком командует у генерала Слащева. Крепко он меня обогнал, а ведь вместе поступали в Новочеркасский кадетский корпус…

— Ничего, голубчик, у вас все впереди! — обнадежил Аркадьев. — Так, говорите, умер Петр Капитонович? Царство ему небесное. Мы ведь с ним в академии сошлись, душа в душу жили. Гостил я на его хуторе до войны. Павлуша тогда еще кадетом был. Отличная семья! А вы, стало быть, Павлушин дружок?

— Да, большие друзья. — И Борода стал вспоминать веселые кадетские проделки, на которые Павлуша был большой выдумщик. Много позднее я узнал, как однажды отец Бороды чинил в имении Грачевых молотилку и Петр Капитонович обсчитал его, а «дружок Павлуша» натравил на Кирилла борзых.

Посидев еще немного с гостями, Аркадьев и Борода ушли в соседнюю комнату, а меня Бабаш повел «обмундировывать». По дороге, уверенный в моей глухоте, он тихонько чертыхался и приговаривал: «Чтоб ты сдох вместе со своим отцом!»

Идти было недалеко, в глубь двора, мимо пирующей компании. Седоусые дядьки и румяные хлопцы сидели кружком на разостланном по траве брезенте. Перед ними на вышитых полотенцах лежала разная снедь и стояло ведро, из которого «повстанцы», как назвал Аркадьев свою банду, жестяным ковшиком черпали самогонку. Выглядели «повстанцы» скорее мирными селянами, которых я ежедневно встречал возле нашей мастерской и в городе, чем бандитами. На всех была «селянская» одежда — смесь гражданского платья и военного обмундирования: кто в обтрепанной гимнастерке, кто в зеленом френче; на многих были куртки и галифе из солдатского шинельного сукна.

— Хлопци! — подойдя к пирующим, сказал Бабаш. — Александра Семеновича сам Врангель генералом назначил! Прислал приказ. Ура, хлопци!

«Повстанцы» нестройно, но оглушительно прокричали «ура» и загорланили песню.

Бабаш привел меня к низенькому строению вроде погреба, зажег фонарь, и мы спустились на несколько ступенек вниз. Бабаш поднял крышку огромного ящика, доверху набитого различной одеждой, и предложил: «Ищи сам! Чтоб тебе…» Среди множества меховых шуб, костюмов, мужских и женских пальто я нашел черные брюки с красными лампасами (такие брюки носили воспитанники военных учебных заведений — кадеты) и серую гимназическую куртку с серебряными пуговицами. Из кучи обуви, сваленной в углу, Бабаш подобрал мне щегольские сапоги. Они были по ноге, но с высокими каблуками. «Бери, бери! — настаивал Бабаш. — Ничего, что они женские. Были бы впору, а что каблук высок, так тебе лучше: будешь повыше!»