Чумные - Максим Сиряченко

Оставалось еще одно незавершенное дело, вернее, разговор. Филипп надеялся провести его с помощником капитана после сна, когда его ум прояснится, и его не будет заволакивать мутная пелена. Однако мысль о важности предстоящего разговора не давала ему уснуть, этот разговор действительно мог определить дальнейшее положение дел на Зеленом берегу.

Было и еще одно чувство, которое заставило алхимика встать с кровати и выйти наружу. Конечно, темнота каюты за месяц плавания осточертела ему. В ней Филипп чувствовал в себя как в склепе. Было темно, отчего-то воздух был сырым, как если бы вокруг рос мох. Тишину нарушало только дыхание Солта и его собственное, Филиппа. И темнота вокруг густела и сжималась, как будто ее сдавливали тяжелые холодные каменные плиты. Лекарь чувствовал ответную неприязнь этого места к нему, нежелание оставаться в этой темной каморке минутой больше. Почему-то недоброе предчувствие поселилось в душе алхимика. Оно не точило его изнутри, не заставляло вздрагивать его нутро. Скорее, оно дышало ему в затылок или в ухо, отчего все тело покрывалось мурашками. Филипп быстро убедился, что не сможет уснуть, только не в этой темноте, которая дышит отовсюду в его разбитый затылок, и только не с мыслями о сверхважном разговоре. Он отчетливо понял, что больше всего ему хочется выйти на свет, под яркое палящее солнце, и на сердце у него стало тоскливо. Он встал, вопреки своим же наказам снял соляную повязку, скрипя зубами, надел подшлемник, натянул маску, накинул сверху плащ. В очередной раз лекарь быстро оглядел капитана, и только потом, убедившись, что изменений нет, вышел из каюты.

Первую минуту алхимик только щурился на свету. Его для вечера было слишком много. Только потом, когда его глаза привыкли, он поднял голову к небу и увидел, что оно чистое, редкие облака были маленькими, пушистыми и белыми. Солнце стояло в зените, и Филипп быстро почувствовал, что его плащ нагревается. Жары он не боялся — он вырос на юге Десилона, где солнце было таким же жарким, а суховеи не раз приносили на поля искрящийся песок с дюн пустыни Даха. Там же его застала болезнь, и он привык ходить под жарким солнцем в плаще и коже. Алхимик не боялся и не опасался теплового удара, так же, как и смерти.

Море казалось совсем другим после шторма. Лучи нещадно жгли всех, кто был на палубе, от моря шел легкий свежий бриз, который помогал людям переносить жару. Вода уже успокоилась и вновь стала приветливого лазурно-голубого цвета, не пыталась отнять у него жизнь, только лениво плескалась за бортом. И самое главное, что вместо незаметной линии горизонта в обе стороны, насколько хватало глаз, тянулась размытая от горячего марева полоса земли. До нее был еще день пути, и пока что различался только цвет берега — зеленый. Наверняка, подумал Филипп, рядом с береговой линией проходит очень высокий и густой лес. А как иначе? Но пока что приходилось довольствоваться зеленой полоской у горизонта и небольшим скалистым островом. Рядом с последним корабль проходил близко, настолько близко, что можно было различить отдельные чахлые деревца на склонах скал, высокую, наверняка острую траву и гнезда морских птиц, выдолбленные в скалах дыры одинаковых размеров и форм. Хозяева гнезд то и дело проносились над кораблем.

Вездесущих чаек здесь не было, были какие-то другие птицы, которые не кричали так пронзительно и часто. Они вообще не кричали, только изредка пикировали в воду и выходили из нее с насаженной на острый, как игла, клюв рыбой.

Филипп остановил себя. Красотами местной природы он сможет полюбоваться и после разговора. Сейчас нужно было найти помощника капитана и посоветоваться с ним. Долго искать не пришлось, помощник нашелся на средней палубе у правого борта. Ничем существенным он занят не был, как и большинство матросов на тот момент — корабль мирно плыл на двух поднятых парусах. Северянин смотрел на море, то вдаль, на горизонт, то на близкий скалистый остров с кучей вопящих птиц.

— Эрик, можно вас на несколько минут? — Спросил Филипп сразу, как только подошел к помощнику.

— Конечно. В чем дело?

— Я хотел поговорить с вами насчет Солта. Вернее, насчет вашей команды и того момента, когда мы сойдем на Зеленый берег.

— О команде? О чем же? — Пророкотал северянин удивленно.

— Когда мы высадимся на берег, слух о болезни капитана Солта прокатится по деревне меньше, чем за половину дня. — Филипп решил говорить напрямую, какой бы сомнительной правда не показалась помощнику капитана. Все люди с севера, которых он знал, считали честность одним из главных достоинств человека, и ему не хотелось обманывать таких людей. — А через день это даже волы в стойлах будут обсуждать. Ваши люди, Эрик, надеюсь, не будут способствовать распространению слухов?

— Мои люди — матросы, а не бабы-южанки. Драться и править кораблем умеют, сеять слухи — нет. Я вообще сомневаюсь, что они будут говорить о болезни капитана с кем-то не из команды. Это слишком личное. Его болезнь — наше общее горе и горе каждого, а плакаться незнакомым людям в своих бедах, сами знаете, мы не любим.

— Понимаю. Я так и думал. И все же, даже случайно оброненное слово о том, как плохо капитану, может сильно осложнить дела. Видите ли, факт того, что Солт болен, невозможно будет утаить ни от кого. Если есть люди, всегда есть, кому подслушать. — Эрик кивнул, давая понять, что слушает лекаря внимательно. — А вот факт того, что капитан не просто болен, а очень тяжело болен, нужно скрывать всеми силами. Если Церковь про это прознает, мне станет тяжелее лечить капитана, появится ненужное внимание. Сами понимаете, пользы от этого никому не будет.

— А что Церковь? Разве она кому-то худо делает тем, что заботится о сирых и слабых?

— Церковь Деи это, безусловно, хорошо, как и любая религия, проповедующая мир и любовь к ближним, природе, всему живому. Такой она, по крайней мере, была в годы моей юности. До Инквизиции. Но Церковь нужна для того, чтобы душа человека была цела и не болела. Как известно, болезни души неостановимо влекут за собой болезни тела. Излечивая душу, Церковь лечит и плоть. Однако когда недуг поражает тело, лечить нужно тело, и напрямую, а не через душу. В этом ошибка Церкви, которую они не видят и которую мы, лекари, стараемся исправить. Когда-нибудь мы придем к соглашению, а пока что Церковь и лекари, особенно алхимики, плохо уживаются друг с другом. Поэтому будет лучше, если слух о тяжелой болезни Солта не дойдет до ушей Церкви, или дойдет как можно позже. Пусть они подумают на легкую болезнь, которую его дочь вылечит быстро. Так будет лучше для всех.

— Странно звучат ваши слова.

— Это полуправда. Она удобнее, чем полная правда, и в то же время не совсем является ложью. Я думаю, величайшее достижение человеческой мысли, которым люди будут пользоваться до конца времен.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});