Король пепла - Мэтью Гэбори

Лук все еще вибрировал в руках Черного Лучника, когда Темная Тропа, управляемая Арнхемом, захватила храм Анкилы.

Фиолетовые глаза Шенды-драконийки заволокло пеленой смерти. Чан рухнул на колени и спрятал лицо на груди той, что так любил. Харонец медленно приблизился и остановился сзади него. Чан нежно схватил руки Шенды.

— Прости меня.

ГЛАВА 4

Почерневшие стены мастерской возвышались посреди меловых дюн. Когда фениксийцы наконец подошли к убежищу, которое искали, хотя и не очень-то верили в его существование, солнце, обрушившее на окрестности волны света, обжигало лица и руки мальчиков. Вода у них кончилась еще утром, отброшенные бурдюки высыхали где-то далёко позади, но Эзра смог указать им кратчайший путь следования среди бесконечных песков своей страны, что позволило выиграть драгоценное время. Ликорниец старался поддержать дух самых юных в отряде, говоря им простые грубоватые слова, которые сумели тронуть их преждевременно повзрослевшие души.

Все его речи начинались со слов «Мой сын умер вчера».

Коум никогда не думал, что человек, несущий в себе столько горя, тем не менее может найти силы, чтобы вернуть другим надежду. Он понял, что муэдзин черпал в своем несчастье мужество и ясность мысли, необходимые, чтобы подбодрить мальчиков, которые были ненамного старше его сына.

Именно об этом знаке он упоминал, когда они встретились.

— Смотрите, — сказал Эзра, широким жестом обведя обступившие их дюны. — Солнечный свет охватывает верхушки этих дюн и, преломляясь, практически скрывает от взгляда то, что вы называете мастерской. Только Всадники Песков могут увидеть это явление и разгадать его тайну.

— Без вас мы, наверное, прошли бы мимо и ничего не заметили! — воскликнул Мэл.

— Без вас, без надежды, связанной с вашими урнами и клинками, я бы уже давно умер на поле битвы, — поправил его муэдзин.

Мэл не ответил — горло у него болезненно сжалось.

Пересекая дюны цвета мела, фениксийцы затянули песнопения Завета, и на этот раз их голоса выражали глубокую, спокойную радость.

— Мы найдем наших братьев и воссоздадим фениксийскую лигу, — сказал Адаз муэдзину, шагавшему рядом с Единорогом.

— Я понимаю, — промолвил Эзра. — Ты принадлежишь к двум племенам: к людям песков и людям огня. Тебе повезло, что у тебя такая большая семья! — закончил он с широкой улыбкой.

«И что я повстречал нового отца», — захотелось добавить Адазу, но он сдержался. Его родители умерли, когда ему еще не было семи лет. Так он стал учеником в Алой Башне Альдаранша, еще не зная, что это означает. Позднее он стал догадываться, что его усопшие родители были сановниками в Ликорнии и что наставники материнской лиги усмотрели политическую выгоду в том, чтобы мальчик примкнул к ним. А поскольку Адаз оказался еще и талантливым учеником, это оказалось выгодным вдвойне.

Сейчас Адаз понимал, что нельзя было обмануться насчет своей принадлежности к ликорнийскому народу, несмотря на годы, проведенные вдали от него. Он был явно зачарован муэдзином и его Единорогом, и у него создавалось впечатление, что Хранитель близок ему. Каждый раз, когда отряд останавливался на привал и все засыпали, ему после встречи с муэдзином всегда снилось великолепное животное, и следующая ночь наполнялась благотворным светом его духа.

Кроме того, он все время размышлял о состоянии транса, которое описывал Эзра, когда все одиннадцать фениксийцев окружили прибывшего муэдзина. Как только Соум, его сын, находившийся в первых рядах сражавшихся, пал под ударами харонцев, Эзра понял, что сражение более не имеет смысла. Он не знал, было ли то ясновидение или предчувствие. Он отчетливо сознавал: Всадники Песков проиграли. Вооруженные ржавыми алебардами, воины в черных доспехах, лишенные лиц, десятками появлялись из Темных Троп. Дюны, которые муэдзины бросали в бой, не могли их поглотить: зло, которое несли с собой харонцы, будто растворяло их. Дюны разрушались при соприкосновении с посланцами королевства мертвых, разлетаясь бежевыми хлопьями. И Всадникам Песков, управлявшим дюнами с помощью тросов, сплетенных из лиан, приходилось самим бросаться на харонцев для последней рукопашной схватки. Их клинки-единороги раздирали тела противников, но тех было слишком много.

«Наши дюны станут вашими могилами, — скандировали муэдзины, — и пыль ваших костей породит новые дюны!»

Но они уже слабо верили в это. Их ряды неумолимо таяли, уступая поле сражения ордам харонцев.

Муэдзину пришлось решиться оставить тело сына. С трудом заглушив глубокую боль, пронзавшую его при этой мысли, он оседлал Единорога и пустился вскачь к линии горизонта. Образ сына, утоляющего жажду из рога Единорога накануне этого трагического дня, преследовал его. Но, не обращая внимания на слезы, заливавшие его лицо, Эзра попытался войти в состояние транса, сосредоточившись на ритме Единорога.

Очень скоро другое видение вытеснило из его сознания образ сына. Высокое пламя… Пламя, обладающее крыльями и мощным клювом. Величественное пылающее создание.

Феникс.

Он никогда в жизни не видел Феникса, но был уверен, что это именно он.

Единорог передавал ему образ другого Хранителя. Он вел его к нему, следуя едва уловимым вибрациям последних Волн, орошавших пустыню.

Затем видение понемногу приобрело более четкие очертания: он заметил несколько отдельных языков пламени, кто-то нес их как факелы или, скорее, как мечи.

Так Эзра вслепую последовал в пустыню, отыскивая фениксийцев, ищущих убежище.

В нескольких десятках локтей от мастерской из урн с пеплом Фениксов донесся глухой рокот. Фениксийцы остановились и оглядели постройку, воздвигнутую в сердце пустыни.

Высокие стены из серого камня с черными, словно после пожара, отметинами образовывали нечто вроде пирамиды. Три красные башенки, напоминавшие Алые Башни в миниатюре, возвышались на каждом из углов. Они словно вырастали из земли, чтобы защитить главное здание.

В стене, обращенной к путникам, виднелась темная железная треугольная дверь. Повсюду, на различной высоте, были сделаны амбразуры.

Коум и Мэл приблизились к двери, но не успели постучать, как она, скрипнув, приоткрылась.

Из темноты выдвинулся подросток с обритой головой, облаченный в монашеское одеяние из грубошерстной ткани, хорошо знакомое прибывшим. Уставясь на двух фениксийцев в плащах, покрытых белой пылью, он широко раскрыл глаза и пробормотал:

— Коум! Мэл! Вы… вы здесь!

Внутри пирамиды раздались приветственные возгласы. Фениксийцы обнялись, прежде чем углубиться в темень мастерской.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});