Русский Сюжетъ - Людмила Третьякова

Но тут через доверенного лица князь изложил ей свой взгляд на их будущее.

Конечно, для Голицына никакого значения не имели материальные издержки на детей – его капиталов хватило бы на целый Воспитательный дом. Но князь предпочитал, чтобы четверо Пушкиных росли не у него на глазах, а где-то, пусть всецело им обеспеченные, в отдалении. Сначала, скажем, в закрытом пансионе, потом в любом, привилегированном учебном заведении.

Вот это совершенно не подходило Наталье Николаевне и решило дело раз и навсегда. Она даже не дала посреднику князя высказаться до конца и, обычно сверхтерпеливая к людям и их поступкам, отрезала:

– Кому мои дети в тягость, тот мне не муж! Людям сегодняшнего дня просто трудно себе представить размеры того, чем обладали Голицыны. Не случайно в стародавние времена устраивались чуть ли не облавы на людей столь состоятельных, на что решались невесты и богатые, и бедные. Как можно упустить шанс той, которая привыкла считать и пересчитывать жалкие рубли, униженно писать просьбы о пособиях. И вправду, вряд ли нашлось бы много женщин, способных отклонить богатых женихов в те самые минуты, когда стесненность в средствах назойливо проявлялась каждый день.

Маленькие Пушкины были первой и неоспоримой жизненной ценностью для Натальи Николаевны. Все способности ее души и ума направлялись только на них. Главное – их здоровье, воспитание, обучение, забота о будущем – все остальное отходило на второй план. И претенденты на руку прекрасной вдовы, видимо, не обладали наблюдательностью, если не заметили, чем живет эта женщина.

Плетнев же, например, друг поэта, небезразличный к осиротевшей семье, особо отметил, что Наталья Николаевна в разговоре приятно поразила его умными, дельными мыслями о воспитании детей. Она являлась «убежденным врагом институтского воспитания, находя, что только родной глаз может следить зорко за развитием детского ума и сердца, что только нежная, опытная рука способна посеять и вывести добрые семена».

Недаром люди, навещавшие пушкинское семейство, в том числе и свекор Сергей Львович, подчеркивали, что дети «прелестны, хорошо себя держат, ухожены, здоровы».

А ведь за всем этим стояли неусыпные труды Натальи Николаевны – той самой Пушкиной, образ которой и по сию пору не свободен от несправедливого клейма: это всего лишь холодная пустышка, разорявшая поэта тратами на наряды.

Да знали ли даже ее современники, что забота о здоровье детей гнала вдову то в калужскую, то в псковскую глушь на свежий воздух, парное молоко, на приволье, в котором легче расти маленькому человеку. Именно Наталья Николаевна была первой учительницей своих детей. Именно мать открывала детям Пушкина красоту живого мира, неоглядных далей, ржаных полей вокруг барской усадьбы, темных липовых аллей, так пленявших самого Александра Сергеевича. Маленьким трогательным свидетельством того, какой матерью оказалась пушкинская мадонна, остались гербарии трав, цветов, листьев, которые собирала Наталья Николаевна со своими детьми.

Примечательно, что при высокой тогдашней детской смертности, которой не избегали и дома вельмож, жена Пушкина не потеряла ни одного ребенка. А ведь первая дочка Пушкина родилась и росла настолько слабенькой, что свекровь Натали считала: этот ребенок не жилец. Четверо детей поэта впоследствии отличались отменным здоровьем, и все это, несомненно, итог материнской самоотверженности Натальи Николаевны.

И разве могла она променять эту ношу, пусть нелегкую, но бывшую смыслом ее жизни, на фамильные бриллианты и княжеское богатство, поездки в Италию, в любимый русскому сердцу Париж?

Нет, разумеется, нет! Князь, поняв, что прекрасной Натали ему не получить, потихоньку исчез с горизонта, чтобы на время уступить место новому соискателю – Николаю Аркадьевичу Столыпину.

Это был красавец, веселый, остроумный, душа общества, погибель для дам. Карьера его на дипломатическом поприще складывалась удачно. Николай Аркадьевич был на два года младше Натальи Николаевны, родившейся, как известно, в год наполеоновского нашествия.

Столыпин приехал в Россию в отпуск и «при первой встрече был до того ошеломлен красотою Натальи Николаевны, что она грезилась ему и днем и ночью».

Вдова Пушкина виделась со Столыпиным часто, в отнюдь не официальной обстановке, а у своих старых друзей – Вяземских, сын которых – Павел – впоследствии женился на сестре Столыпина, Марии Аркадьевне.

В хорошо знакомом доме обычно молчаливая, сдержанная Наталья Николаевна становилась совсем другой – улыбчивой и приветливой. И Столыпин был сражен: «С каждым свиданием чувство его все сильнее разгоралось». Вероятно, он был в одном шаге от того, чтобы пасть на колени, чтобы просить Пушкину принять его руку и сердце.

В правдивости того, что произошло дальше, сомневаться не приходится: дочь Натальи Николаевны наверняка записала историю этого короткого романа со слов матери.

Так что же наш славный красавец Столыпин с его пылающим сердцем? Увы! «...Грозный призрак четырех детей неотступно восставал перед ним; они являлись ему помехою на избранном дипломатическом поприще, и борьба между страстью и разумом росла с каждым днем. Зная свою увлекающуюся натуру, он понял, что ему остается только одно средство противостоять безрассудному, по его мнению, браку – это немедленное бегство. К нему-то он и прибегнул.

Не дождавшись конца отпуска, он наскоро собрался, оставив в недоумении семью и друзей, и впоследствии, когда заходила речь о возможности побороть сильное увлечение, он не без гордости приводил собственный пример».

Судя по всему, Наталья Николаевна довольно иронично относилась к мужчинам, которые выверяют каждый жизненный шаг, оглядываются, прикидывают. Какая-то душевная трусость ей тут виделась, нечто несовместное с земным предназначением сильного пола.

Опасение «разговоров», страх перед общественным мнением... Это, как писала Наталья Николаевна в одном письме, «в конце концов говорит об отсутствии характера. Я не люблю этого в мужчине. Женщина должна подчиняться, законы в мире были созданы против нее. Преимущество мужчины в том, что он может их презирать...»

При таких убеждениях ясно, что осторожные князь и дипломат для Натальи Николаевны – не велика потеря. Если кто-то и должен появиться в ее жизни, то это человек с совершенно иными качествами, не из пугливых. Такой, как Пушкин. Уж насколько хороша была Наташа Гончарова, а женихов-то особо не водилось. Иначе маменька бы за поэта не отдала. Почему-то эта богатая молодежь с имениями, деревнями, крепостными, фамильными сокровищами не спешила к ногам безденежной Наташи Гончаровой. Ну что им ее приданое при такой-то красоте?

  

Любительский рисунок запечатлел четверых маленьких Пушкиных: Гришу, Машу, Наташу и Сашу. О жене и детях, которых он оставлял, были последние мысли поэта.

Пушкин же, влюбившись, на все махнул рукой. Денег занял, отдал Наташиной матери, чтобы сшила невесте достойное ее красоты свадебное платье, справила приданое. А сам венчался в чужом фраке.

Конечно, Наталья Николаевна не могла не уважать широты натуры, мужской повадки Пушкина, не оставлявшей его никогда – до конца, до желания влепить пулю в лоб наглецу, который смущает покой жены и посягает на его честь.

Те поклонники Пушкиной, о которых мы знаем, видимо, из другого теста...

...Все это время возле Натальи Николаевны постоянно находился человек, который, вероятно, довольно потирал руки, наблюдая ретираду ее очередного воздыхателя. Этим человеком был один из ближайших друзей Пушкина – Вяземский.

Будучи старше поэта на семь лет, князь Петр Андреевич знал его еще ребенком, одним из первых оценил его талант. Более двадцати лет продолжалась их дружба. Вяземский и его супруга Вера Федоровна были поверенными во всех перипетиях сватовства и женитьбы Пушкина на прекрасной Натали. Княгиня находилась у постели умирающего поэта, а князь, как рассказывали, горько рыдал, распластавшись на каменном полу Конюшенной церкви, когда отпевали Александра Сергеевича.

И, само собой, внимание к семье погибшего друга казалось естественным и понятным. Из переписки видно, что Вяземский – ежедневный гость, совершенно свой человек у Натальи Николаевны. В пору вдовства возле нее не оказалось никого, в чью моральную поддержку она так верила. Вяземский не только старинный друг. Это многоопытный, хорошо знающий жизнь и свет человек. В конце концов он на добрых двадцать лет старшее ее. Советами Вяземского Пушкина дорожила, да и любое участие в таком положении, как у нее, было нелишне.

Дело кончилось тем, что Вяземский всю жизнь, веривший в собственную неотразимость, принялся всерьез ухаживать за Пушкиной. Это поневоле создавало для Натальи Николаевны трудности. Женатый человек – чего он ждет от нее? Согласия на участь тайной подруги? А может, даже и не тайной? У супругов Вяземских было заведено откровенничать друг с другом о собственных сердечных делах. В том, что касалось интимной жизни каждого, они исповедовали полную терпимость.