Журнал Наш Современник №10 (2003) - Журнал Наш Современник

Недавно меня вызывали в комиссию по канонизации при Московской Патриархии. Видимо, молва народная и множество чудес, связанных с Женей, обратили на себя внимание Церкви. Члены этой комиссии долго расспрашивали меня о том, каким был Женя в жизни, как часто он посещал храм, пил ли, курил ли, ходил ли на дискотеки, занимался ли спортом, было ли в нем что-то необычное, отличающее его от сверстников? Я объясняла им, что Женя был самым обычным, ничем не выдающимся парнем. Живым и жизнерадостным, таким же, как его друзья. Учился в школе. Ходил на тренировки. У него были ясные глаза и красивая улыбка. В храм иногда ходил в Подольске или в соседнем селе Дубровицы. Крестик носил. Обычный железный крестик на толстой черной веревочке. Это было непривычно, ни у кого из друзей такого не было. Но несмотря на все мои уговоры Женя не снимал его нигде и никогда, даже на тренировке или в бане. Постепенно к крестику привыкли... Пройдет несколько лет, и, раскапывая в Чечне братскую могилу, солдаты найдут крестик. Тот самый, который Женя не снял под пытками, с которым он погиб.

Каноническое прославление — дело церковное. Но уже сейчас я знаю людей, которые молятся Евгению Родионову, просят его молитвенного заступничества, людей, которые верят в то, что человек, погибший за Отечество и за Веру, попадает прямо на небеса. Неверующих же подвиг Евгения, Андрея, Игоря и Александра трогает потому, что это подвиг Личности. Подвиг Человека с большой буквы. Человека, которого нельзя купить, которого нельзя растоптать. Его можно замучить до смерти, но и мертвый он непобедим!

Любовь Васильевна Родионова продолжает:

— Наша семья держалась истинной, настоящей любовью. Когда на свете всего два человечка — один старший, другой совсем маленький — и ниоткуда нет поддержки ни моральной, ни материальной, никакой, — очень трудно не просто выжить, но жить достойно. Я всегда работала — сначала на двух работах, потом на трех, хотела, чтобы Женя не чувствовал себя обделенным. Я хотела, чтобы мой сын мною гордился. И Женя, видя это, очень рано повзрослел. В нашем крохотном жилище (в девятиметровой комнате мы прожили тринадцать лет) он уже в семь лет был мужчиной. Я не помню его ребенком. Он всегда был мне другом, я не знаю, кем еще, у меня в Курилове не было ни подруг, ни родных, никого, он один-единственный на свете понимал меня и любил. Мне всегда казалось, что не я его, а он меня воспитывал.

Мария Никитична Зобова рассказала, что Олег Зобов в раннем детстве отказался становиться на колени. Примерно в таком же возрасте, что и Олега, я за что-то поставила Женю в угол. Но когда бабушка хотела отменить наказание, сын заупрямился: “Я буду стоять столько, сколько мама велела!”. Что это? Твердость характера? Детское упрямство? Или верность данному слову?

Женя увлекался выжиганием по дереву, отливкой по металлу. Как-то отлил барельеф, на котором изображены два древнерусских витязя-богатыря. Странно, во всех русских сказках, которые Женя очень любил, рассказывается о подвигах трех богатырей, а у него только два. Кто должен быть третьим? Помните слова из песни о солдатах, не вернувшихся с войны: “Быть может, это место для меня?”

Учился Женя всегда легко, с удовольствием, но, уходя в армию, еще не выбрал свою будущую профессию. Работал на мебельной фабрике, незадолго до призыва окончил автошколу и получил водительские права двух категорий. А самой первой, еще детской мечтой было желание стать поваром. Наверное, он стал бы хорошим поваром, потому что был добросовестным, старательным, ответственным, а главное, любил готовить и кормить людей. Ему нравилось, когда люди радовались. Недавно мне один батюшка сказал о сыне так: “Теперь он кормит людей хлебом духовным...”

Когда Женя принимал присягу, я не смогла поехать: не отпустили с работы. И до сих пор я страдаю оттого, что не видела, как мой сын впервые надел военную форму и присягал на верность Родине. Для него это было очень важно. Я знаю, как он ждал меня. Соседка по поселку ездила на принятие присяги в Калининградскую область, в их учебный отряд, рассказывала, что первый, кто вышел ее встречать, был мой Женя. Я поехала позже, когда узнала, что его 479-й отряд особого назначения готовится к отправке на Кавказ.

Приехала во время учений на стрельбище (Женина военная специальность — гранатометчик). Командир полка меня встретил не очень приветливо. Он сказал: “Вот еще одна мамаша явилась, чтобы не пускать сына в “горячую точку”, но я ответила: “Я уважаю решение сына, каким бы оно ни было. Я приехала потому, что не была на присяге, потому, что хочу его видеть, потому, что я просто соскучилась”. После этого Жене дали семь дней отпуска. Правда, каждое утро и вечер мы должны были отмечаться в части, но день был наш! Мы гуляли по городу Неман.

Я вспоминаю это время как самое светлое в своей не очень-то радостной и веселой жизни. Мы шли по городу, и я гордилась тем, что рядом со мною идет взрослый мужчина — красивый, высокий. Я гордилась тем, что это мой сын, что ему идет военная форма, что на него смотрят девушки. А у него от смущения щеки были пунцовые. Сколько гордости во мне было!.. Как мне нравился этот город — Неман! Какое там было синее небо! Какие красивые деревья, парки, зелень! Мы говорили и не могли наговориться. О том, что из четырехсот человек из их части триста, в том числе и Женя, написали рапорты о согласии ехать в “горячие точки”. О том, что там опасно, о вероятности гибели или плена. О том, что я не переживу, если с ним что-то случится. А он успокаивал меня: мол, и в мирной жизни всякое может произойти, а от судьбы еще никому уйти не удавалось.

Спустя три года после того, как его не стало, я побывала в том же городе и не узнала его! Серый, мрачный, совершенно безрадостный, хотя я ходила по этим же улицам, по этим же паркам. Все было совсем другое, и мне было очень больно оттого, что я одна...

Что же произошло на пограничном блокпосту, находящемся в ведении Назранского погранотряда, воинская часть 2038, в селе Галашки в Ингушетии, в роковую ночь 13 февраля 1996-го, когда на дежурство заступили Евгений Родионов, Андрей Трусов, Игорь Яковлев, Александр Железнов?

Через их пост часто проезжал медицинский “уазик”, который в армии называют “таблетка”. К нему успели привыкнуть. Едва ничего не подозреваю-щие пограничники подошли проверить эту машину, из нее выскочили пятнадцать вооруженных до зубов бандитов, или, как их называют некоторые СМИ, “бойцов чеченского сопротивления”. Это было так неожиданно и внезапно, что ребята не успели сделать ни одного выстрела. После короткой неравной схватки “бойцы сопротивления” запихнули их в “уазик” и увезли в горы. Наблюдающий на погранзаставе, которая стояла в трехстах метрах, слышал крик: “Помогите!”, но даже тревогу не поднял. На земле вокруг будки остались следы борьбы и кровь.

С тех пор сто дней и ночей четверо сыновей России ждали, верили, надеялись, просто представить себе не могли, что Родина-Мать обернется к ним злой мачехой. “Лучше умереть стоя, чем жить на коленях”… Любовь Васильевна никогда не изменяла своим принципам. Лишь один раз в жизни она встала на колени: перед генералом Лебедем, когда летом 1996 года он перед президентскими выборами подписывал Хасавюртовский мирный договор. Тогда мать еще не знала, жив ее сын или нет. Она искала Женю по всей Чечне, через бесконечных “посредников”-чеченцев, которые сделали из похищения людей прибыльный “бизнес”. Она целовала руки важному генералу, умоляла: “Александр Иванович, миленький! Посмотрите, сколько матерей ищут здесь сыновей! Сделайте так, чтобы нам вернули наших детей — живых или мертвых!” Матерей там тогда было около двухсот, и бывалые военные до сих пор говорят, что не было на войне ничего страшнее, чем глядеть в глаза этим женщинам. Но Александр Иванович просто не заметил Любовь Васильевну, да и других солдатских матерей.

Делалась большая политика, надвигались президентские выборы, от того, кто возглавит Российское государство, зависели судьбы неправедных капиталов. Надо было во что бы то ни стало провести больного Ельцина в президенты на второй срок. И скороспелый мирный договор о прекращении боевых действий в Чечне как нельзя лучше подходил для этого. Было ли дело в Кремле, на заоблачных вершинах власти, до каких-то сотен или тысяч без вести пропавших, плененных солдат, живых или мертвых чужих сыновей? Об их выдаче или обмене, об их существовании даже не упомянули в Хасавюртовском мирном договоре. О них просто забыли.

В то время, когда Женя еще был жив, Любови Васильевне Родионовой в Курилово пришла телеграмма, что ее сын самовольно оставил часть. Честный, принципиальный, всегда верный данному слову Женя?! Этого просто не могло быть, это была неправда. Лишь когда милиция стала искать “дезертира”, осознала мать, что пришла беда. В первую чеченскую войну подобные телеграммы получали многие семьи солдат-срочников. Отметка в личном деле “СОЧ” (самовольное оставление части) была типичной. Командование частей скрывало, что солдаты в плену, называя их дезертирами. Жене и его товарищам очень не повезло с командирами. Бросить солдат одних, ночью, в одинокой незащищенной будке, а самим сладко спать на заставе в трехстах метрах от нее — преступление это или нет? В то время, когда израненный Олег Зобов спасал своих солдат, другие были форменными предателями.