Детство Тёмы (Семейная хроника - 1) - Николай Гарин-Михайловский

- Ну, вот и садись, - проговорил Иван Иванович и, постояв еще мгновение, вышел из класса.

Тёма пошел скрепя сердце на последнюю скамейку. Из рассказов отца он знал, что там сидят самые лентяи, но делать было нечего.

- Сюда! - строго скомандовал высокий, плотный, краснощекий мальчик лет четырнадцати.

Тёму поразил этот верзила, составлявший резкий контраст со всеми остальными ребятишками.

- Полезай! - скомандовал Вахнов и довольно бесцеремонно толкнул Тёму между собой и маленьким черным гимназистом, точно шапкой покрытым мохнатыми, нечесаными волосами.

Из-под этих волос на Тёму сверкнула пара косых черных глаз и снова куда-то скрылась.

Несколько человек бесцеремонно подошли к соседним скамьям и смотрели на конфузившегося, не знавшего куда девать свои руки и ноги Тёму. Из чих особенно впился в Тёму белобрысый некрасивый гимназист Корнев, с заплывшими небольшими глазами, как-то в упор, пренебрежительно и недружелюбно осматривая его. Вахнов, облокотившись локтем о скамейку, подперев щеку рукой, тоже осматривал Тёму сбоку с каким-то бессмысленным любопытством.

- Как твоя фамилия? - спросил он наконец у Тёмы.

- Карташев.

- Как? Рубль нашел? - переспросил Вахнов.

- Очень остроумно! - едко проговорил белобрысый гимназист и, пренебрежительно отвернувшись, пошел на свое место.

- Это - сволочь! - шепнул Вахнов на ухо Тёме.

- Ябеда? - спросил тоже на ухо Тёма.

Вахнов кивнул головой.

- Его били под шинелями? - спросил опять Тёма.

- Нет еще, тебя дожидались, - как-то загадочно проговорил Вахнов.

Тёма посмотрел на Вахнова.

Вахнов молча, сосредоточенно поднял вверх палец.

Вошел учитель географии, желтый, расстроенный. Он как-то устало, небрежно сел и раздраженно начал перекличку. Он то и дело харкал и плевался во все стороны. Когда дошло до фамилии Карташева, Тёма, по примеру других, сказал:

- Есть.

Учитель остановился, подумал и спросил:

- Где?

- Встань! - толкнул его Вахнов. Тёма встал.

- Где вы там? - перегнулся учитель и чуть не крикнул: - Да подите сюда! Прячется где-то... ищи его.

Тёма выбрался, получив от Вахнова пинка, и стал перед учителем.

Учитель смерил глазами Тёму и сказал:

- Вы что ж? Ничего не знаете из пройденного?

- Я был болен, - ответил Тёма.

- Что ж мне-то прикажете делать? С вами отдельно начинать с начала, а остальные пусть ждут?

Тёма ничего не ответил. Учитель раздраженно проговорил:

- Ну, так вот что, как вам угодно: если чрез неделю вы не будете знать всего пройденного, я вам начну ставить единицы до тех пор, пока вы не нагоните. Понятно?

- Понятно, - ответил Тёма.

- Ну, и ступайте.

- Ничего, - прошептал успокоительно Вахнов. - Уж без того не обойдется, все равно, чтобы не застрять на второй год. Ты знаешь, сколько я лет уж высидел?

- Нет.

- Угадай!

- Больше двух лет, кажется, нельзя.

- Три. Это только для меня, потому что я сын севастопольского героя.

Следующий урок был рисование. Тёме дали карандаш и бумагу.

Тёма начал выводить с модели какой-то нос, но у него не было никаких способностей к рисованию. Выходило что-то совсем несообразное.

- Ты совсем не умеешь рисовать? - спросил Вахнов.

- Не умею, - ответил Тёма.

- Сотри! Я тебе нарисую.

Тёма стер. Вахнов в несколько штрихов красиво нарисовал ему большой, выпуклый, с шишкой нос.

- Разве он похож на этот нос? - спросил огорченно Тёма, сравнивая его с моделью римского носа.

- Ну, вот глупости, ты можешь рисовать всякий, какой захочешь... Лишь бы был нос. Ну, скажешь, что у дяди твоего такой нос... вот и все. Это все глупости, а вот хочешь, я покажу тебе фокус, только крепко держи.

Вахнов сунул в руку Тёмы какой-то продолговатый предмет.

- Крепко держи!

- Ты что-нибудь сделаешь?

- Ну вот... только держи... крепче! - И Вахнов с силой дернул шнурок.

В то же мгновение Тёма с пронзительным криком, уколотый двумя высунувшимися иголками, хватил со всего размаха Вахнова по лицу.

Учитель встал со своего места и пошел к Тёме.

- Только выдай, сегодня же отделаем под шинелями, - прошептал Вахнов.

Учитель, с каким-то болезненным, прозрачным лицом, с длинными бакенбардами, с стеклянными глазами, подошел и уставился на Тёму.

- Как фамилия?

- Карташев.

- Встаньте!

Тёма встал.

- Вы что ж, в кабак сюда пришли?

Тёма молчал.

- Ваше рисование?

Тёма протянул свой нос.

- Это что ж такое?

- Это моего дяди нос, - отвечал Тёма.

- Вашего дяди? - загадочно переспросил учитель. - Хорошо-с, ступайте из класса!

- Я больше не буду, - прошептал Тёма.

- Хорошо-с, ступайте из класса. - И учитель ушел на свое место.

- Иди, это ничего, - прошептал Вахнов. - Постоишь до конца урока и придешь назад. Молодец! Первым товарищем будешь!

Тёма вышел из класса и стал в темном коридоре у самых дверей. Немного погодя в конце коридора показалась фигура в форменном фраке. Фигура быстро подвигалась к Тёме.

- Вы зачем здесь? - наклонясь к Тёме, спросил как-то неопределенно мягко господин.

Тёма увидел перед собой черное, с козлиной бородой лицо, большие черные глаза с массой тонких синих жилок вокруг них.

- Я... Учитель сказал мне постоять здесь.

- Вы шалили?

- Н... нет.

- Ваша фамилия?

- Карташев.

- Вы маленький негодяй, однако! - проговорил господин, совсем близко приближая свое лицо, таким голосом, что Тёме показалось, будто господин этот оскалил зубы. Тёма задрожал от страха. Его охватило такое же чувство ужаса, как в сарае, когда он остался с глазу на глаз с Абрумкой.

- За что Карташев выслан из класса? - спросил он, распахнув дверь.

При появлении господина весь класс шумно встал и вытянулся в струнку.

- Дерется, - проговорил учитель. - Я дал ему модель носа, а он вот что нарисовал и говорит, что это нос его дяди.

Светлый класс, масса народа успокоили Тёму. Он понял, что сделался жертвой Вахнова, понял, что необходимо объясниться, но, на свое несчастье, он вспомнил и наставление отца о товариществе. Ему показалось особенно удобным именно теперь, пред всем классом, заявить, так сказать, себя сразу, и он заговорил взволнованным, но уверенным и убежденным голосом:

- Я, конечно, никогда не выдам товарищей, но я все-таки могу сказать, что я ни в чем не виноват, потому что меня очень нехорошо обманули и ска...

- Молчать!! - заревел благим матом господин в форменном фраке. Негодный мальчишка!

Тёме, не привыкшему к гимназической дисциплине, пришла другая несчастная мысль в голову.

- Позвольте... - заговорил он дрожащим, растерянным голосом, - вы разве смеете на меня так кричать и ругать меня?

- Вон!! - заревел господин во фраке и, схватив за руку Тёму, потащил за собой по коридору.

- Постойте... - упирался сбившийся окончательно с толку Тёма. - Я не хочу с вами идти... Постойте...

Но господин продолжал волочить Тёму. Дотащив его до дежурной, господин обратился к выскочившему надзирателю и проговорил, задыхаясь от бешенства:

- Везите этого дерзкого сорванца домой и скажите, что он исключен из гимназии.

Отец, успевший только что возвратиться из города, передавал жене гимназические впечатления.

Мать сидела в столовой и занималась с Зиной и Наташей. Из отворенных дверей детской доносилась возня Сережика с Аней.

- Так все-таки испугался?

- Струсил, - усмехнулся отец. - Глазенки забегали. Привыкнет.

- Бедный мальчик, - трудно ему будет! - вздохнула мать и, посмотрев на часы, проговорила: - Второй урок кончается. Сегодня надо будет ему торжественную встречу сделать. Надо заказать к обеду все любимые его блюда.

- Мама, - вмешалась Зина, - он любит больше всего компот.

- Я подарю ему свою записную книжечку.

- Какую, мама, - из слоновой кости? - спросила Зина.

- Да.

- Мама, а я подарю ему свою коробочку. Знаешь? Голубенькую.

- А я, мама, что подарю? - спросила Наташа. - Он шоколад любит... я подарю ему шоколаду.

- Хорошо, милая девочка. Всё положим на серебряный поднос и, когда он войдет в гостиную, торжественно поднесем ему.

- Ну, и я ему тоже подарю: кинжал в бархатной оправе, - проговорил отец.

- Ну, уж это будет полный праздник ему...

Звонок прервал дальнейшие разговоры.

- Кто б это мог быть? - спросила мать и, войдя в спальню, заглянула на улицу.

У калитки стоял Тёма с каким-то незнакомым господином в помятой шляпе. Сердце матери тоскливо ёкнуло.

- Что с тобой?! - окликнула она Тёму, входившего с каким-то взбудораженным, перевернутым лицом.

На этом лице было в это мгновение всё: стыд, растерянность, какая-то тупая напряженность, раздражение, оскорбленное чувство, - одним словом, такого лица мать не только никогда не видела у своего сына, но даже и представить себе не могла, чтобы оно могло быть таким. Своим материнским сердцем она сейчас же поняла, что с Тёмой случилось какое-то большое горе.

- Что с тобой, мой мальчик?