Сглаз, порча и защитные заговоры - Ксения Разумовская

Вот еще пример связи человека и дьявола из церковных легенд. Эта история случилась в городе Аданне с экономом соборной церкви Феофилом.

Этот человек отличался своими христианскими добродетелями и безукоризненно честным выполнением своих обязанностей, за что и был после смерти епископа рекомендован на эту должность. Однако он категорически отказался от этого сана. Епископом стал другой, а он продолжал выполнять обязанности эконома.

Но завистники бывали всегда, и нашлись такие люди, которые, по бесовскому наущению, начали клеветать на Феофила перед епископом. Епископ, сначала не придававший значения этим наговорам, постепенно начинал в них верить и однажды отстранил Феофила от должности эконома. Феофил беспрекословно повиновался. Но демон не оставлял его в покое. Он начал воздействовать на самого бывшего эконома, возбуждая и развивая в нем мысль, что его незаслуженно обидели. Мысль эта выросла до таких размеров, что он считал себя униженным и поруганным всеми и стал лелеять мысль возвыситься над людьми. С этой целью он обратился к волшебству и бесовской помощи. Он отправился к известному в те времена чародею и поведал ему о своих желаниях, прося того помочь за вознаграждение. Чародей согласился и велел прийти в следующую ночь, а когда Феофил явился, он повел его на ипподром. Там он его предупредил: «Если увидишь какое-нибудь видение или услышишь какой-нибудь голос, не пугайся и не совершай крестного знамения».

И видение не замедлило явиться к Феофану. Он увидел множество странных лиц, разодетых в светлые одежды и со свечами в руках. Это были демоны, которые славословили своего предводителя сатану, восседавшего среди них. Колдун ввел Феофила в их круг и передал сатане просьбу Феофила. Тот согласился помочь с условием, что человек должен будет беспрекословно выполнять его приказы. Феофил был согласен на все. Сатана повелел отказаться от Иисуса Христа, написав отречение от него. Старец написал и произнес вслух отречение от Христа и его Пречистой Матери, и отдал его в запечатанном конверте дьяволу. После лобызаний с сатаной Феофил отправился домой.

На другой день он был вызван к епископу, который признал свою ошибку в отстранении Феофила от должности и снова вернул его в эту должность, дал большие полномочия. Он даже публично попросил у него прощения за нанесенные ему оскорбления. Феофил был удовлетворен и успокоился. Но Господь возбудил в его грешной душе раскаяние и осознание своего двусмысленного положения. Феофил оставил все свои занятия по службе и заперся в церкви перед иконой Божьей Матери на сорок дней, где молился о своем помиловании. Когда Богородица явилась к нему, он выразил свое глубочайшее раскаяние. Богородица ходатайствовала перед сыном — Иисусом Христом — и вымолила ему прощение. Но Феофил продолжал пребывать в посте и непрестанной молитве до тех пор, пока, однажды проснувшись, не увидел у себя на груди свой договор с дьяволом. После всего святитель публично исповедался в назидание другим и провел оставшиеся дни в великом посту и молитвах.

Самый распространенный образ, в котором являлся дьявол, — человеческий. Но много примеров и тому, что демон является часто в образе змея. Впервые он явился в этом виде к Еве и искусил ее. В Священном Писании дьявол называется древним змием, и про него рассказывается, что адский дракон будет сражаться с женою (иными словами — с церковью), а победу над ним одержит архангел Михаил. В Вавилоне язычники поклонялись живому дракону. Существовал ряд гаданий посредством змей, называемый офиомантией. Египтяне, греки и римляне также поклонялись змею, воздавая ему божественные почести.

Отрывок из романа французского писателя Гюстава Флобера «Саламбо» дает подтверждение нами написанному.

«Она была поглощена более высокой заботой: занемогла ее большая змея, черный пифон, а змея была для Карфагена общенародным и вместе с тем личным фетишем. Ее считали порождением земного ила, так как она выходит из недр земли и ей не нужно ног, чтобы двигаться по земле: движения ее подобны струистому течению рек, холод ее тела напоминает вязкий плодородный мрак глубокой древности, а круг, который она описывает, кусая свой хвост, подобен кругу планет, разуму Эшмуна.

Пифон Саламбо несколько раз отказывался съесть четырех живых воробьев, которых ему преподносили каждое полнолуние и каждое новолуние… Время от времени Саламбо подходила к корзине, сплетенной из серебряной проволоки. Она отдергивала пурпуровую занавеску, раздвигала листья лотоса, птичий пух; змея все время лежала, свернувшись, недвижная, как увядшая лиана».

Саламбо ждала выздоровления змеи для совершения древнего обряда и так переживала, что и сама отказывалась от пищи. Исцелял ее от душевных страданий другой герой этого романа Флобера жрец Шагабарим. Обратите внимание и на то, каков был арсенал целителя.

«Он сразу увидел в страданиях Саламбо влияние Раббет, так как умел искусно распознавать, какие боги посылали болезни. Чтобы исцелить Саламбо, он приказывал кропить ее покои водою, настоянной на вербене и руте; она ела по утрам мандрагору; на ночь ей клали под голову мешочек со смесью ароматных трав, приготовленных жрецами. Он даже примешивал к ним Баарас — огненного цвета корень, который отгоняет на север злых духов. Наконец, повернувшись к Полярной звезде, он трижды произносил таинственное имя Танит; но Саламбо все не выздоравливала и тревога ее возрастала…

…Ее удерживал неопределенный ужас; она боялась Молоха, боялась Мато. Этот человек исполинского роста, завладевший заимфом, властвовал теперь над Раббет, как Ваал, и представлялся ей окруженный таким же сверканием. Ведь души богов вселялись иногда в тела людей. Разве Шагабарим, говоря о нем, не сказал ей, что она должна побороть Молоха? Мато слился с Молохом, и она соединила их в одном образе; они оба преследовали ее.

Она хотела узнать, что ее ожидает, и подошла к змее, ибо будущее можно определить по ее движениям. Корзина была пуста, и это встревожило Саламбо.

Пифон обвился хвостом вокруг одной колонки серебряных перил у подвесной постели и терся о нее, чтобы высвободиться из старой пожелтевшей кожи; светлое сверкающее тело обнажилось, как меч, наполовину вынутый из ножен.

…В углах покоя Таанах зажгла на четырех треножниках огонь из стробуса и кардамона; потом она развернула большие вавилонские ковры и натянула их на веревке вокруг комнаты; Саламбо не хотела, чтобы даже стены видели ее. Сидя у входа в покой, играл на кинноре музыкант, а мальчик стоя прикасался губами к камышовой флейте. Вдали утихал гул улиц, фиолетовые тени у колонн над храмом удлинялись…

Саламбо присела на ониксовую ступеньку на краю бассейна; она подняла широкие рукава, завязала их за плечами и стала медленно совершать омовения по священному ритуалу.

Затем Таанах принесла ей в алебастровом сосуде свернувшуюся жидкость: то была кровь черной собаки, зарезанной бесплодными женщинами в зимнюю ночь на развалинах гробницы. Саламбо натерла себе ею уши, пятки, большой палец правой руки; на ноге остался даже красноватый след, точно она раздавила плод.

Поднялась луна, и раздались одновременно звуки цитры и флейты. Саламбо сняла серьги, ожерелье, браслеты и длинную белую симарру. Она распустила волосы и некоторое время медленно встряхивала их, чтобы освежиться. Музыка у входа продолжалась; она состояла из одних и тех же трех нот, быстрых и яростных; струны бряцали, заливалась флейта; Таанах ударяла мерно в ладоши. Саламбо покачиваясь всем телом, шептала молитвы, и ее одежды падали одна за другой к ногам.

Тяжелая завеса дрогнула, и над шнуром, поддерживавшим ее, показалась голова пифона. Он медленно спустился, подобно капле воды, стекающей вдоль стены, прополз между разостланными тканями, потом, упираясь хвостом в пол, выпрямился. Глаза, сверкавшие ярче карбункулов, устремились на Саламбо.

Боязнь холодного или, быть может, чувство стыдливости остановило ее на мгновение. Но она вспомнила повеления Шагабарима и сделала шаг вперед. Пифон опустился на пол и, прижавшись срединой своего тела к затылку Саламбо, опустил голову и хвост, точно разорванное ожерелье, концы которого падают до земли. Саламбо обернула змею вокруг бедер, под мышками и между колен; потом, взяв ее за челюсти, приблизила маленькую треугольную пасть к краю своих зубов и, полузакрыв глаза, откинула голову под лучами луны. Белый свет обволакивал ее серебристым туманом, следы ее влажных ног сверкали на плитах пола, звезды дрожали в глубине воды; пифон прижимал к ней свои черные кольца в золотых пятнах. Саламбо задыхалась под чрезмерной тяжестью, ноги ее подкашивались; ей казалось, что она умирает. А пифон мягко ударял ее кончиком хвоста по бедрам; потом, когда музыка смолкла, он свалился на пол.

Таанах снова подошла к Саламбо; она принесла два светильника, пламя которых горело в стеклянных шарах, полных воды, и выкрасила лавзонией ладони рук Саламбо, нарумянила ей щеки, насурьмила брови и удлинила их составом из камеди, мускуса, эбенового дерева и толченых мушиных лапок…»